– Юноша, о ком вы говорите? – вмешалась в разговор завитая белым барашком бабулька.
– Да о математичке этой молодой, Танечке Савостиной. Представляете, Клара Леонидовна, она мне с утра так нахамила, так нахамила…
– Простите, эта девушка домой еще не ушла? – невежливо перебил ее Леонидов.
– Кажется, у нее урок в шестом классе. Второй этаж, сорок шестой кабинет, – прощебетала Клара Леонидовна.
Оставив двух дам дальше обсуждать проблемы современной молодежи, Алексей, перепрыгивая через несколько ступенек, кинулся искать сорок шестой кабинет. Шел урок, но он не постеснялся прервать занятия и энергично застучал в дверь математического кабинета.
Учительница не спешила выйти, и Леонидов, приоткрыв дверь, выразительно махнул ей головой в сторону пустого коридора. Она поспешно подошла.
– Татьяна, на минуточку. Александра Викторовна не объявлялась?
– Ой, звонила недавно. Сослалась на какие-то семейные неприятности и взяла два отгула.
– Кому звонила? Вы с ней говорили?
– Нет, что вы. Она говорила со своей подругой, Наташей Михайловой. А та уже передала нашему завучу.
– Где сейчас Наташа?
– В другом крыле, в тридцать девятом кабинете. За дверью уже нарастал гул, Танечка поспешно нырнула в класс, а Леонидов с низкого старта метнулся в другое крыло.
Наташа не хотела отрываться от урока. Она игнорировала все кивки незнакомого молодого человека, пока он не вошел в класс:
– Можно вас на минуточку?
– А в чем дело? У нас урок.
– Я из милиции.
– Из милиции?
Она поспешно вышла вместе с Алексеем.
– Где Александра? Наташа замялась.
– Я друг Александры Викторовны. У нее серьезные проблемы, и мне срочно надо ее увидеть.
– Это семейное дело.
– Уже не семейное. Где она?
– У меня дома. – Наташа покраснела. – Знаете, так странно, я сама ничего не понимаю. Пришла поздно ночью, вся в слезах, с Сережкой, он кое-как одет. Она просила никому ничего не говорить. Я позвонила ей два часа назад, потом не выдержала – сказала директору, а то нехорошо получается, все волнуются. У нас никто без веской причины занятия не пропускает. Все так за Сашу переживают. Ну, с кем не бывает, поругались, зачем же скрывать от коллектива.
– Ясно. Значит, уже вся школа знает, что Александра у вас.
– Ну… А что тут такого?
– Адрес ваш?
– Что?
– Адрес, адрес. Куда ехать, скажите.
– Это еще зачем?
– Девушка, я в уголовном розыске работаю. Жизнь вашей подруги в опасности, а вы еще этому поспособствовали.
Наташа покраснела еще больше и стала сбивчиво объяснять, где живет. Оставив недалекую простодушную подружку в коридоре, Леонидов бросился к машине. Выяснять, появлялся ли тут он, времени уже не осталось. Он ведь не дурак – никому и в голову не пришло, что именно ему нельзя говорить, где находится Александра, наоборот, должны были с охотой посодействовать.
«Будем надеяться, что два часа – приличный запас времени, не должен он меня опередить. Хорошо бы, у этой Наташи двери были такие же крепкие, как ее мозги, и телефон в порядке. Хотя звонить в милицию Саша не будет, это уж точно».
По улицам они гнали, врубив сирену и не обращая никакого внимания на цвета светофора. Район, как назло, был новым, жители путались в номерах домов и сразу не могли сообразить, куда послать сотрудников уголовного розыска. Пока нашли нужный дом, Леонидов уже успел раскалиться от злости на бестолковость людей, пугавшихся милицейской машины. Жутко хотелось набить кому-нибудь морду или, на худой конец, просто укусить. Как цепной пес, он кинулся к лифту, велев Игорю на всякий случай подниматься по лестнице. Выйдя из лифта, Леонидов сразу услышал его голос:
– Саша, я все равно войду. Открой. – Слышен был скрежет чего-то металлического о корпус замка.
На звук открывающейся двери лифта мужчина повернул голову. Леонидов сделал вид, что достает пистолет:
– Владимир Владимирович Заневский? Вы арестованы. Руки поднимите, и лицом к стене.
Конечно, он наплевал на пистолет. Заневский понял, что теряет или жизнь, или свободу, и неизвестно, что окажется в его случае важнее. Да и пистолета никакого у Алексея не было, зато была дикая злость. Они сцепились там же, на лестничной клетке. Топтались рядом, мешая друг другу. Чужое человеческое тело оказалось жестким и неудобным, оно было сильным и норовило подмять под себя Алексея и вдавить его в пол. Руки никак не могли преодолеть слои одежды, все время срывались и отчаянно хотели разжаться и отпустить. Леонидов уже почти отпустил Заневского, когда тот неожиданно обмяк и осел на пол.
Матвиенко нагнулся и защелкнул на нем наручники.
– Спасибо. – Алексей вытер саднившую губу. Во рту скапливалась кровь.
–: Леха… ты как?
– Ты его чем?
– Да пистолетом. Здорово ты его держал.
– Тащи вниз, я сейчас.
Матвиенко потащил к лифту мычащего Заневского.
«Все, конец». Леонидов прижался к стене, пытаясь успокоить дрожащие колени. Как на фотографии, погруженной в проявитель, на теле пятнами начала появляться боль. Пачкая о стену свою куртку, он передвинулся ближе к двери и потянулся занывшей рукой к звонку.
– Саша, это я.
– Кто? – прошелестел за дверью испуганный родной голос.
– Алексей. Его увели, Саша.
– Леша? Его точно нет?
– Нет. Здесь только я.
Дверь приоткрылась. Леонидов увидел испуганный синий глаз, прилипшие ко лбу кудряшки и схватил ледяную тонкую руку:
– Испугалась?
– Тише, Сережа спит.
Они тихонечко вошли в квартиру.
– Я Сережку в дальней комнате закрыла, он полночи не спал.
– Что случилось? Ты доллары нашла?
– Да, в стиральной машинке. Она сломана, машина эта, там всякий хлам лежит, я стала старый Сережкин носок искать, чтобы распустить и рейтузы довязать. А там этот пакет…
– Белый с синим. А в нем тридцать тысяч долларов.
– Кажется, меньше…
– Значит, уже попользовался.
– На нем кровь. Я сразу поняла, что это кровь.
– Зачем же ты к Лене поехала?
– А куда? Я же не знала, что они…
– Любовники? Ты что, слышала, как она звонила?
– Нет. Лена как-то странно себя повела, когда я рассказала ей про эти деньги. Я ничего не могла понять, как Вовка выследил Серебрякова, как он вообще узнал про него и эти доллары. А Лена сразу разозлилась и отправила меня в маленькую комнату, мол, чтобы Сережку уложила. Там снаружи такая щеколда, папа прибил, чтобы дверь сквозняком не. открывало. Когда мы с сыном в комнату ушли, Лена вдруг взяла и щеколду эту задвинула. Я испугалась, стала в нее плечом бить – никак. Схватила в горячке кресло, что рядом стояло, чтобы ударить чем потяжелее, а там за креслом Вовкин халат. Со спинки, наверное, соскользнул и давно валялся. Я сразу узнала этот халат, сама подарила на двадцать третье февраля, долго не могла придумать, что купить, ходила, выбирала. Потом как-то летом приехала с дачи, а халат исчез. Я в голову не брала, куда он делся, а тут лежит в Ленкиной спальне, а из кармана лифчик торчит, явно не мой. Тут я все поняла. Сестра давно мне грозилась что-то рассказать, о чем я не знаю, намекала, что я чего-то не понимаю, что ей меня жалко, что, мол, я жизни не знаю. Ленка всегда что-то недоговаривала, хотя ей так и хотелось ляпнуть. Если бы я знала, что они такие сволочи! Знаешь, как я разозлилась? Шарахнула по двери этим самым креслом. Ленка в кухне как раз номер набирала. Я сразу вспомнила про Лилю и поняла, что они хотят сделать. В голове только Сережка: что с ним будет? За сына я бы их обоих убила. Подняла его с постели, схватила вещи. Мы с Ленкой в коридоре схватились, она Вовке так и не смогла дозвониться…
– Правильно. Он в это время был занят Ланой.
– Какой Ланой?
– Соседкой, к которой Серебряков приходил. Она случайно видела твоего мужа в тот день, когда он Лилю убил.
– И что с этой Ланой? – .Убил он ее, думаю.
– Господи! Мой муж! Семь лет жила и не знала. Знала, что подлец, что жадный, что меня не любит, но что может убить? А все говорили: «Как тебе повезло: не пьет, не курит, прилично зарабатывет». Ну почему так? Почему я?
– Саша, возвращайся домой. Скоро твоя подружка придет, плохая, между прочим, подружка. Так что езжай отсюда.
– Домой? Я не могу.
– Езжай в квартиру родителей.
– А Лена?
– Ее увезли.
– Как же так? Я теперь что, совсем одна? Я не могу сейчас одна.
– Я приеду вечером. Скажи только, куда приезжать.
– Ты точно приедешь?
– Конечно. Куда?
– В квартиру родителей. Лучше там. На работу все равно завтра не пойду.
– Саша, мне надо идти. Вечером обязательно буду.
Она подняла на него влажные испуганные глаза, сжала руку.
Алексей стиснул зубы, потому что рука болела, он сам не мог понять, почему рука-то? Осторожно разжал Сашины пальцы, кивнул и, не оглядываясь, пошел к лифту. Надо было закончить неприятное дело, а потом зализывать собственные раны, хотя дело это уже стало касаться и лично его, Алексея Леонидова.
Елена Викторовна Завьялова сидела в кабинете Матвеева и упорно разглядывала осенний пейзаж за пыльным стеклом. Она находилась в состоянии оцепенения, когда окружающий мир становится похожим на картинку в телевизоре и все воспринимается как происходящее не с тобой, а с каким-то другим, нереальным персонажем. По комнате рядом с Леной ходил какой-то человек, говорил, садился, писал; незнакомая, сильно уставшая женщина что-то ему отвечала, все было серо и смертельно скучно.
– Какие отношения у вас с мужем сестры, Владимиром Заневским?
– Нормальные.
– Он ваш любовник?
– Нет.
– Кому принадлежит идея убийства ваших родителей и Александра Серебрякова?
– Кому вы звонили вчера ночью, когда пытались задержать в квартире сестру?
– Да, я звонила Володе, чтобы он приехал и забрал Александру, она явно сошла с ума. Только ненормальной женщине может прийти в голову подобный бред, что муж якобы покушается на ее жизнь и жизнь собственного сына.