capo пристрелить смутьяна, как взбесившегося пса. Сам Тремито на месте громилы именно так и сделал бы, поскольку не привык сомневаться в том, как быть с неблагонадежными напарниками. Но тугодум Мухобойка вряд ли сумеет хладнокровно прикончить старого приятеля, не поинтересовавшись прежде, почему тот вынуждает Томазо его убивать. Просто ради успокоения совести, которая, в отличие от Аглиотти, у отца троих детей и примерного семьянина Гольджи еще сохранилась.
Первое, что почувствовал покинувший М-эфир Доминик, было дуло его «Беретты», упертое ему в висок. В бледном свете фабричного подвала, где расположилась команда охотников на «Дэс клаб», над Тремито нависали две дюжие фигуры. Та, что покрупнее, принадлежала Томазо Гольджи, а которая поменьше и обладала длинной, собранной в конский хвост шевелюрой – Косматому Джулиано Зампа. Разоружил Доминика, судя по всему, Мухобойка – он и целился в босса из его же пистолета. В глазах обоих приятелей Аглиотти теперь отсутствовали смятение и неуверенность. Их сменили злоба и прямо-таки по-детски выставленная напоказ обида. Ни дать ни взять, два больших насупившихся ребенка, разве что носами при этом не хлюпают.
– Ну что, очнулся, мать твою? – спросил Мухобойка, заметив, как Доминик открыл глаза.
– Очнулся, мать его! – злорадно провозгласил Косматый и коротким боковым ударом засветил виновнику переполоха под левый глаз. Затем – под правый и снова под левый. Джулиано сделал это явно вполсилы – при желании он мог кого угодно отправить в нокаут с одного удара, – но Аглиотти все равно не усидел в кресле М-портала и, перевалившись через подлокотник, грохнулся на пол. Вошедший в раж Зампа хотел добавить Тремито несколько пинков по ребрам, но Томазо схватил разбушевавшегося приятеля за плечо и грубо отстранил его от жертвы. Сам он при этом не сводил с Доминика пистолета, будучи в курсе, насколько коварным является человек, которому Гольджи осмелился сейчас угрожать.
Получив предсказуемую взбучку, Аглиотти с кряхтением приподнялся на локте, затем обнаружил позади себя стену, подполз к ней, уселся, прислонившись лопатками к холодному бетону, и неспешно огляделся.
Помимо Тремито и двух его разгневанных приятелей в подвале бодрствовал лишь креатор Гомар. Он сидел, нахохлившись, на краешке операторского кресла и молча взирал на происходящее в комнате, как бы давая понять, что эти разборки его не касаются. Братья Саббиани и Чико Ностромо оставались подключенными к М-эфиру, очевидно, охраняя Грега Ньюмена и все еще не ведая о том, что случилось. Аглиотти решил, что Гольджи нарочно не стал выводить из Менталиберта остальных, так как не желал казнить преступившего грань приятеля при свидетелях. Наверняка Томазо с превеликим удовольствием отказался бы и от помощи Косматого, но насколько ни был силен громила, он явно боялся оставаться с Тремито один на один. А Альдо, Франческо и Чико, видимо, будут потом просто поставлены перед фактом: вот, дескать, какая трагедия – Дом взбрендил и объявил войну Щеголю, за что и был примерно наказан. Да, грустно и обидно до слез, но что поделать – закон есть закон, и босс отлично знал о последствиях, идя наперекор де Карнерри.
– В какое же дерьмо ты вляпался, Доминик, а! – сокрушенно покачав головой, пробасил Мухобойка. – Ну что за блажь на тебя нашла, скажи на милость?
– Перестань корчить из себя святого! – отозвался Аглиотти, приглаживая растрепавшиеся волосы. – Хочешь сказать, что ты оставил бы меня в живых, когда все это закончилось? Не верю. Вспомни Тулио Корда. Ведь на самом деле он не стучал никаким федералам, а был виноват лишь в том, что стал бросать слишком большую тень на репутацию семьи. – И с подчеркнутой укоризной добавил: – Твоей новой семьи, Томми.
– Да, черт тебя дери, я не стал бы тебя убивать! – заявил громила, стукнув себя кулаком в грудь. – Отвез бы тебя назад, в твою дыру, стричь газон, выращивать розы и смотреть телевизор! Думаешь, я не убедил бы Массимо, что ты не представляешь для него никакой опасности? Запросто! Неужели он ко мне не прислушался бы? Или ты забыл, что теперь мы с парнями – доверенные лица де Карнерри в Чикаго?
– Да ты не можешь собственную жену убедить в том, что хранишь ей верность, хотя весь твой квартал знает, что это сущая правда, – нарочито презрительно расхохотался Доминик. – Чего уж про Щеголя говорить! Не надо успокаивать свою совесть подобными жалкими отговорками, Томми. Даже если бы де Карнерри прислушался к твоим словам, он все равно прислал бы ко мне через неделю своих ребят с электропилой и мешком для трупа… Тремито сделал свое дело, Тремито может уходить… Доверенное лицо! Погоди, вот вернешься через полгодика на улицы мзду собирать, попомнишь мои слова.
– Кончай болтовню, Томми, и делай то, что должен, – нетерпеливо бросил Джулиано. – Или позволь, я ему мозги вышибу. Чего время тянуть? Нам теперь по милости этого чокнутого… – он кивнул на притулившегося у стены Аглиотти, – опять неизвестно сколько за той долбаной парочкой гоняться!
– Заткнись! – рыкнул на Косматого Мухобойка. – Тебе дай волю, ты всем нам мозги повышибаешь, чтобы перед де Карнерри выслужиться!
– Да пошел ты!
– Сам пошел, засранец! Тремито не тебе тогда, на «Аурелии», жизнь спас, а нам с Чико. Поэтому мне решать, когда и как с Домиником разбираться… Прости, Дом, но Косматый прав: нечего нам тянуть с этим грешным делом… Так, значит, не хочешь признаться в том, что с тобой стряслось? Даже ради старой дружбы?
– Что случилось, то случилось, Томми, – вяло отмахнулся Аглиотти. – Все слишком сложно, и тебе этого не понять. Я и сам, честно сказать, мало что понял. Но всему однажды приходит конец, и если для таких ублюдков, как мы с тобой, вдруг выпадает шанс самому выбрать себе смерть, это можно считать большой удачей. Сегодня у меня появился такой выбор. И не воспользуйся я им, боюсь завтра де Карнерри оставит мне один-единственный вариант, да и тот не самый достойный. Поверь, старик, я очень рад, что ствол к моей башке приставил ты, а не кто-то другой. Можно считать, что при моих шансах подохнуть собачьей смертью мне прямо-таки несказанно подфартило.
– Знаешь, я тоже рад, что ты не держишь на меня зла, – облегченно вздохнул Томазо. – Даже не верится, что сам, мать его, Тремито не обижается на меня за то, что я собираюсь пристрелить его в этом поганом подвале!.. Ладно, дружище, давай закругляться. Сам понимаешь, я не в восторге от того, что должен сейчас сделать…
– Погоди минутку, – попросил Тремито. – Последняя просьба. Вернее две, но маленькие. Ничего такого, что тебя затруднит.
– Говори, чего уж теперь, – не стал возражать Мухобойка. За все это время он ни на миг не опустил пистолета, в чем бы ни уверял Аглиотти своего палача.
– Первая – самая простая… – Доминик потер отбитую скулу и покосился на Гольджи. – Не хочу оставлять за собой долгов, поэтому, как сделаешь дело, двинь хорошенько за меня Косматому в морду…
– С удовольствием, – хохотнул громила. Джулиано лишь презрительно фыркнул и отвернулся. – Что еще?
– Вторая просьба чуть хлопотнее, но не настолько, как избавление от моего тела. Помнишь мой талисман?
– Ну, – буркнул Томазо.
– Раз уж сам я отправлюсь на дно Мичигана, будь другом, отвези на могилу моих жены и сына хотя бы эту вещицу. Сделаешь?
– Без проблем, – пожал плечами Мухобойка.
– Вот, возьми… Поверь, Серджио будет тебе очень благодарен. – Аглиотти расстегнул ворот рубахи, снял с шеи шнурок с колесиком и, не вставая, протянул его Гольджи. Тот, все также удерживая Доминика на мушке, шагнул к нему, чтобы забрать талисман…
…И сразу же нарвался на вероломную уловку, которую если и ожидал, то не в момент, когда Тремито вел речь о своем мертвом сыне. Вместо того чтобы передать колесико, Доминик изловил Томазо за запястье держащей оружие руки, отвел ее в сторону, а потом резко распрямил подтянутые к груди ноги и с силой лягнул противника под коленную чашечку. В колене у Гольджи что-то хрустнуло, и он, взревев от боли, повалился на пол. Палец громилы нажал-таки на спусковой крючок, но пуля ударила в бетонную стену слева от Аглиотти, затем рикошетом – в стальной корпус креаторского пульта, где в итоге и застряла. Сидевший за сентенсором Гомар вскрикнул и плюхнулся из кресла на пол, решив что это обезопасит его от шальных пуль.
Выстрелить повторно Мухобойке не удалось. Воспользовавшись тем, что он впал в болевой шок, Доминик крутанул громиле кисть и вырвал свою «Беретту» из разжавшихся пальцев противника. После чего не мешкая открыл огонь по ногам Косматого, кинувшемгося к стоящему в углу журнальному столику. На нем лежали пистолеты тех охотников на «Дэс клаб», которые предпочли снять кобуры, прежде чем подключиться к М-эфиру. Одна из трех выпущенных Аглиотти пуль угодила Джулиано в икроножную мышцу, вынудив того споткнуться и тоже растянуться на полу всего в двух шагах от разложенного на столике оружия.
Скорчившийся от боли Томазо попытался схватить вскочившего с пола Тремито за штанину, но вместо этого получил пистолетной рукояткой по темечку и выпал из реальности, только уже не посредством М-портала, а другим, не менее надежным способом, появившимся задолго до изобретения таких безболезненных «проводников» в иные миры, как спиртные напитки и галлюциногенные зелья. С ужасом заметив, как приговоренный к смерти босс отправляет Мухобойку в нокаут, подстреленный Зампа попытался в неуклюжем, но отчаянном прыжке дотянуться до пистолетов. Но все, чего добился Джулиано, это лишь опрокинул столик, рассыпав его содержимое по бетону.
Чтобы завладеть ближайшим к нему пистолетом, Косматому требовалось предпринять еще один прыжок, чему Аглиотти, само собой, поспешил воспрепятствовать. Едва Зампа подобрался, чтобы сигануть к пистолетной «россыпи», как Тремито наступил ему на простреленную икру, отчего Джулиано не прыгнул, а лишь дернулся, как схваченная за хвост рыбина, и заорал от боли. Впрочем, кричал он недолго. Отпустив ногу раненого, Доминик дал ему свободу ровно настолько, чтобы самому приноровиться и заехать противнику ботинком под основание черепа. После такого удара лежащий кверху задом Косматый вдобавок треснулся лицом о бетон и последовал примеру Мухобойки, тоже лишившись сознания. Тонкий багровый ручеек, вытекающий из расквашенного носа Джулиано, медленно заструился по полу, словно длинный дождевой червь, ползущий через комнату к двери. Второй подобный ему «червяк» выползал из-под простреленной голени Косматого и двигался в том же направлении.