Оттолкнув Николаева, она выскочила в коридор и склонилась над котом. На ее спине выступил ряд позвонков.
Николаев задохнулся от предательства. Он почувствовал, как обожгло глаза.
– Ах так! – заорал он, краснея лицом. – Значит, я гад?! Да?! Гад?! Ну и целуйся со своим…
– Это мой отец, понял? – прошипела, ощетинившись, Рита. – Это мой отец.
В лагере
– Жабервогова Наташа, подойди к центральным воротам, к тебе приехали родители. Повторяю: Жабервогова Наташа…
Голос из большого серебристого репродуктора долетал до самых отдаленных закоулков пионерского лагеря.
– …подойди к центральным воротам. К тебе приехали родители.
Наташа вылезла из темного угла и, жмурясь от яркого солнечного света, поплелась в сторону центральных ворот.
Из-за ее спины выскочили трое. Они пробежали, не обратив на нее внимания.
Наташа вздрогнула – из кустов ломанулись еще двое.
«Попрошусь домой, – подумала Наташа, глядя себе под ноги. – Все равно никто меня здесь не любит».
Едва не сбив ее с ног, мимо пробежала уже целая группа. Все они неслись в одном направлении.
Девочка всхлипнула. На глаза навернулись слезы обиды.
Все куда-то спешили. Всем было хорошо и весело в этот жаркий летний день. Никто не обращал внимания на Наташу – вот уже три дня как ее перестали даже дразнить. Она шла на встречу с родителями, которые впервые приехали к ней на свидание.
«Папа не захочет, – первая слеза покатилась по щеке. – Скажет: нужно привыкать. Я привыкал, и ты привыкнешь, вот как он скажет».
Промчалась еще одна группа, и кто-то больно толкнул ее в плечо. Она крутанулась на ходу и едва не упала на нагретый солнцем асфальт. Не в силах больше сдерживаться, Наташа присела на корточки и, закрыв лицо ладонями, горько заплакала.
«Ну почему, почему они не любят меня!»
…Когда Наташа подошла к центральным воротам лагеря «Орленок», она увидела странную картину: у металлической решетки ворот собралась густая толпа. Никто не шевелился, словно всех разом поразил непонятный недуг. Боязливо проходя мимо, она заглянула в широко раскрытые глаза ближайших к ней ребят. Их взгляды были устремлены в одну точку и отражали только ужас.
Ничего не понимая, Наташа через калитку вышла к родителям.
На пятачке перед красно-белым шлагбаумом два больших жабервога доедали физрука. Впрочем, уже доели, потому что из пасти отца свисал лишь его синенький милицейский свисток.
Встань и иди
Когда накатили по второй, Семен сказал:
– Мне сегодня сон приснился, братан.
– Да ну, – усмехнулся Лехин. – Тебе вроде как не снятся сны.
– Об этом я и говорю.
– Ну, поздравляю.
– Он был… как это говорится… вещий.
– Кто был вещий?
– Сон. Я о сне говорю, братан.
– Поздравляю еще раз.
– Спасибо. Он, правда, был вещий. И теперь я могу оживлять мертвых.
– Только-то? – Лехин даже бровью не повел. – А как насчет вина из воды?
– Ты мне не веришь, братан.
– Прости, не верю.
– Ладно.
Они снова выпили. Наступала ночь, в открытое окно летели комары.
– Так что там насчет мертвых? – спросил Лехин.
– Ничего, – ответил Семен.
– Обиделся?
Семен промолчал. Взял бутылку и разлил по новой.
– Признаюсь, ты меня заинтриговал, – сказал Лехин.
Семен молча выпил.
– Будешь молчать?
Семен молчал.
– Ладно, я тебе верю, – сказал Лехин. – Расскажи про сон.
Семен недоверчиво посмотрел на приятеля.
– Ты мне веришь, братан?
– Верю-верю. Рассказывай.
Лехин закурил. Рассказ Семена был нехитрым: во сне к нему явился Бог и шепнул на ухо несколько слов. И добавил, что это заклинание воскрешает мертвяков.
– Это все? – спросил Лехин, выпуская дым.
– Все, – кивнул Семен.
– Он так и сказал: «мертвяков»?
– Нет. Он сказал «усопших».
– Усопших, значит. – Лехин задумался. Потом произнес: – Знаешь, если бы это было правдой, мы бы с тобой нехило заработали.
– Это правда, братан, – сказал Семен.
– Так вот, если бы это было правдой, нам бы больше не пришлось вкалывать. Мы могли бы на этом поднять огромную кучу бабла. Мы могли бы купаться в золоте.
– Да, могли бы.
– Если бы это было правдой.
– Это правда.
Лехин разлил остатки и поставил пустую бутылку на пол. Потом в один глоток осушил стакан и встал из-за стола.
– Идем, – велел он Семену.
Они вышли на улицу. Горели фонари. В желтом свете отплясывали мотыльки. Семен чувствовал в себе силу, которая могла бы оживить любого. Он был сейчас всесильным, как сам Господь Бог.
Лехин подошел к стоящему у парадняка старому «жигуленку», открыл дверцу и сел за руль. Потом распахнул дверь с пассажирской стороны.
– Садись, – пригласил он.
– Куда мы?
– Тут недалеко.
Через несколько кварталов они остановились у больничных ворот. Несколько лет назад у Семена здесь умерла мать.
– Что ты задумал, братан? – Он посмотрел на приятеля.
– Сейчас мы войдем в морг, и ты там по-быстрому кого-нибудь оживишь, – сказал Лехин.
– Ты с ума сошел! – вытаращил глаза Семен. – А если я оживлю всех, кто там есть?
– Ну и заебок. Всех так всех.
– Ты только представь эту картину! От такого самому кони двинуть недолго.
Лехин на секунду задумался, потом согласно кивнул.
– Ты прав. Тогда поступаем так: заходим в морг, хватаем первого попавшегося покойника и несем в машину. Ты произносишь заклинание и…
– А санитары?
– Да они наверняка пьют у себя где-нибудь в подсобке. Нам главное понять, как оно работает.
– Господи! – заныл Семен. – Зачем мне этот твой дар!
Они вышли из автомобиля и вступили в темный больничный двор. Ворота были открыты – ни сторожа, ни охраны, выноси что хочешь. Справа, в глубине, чернело двухэтажное здание морга.
Дверь также оказалась незапертой. Лехин просунул голову в щель, потом бесшумно просочился внутрь. Семен, перекрестившись, шагнул за ним.
Они очутились в небольшом холле, сплошь уставленном гробами. Гробы были открыты, в них лежали накрашенные, причесанные трупы. Тускло светила голая лампа под низким потолком, пахло формалином и еще чем-то неживым. Стояла абсолютно мертвая тишина. Семен подумал, что он сейчас упадет в обморок.
– Смотри, – Лехин показал пальцем на каталку у лифта, там, где начинался коридор. На ней лежало тело с полиэтиленовым пакетом на голове.
– Берем, – шепнул Лехин и решительно двинул вдоль гробов.
Им пришлось затащить труп в квартиру, потому что Семен наотрез отказался оживлять его в машине. Когда Лехин снял с головы пакет, он удивленно присвистнул.
– Вот это да! Никогда не видел такой красивой бабы, – сказал он.
Мертвая женщина, и правда, была очень красива. Она умерла молодой, у нее была ослепительно белая кожа, роскошные длинные волосы, густые ресницы. Она была воплощением красоты, от нее невозможно было отвести глаз.
– Это будет справедливо, даже очень, если у тебя получится, – сказал Лехин, глядя на женщину. – Я поверю в Бога, если ты сможешь это сделать.
– Я боюсь, братан, – сказал Семен.
– Назад дороги нет, – сказал Лехин. – Давай, начинай.
Семен расправил плечи, закрыл глаза, попытался сосредоточиться и вдруг понял, что в его голове пусто. Он начисто забыл заклинание.
– Что? – тревожно спросил Лехин.
– Сейчас, – поморщился тот. – Не мешай.
Он простоял еще с полминуты и вдруг вспомнил.
– Встань и иди! – выкрикнул он и открыл глаза.
Ничего не изменилось. Ничего.
– И это все? – спросил Лехин.
– Да, – сказал Семен.
– Встань и иди – и все?
– Все, братан.
Лехин склонился над трупом женщины, всмотрелся в ее мраморное лицо. Затем обернулся к Семену.
– Она еще мертвее, чем была, – потерянно произнес Лехин.
– Я сделал все, как Он велел, – сказал Семен.
Они сидели на кухне, допивая третий пузырь. Ночь постепенно серела, приближался рассвет.
– Что нам делать, братан? – нарушил тишину Семен.
– Мы могли бы купаться в золоте, – сказал Лехин.
– Да, могли бы.
– Если бы все, что ты рассказал, оказалось правдой.
– Это правда, братан.
– Это чушь! Полная чушь!
– Что же нам теперь делать? – повторил Семен.
– Как думаешь, от чего она умерла?
– Не знаю я, от чего она умерла.
– Эта женщина – самая прекрасная из всех, что я видел.
– Это не женщина, братан. Это труп.
– Если бы ты ее воскресил, я бы на ней женился. Если бы ты смог ее оживить, я бы целовал тебе ноги!
Лехин вдруг заплакал. Он был одинок, где-то недалеко от него маячила смерть. Она была буквально в соседней комнате.
– Это я виноват, – сказал Семен. – Я виноват, братан.
Лехин мотнул головой.
– Никто не виноват. И я ее никому не отдам. Сам похороню.
Они привезли ее к заливу, когда уже вставало солнце. Оно выходило из воды, величественное и обыденное одновременно.
– Я хочу проститься с ней, – сказал Лехин Семену.
– Да, братан, я понимаю.
Лехин разделся и, взяв на руки труп, пошел к воде. Он шел по мелководью, загребая худыми ногами, в солнечных лучах. Семен видел, как он медленно удаляется от берега, как вода залива поднимается до его колен, потом до пояса, потом он входит в воду по грудь, затем на водной глади остается только голова. И вдруг он вспомнил!
– Я вспомнил, братан! – заорал он, бросаясь в воду. – Вспомнил!
Он добрался до Лехина, когда им обоим было по пояс. Лехин возвращался назад.
– Я вспомнил, – задыхаясь, сказал ему Семен.
– Вспомнил что?
– Заклинание вспомнил!
– Встань и иди?
– Нет! Другое!
– Поздно, – сказал Лехин.
– Возможно, она умеет плавать! – горячился Семен. – Я уверен, что могу ее оживить, братан!
– А если не умеет, умрет еще раз?
– Но ведь стоит попробовать!
– Не нужно. Пошли.
Они вышли на берег, постояли, вглядываясь в водную гладь, потом сели в машину. Солнце оторвалось от воды, обдавая всю округу золотым светом. Жизнь и смерть, дружба и любовь, правда и вымысел – все растворялось в нем.