– Молодца, – сказал Гоша, восхищенно глядя на Ракитина.
Тот скромно потупился и шмыгнул носом.
– Ну что? Готов?
Ракитин кивнул. Что поделаешь, надо так надо, говорил его скромный вид.
Хозяин скрылся за дверью, а Ракитин, прислонясь плечом к крашеной стене, стал думать, на какой фильм сегодня захочет пойти Тузик. Может быть, про войну, а может, выберет что-нибудь попикантнее.
Гоша долго не появлялся. Наконец дверь вновь отворилась.
«Нет, – пронеслось в голове Ракитина. – Этого не может быть».
Гоша с трудом выволок на лестничную площадку небольшого, ростом с упитанного пони, бурого медведя. Медведь всячески упирался, бормоча под нос какие-то свои медвежьи ругательства.
– Вот зараза! – переводя дыхание, засипел Гоша. – Упрямый как осел.
– Это кто? – выдавил из себя ошарашенный Ракитин.
– Кто, кто. Конь в пальто. Не видишь, что ли? Медведь.
Ракитин громко сглотнул.
– А он это… не кусается?
– Да я на него намордник надену, – прохрипел Гоша, борясь с мишкой, затем не выдержал и пнул того в мохнатый бок. – Стой ты нормально, мешок шерстяной!
6
Медведь тащил Ракитина по улице. Ракитин, вцепившись двумя руками в поводок, тщетно пытался направлять косолапого зверя. Иногда они съезжали с тротуара на проезжую часть, и тогда вокруг них скапливались машины, бешено сигналя и тем самым пугая и без того напуганного Ракитина.
Только не медведя. Он пер не разбирая дороги, не различая цветов светофора, пер в одном ему понятном направлении.
Ракитин, устав упираться, послушно семенил за ним. В борьбе он вспотел и незначительно ослаб, ему хотелось присесть и пригубить жизнетворный бальзам, плескавшийся в его карманах, но не было ни малейшего шанса хотя бы на минутку унять целенаправленную медвежью прыть. «Куда ж тебя несет нелегкая», – тоскливо думал он, когда они вышли к Неве. Ракитин с ужасом представил, как медведь, хорошо разбежавшись, со всей своей дури бросается в темные воды. Представил себя с поводком в руках, бьющегося из последних сил на зыбкой поверхности, и едва не задохнулся от жалости к самому себе.
Нет, такого он допустить не мог! Отчаянно изловчившись, Ракитин перекинул поводок через первый попавшийся на пути каменный выступ и ловким движением сварганил петлю.
Медведь дернул мохнатой головой, еще раз, вытянулся в струнку, скребя когтями асфальт, но тщетно – кожа поводка была предусмотрительно прошита тончайшими золотыми нитями.
Мишка встал на задние лапы и, загребая воздух передними, обиженно заревел.
– Давай, Михалыч, давай, – переводя дух, подбодрил его Ракитин. – Отдохнем чуток.
Сев на нагретый солнцем гранитный выступ, он выудил наконец из кармана первую бутылочку. Отвинтил пробку, швырнул ее в Неву и, как вечно юный горнист, запрокинул голову. «Вставай, вставай, зарядку начинай!» – пробулькало в его памяти. И еще: «Спать, спать, по палатам, пионерам и вожатым!»
Ракитин оторвался от воображаемого горна. Обожженный язык обволокло тонкой липкой паутиной, щеки изнутри горели экологически очищенным пламенем. Глаза наполнились слезами, невский простор пьянил и манил куда-то вбок, и целых два медведя заинтересованно смотрели на него.
«Эка меня забрало», – подумал Ракитин, сморкаясь в рукав и таращась на мишуток. «Какой из них мой?» – мучил его вопрос.
Он посидел еще немного и даже не заметил, как отгрузил в себя еще один фанфурик.
Медведь обиженно молчал, вглядываясь в дымку Новой Голландии. Что-то родное, ракитинское стояло в его глазах, плыло облаками в темных мерцающих тоской зрачках.
Ракитина стал забирать сон. Уже не помня себя, он отвязал поводок и повалился на медвежью спину. Крепко обхватив руками мохнатую шею, он почти разом рухнул в темную, переваливающуюся с бока на бок бездну.
7
– А где медведь? – удивленно спросил Гоша, как только открыл дверь.
Ракитин стоял перед ним, гибко раскачиваясь, как молодой саженец под сильными порывами ветра.
– Где мой медведь? – Хозяин сдвинул брови.
Бессмысленно улыбнувшись, Ракитин открыл рот и неопределенно махнул рукой. «Там», – было понятно и без сурдопереводчика.
– Где это там?! – заорал Гоша. – Где там?!
По ракитинским губам пробежала судорога.
– В зоопарке? – Гнев Гоши разбавился озадаченностью. – А как он туда попал?
Ракитин развел руками и тяжело вздохнул.
Гоша немного подумал, пытаясь поймать внутри себя какое-нибудь настроение, и, не поймав, ударил пальцами правой руки о левую ладонь.
– Да и хрен-то с ним, – легко сказал он и криво улыбнулся. – Достал он меня, Вован. Правильно ты его. В зоопарк. Всю мебель погрыз, зараза, ванну погнул, а в последнее время, бля буду, если пижжю, в последнее время на жену стал заглядываться. Не-не, все правильно. Я не в упреке.
С этими словами он привычно скрылся за дверью.
Ракитин сел на холодную ступень, прикрыл глаза усталыми веками и стал ждать. В голове проносились кадры недавних событий. Он и медведь. Медведь и он. Они ведь не на шутку подружились. Пили даже вместе. Песни пили. Вернее, пели. Вот они с мишуткой, обнявшись, у клеток с обезьянами, вот у вольера со страусом. Жираф крутит над ними своей маленькой головкой. А вот четыре мужика, берущие их в клещи. Короткая яростная борьба, победные крики, прощальный рев и под самый конец – увесистый пинок на центральном выходе.
Кто-то хлопнул его по плечу, и он, вздрогнув, с трудом открыл глаза.
Гоша протягивал ему веер зеленых купюр.
– Завтра выходной, – объявил он, помогая Ракитину подняться. – Отдохни. Понял? Устал ты, Вовчик. Лица на тебе нет.
Ракитин кивнул. Потом хотел еще что-то сказать, как-то выразить признательность этому доброму, чуткому человеку, но не успел – его накрыла мягкая теплая волна беспамятства, и он, захлебнувшись, пошел ко дну.
8
На следующий день он отдыхал. Проснувшись в своем подвале, он вспомнил события последних двух дней, ощутил уже ставшую привычной наполненность карманов, ту наполненность, ради которых они были сшиты, – и впервые за много лет, лежа на грязном матраце, сладостно потянулся.
Выходной. Кто никогда не работал, тот не сможет до конца понять значение этого слова. Выход-Ной. Облегчение и благодать, опустившаяся на Ноя, после того, как он нашел Выход из создавшейся на тот момент непростой ситуации. Конечно, после этого можно было и отдохнуть.
Ракитин лежал в темноте и нежно улыбался своим мыслям. «Великолепно, – думал он. – Замечательно. Роскошно. Изумительно. Несравненно. Восхитительно. Волшебно. Чудно. Дивно. Божественно. Шикарно. Бесподобно. Исключительно. Упоительно. Блистательно. Сказочно. Изумрудно».
Внезапно его вырвало. Он ослаб. Пошарил в углу рукой. Пусто. Неровно разгоняясь, бешено застучало сердце. Лоб покрылся испариной. Ситуация складывалась до ужаса примитивно: если в течение пятнадцати минут он не примет на грудь – ему амба.
Стараясь не делать резких движений, Ракитин медленно поднялся на ноги. Постоял чуть-чуть, свыкаясь с вертикальным положением, и лишь потом, осторожно ступая, двинулся на выход.
На улице ярко светило солнце, щебетали воробьи, кошки шныряли туда-сюда, и только одному Ракитину было плохо как никогда. Ноги его уже не держали, и сердце как будто уже не стучало. Прислонившись спиной к фасаду, он сполз на тротуар. Его снова замутило, и комок подступил к горлу, затрудняя дыхание. Из него, как из испорченного воздушного шара, с тонким свистом выходил воздух. Он изнемогал.
«Вот и все», – пронеслось в голове. Так бездарно уходить, когда все только начиналось, когда судьба, благосклонно подмигнув, казалось бы, наконец подарила ему шанс. Единственный шанс.
Как же теперь его работа? Его труд? А Тузик? Маленький лохматый Тузик, обожающий косточки и кино? Как же косолапый, томящийся за тюремными решетками, тоскливо вглядывающийся в толпу в надежде отыскать пару родных глаз? Его глаз. Наконец, как же Гоша? А деньги? Как же деньги?
Как же все те, кому был нужен он, и то, что было нужно ему?
Он с трудом разлепил ресницы. По противоположной стороне улицы, толкая перед собой зимнюю с поднятым верхом коляску, бодро передвигался одетый в лохмотья человек.
– Эй, – позвал Ракитин. Потом, собрав остатки сил, выкрикнул: – Эй!
Человек, обернувшись, замедлил шаг.
Ракитин махнул ему рукой, подзывая к себе.
Водитель коляски какое-то время вглядывался в его поникшую скособоченную фигуру, прикидывая коэффициент ее бесполезности, и, прикинув, пошкондыбал себе дальше.
– Эй! – Ракитин поднял над головой расправленную купюру весьма солидного достоинства.
Это сработало моментально. Ровно через десять секунд «такси» тормознуло у его ног.
– Что там у тебя? – хрипло спросил Ракитин.
– Пушнина, – промычал человек с заплывшим от изнурительного пьянства лицом.
– Я ее у тебя покупаю, – прошептал Ракитин и скомандовал: – Выгружай.
Когда пустые бутылки и Ракитин поменялись местами, водитель коляски, пряча полученную купюру, спросил:
– В больницу?
Пассажир отрицательно мотнул головой:
– В аптеку.
9
Как будто ангел пляшет на кончике языка. Да, сильнее не скажешь. Ангел, дарующий жизнь.
Ракитин, развалившись в коляске, прикладывался ко второму пузырьку. Рядом, притулившись на камушке, с мальком в руках сидел Петруха. Жизнь постепенно, по мере поглощения лекарств, возвращалась к обоим.
Да, она возвратилась. Возвратилась так же легко, как и прощалась двадцать минут назад. Как легкомысленная беспутная девка, обидчивая, но вместе с тем не помнящая зла.
Ракитин, лежа на спине, умиротворенно смотрел в бездонный колодец неба, как когда-то в далеком детстве, пытаясь разглядеть на его поверхности свое отражение. Тогда он еще считал себя избранным, рожденным для громких подвигов и тихой славы.
– Петро, – позвал он. – А, Петро?
– Че?