вдоль канала на своем пони. Он так спешил, что опередил воду на несколько минут. От страшной жары не было никакой защиты. Важные персоны сняли пиджаки, дамы, ожидая у прорытого русла, плавились под зонтиками и тентами экипажей.
И вот она показалась, покатилась к нам по изящно изогнутой линии канала – невысокая, мутная от земли волна, которая прямо‑таки взметала перед собою пыль, прокатывалась по ней и вбирала ее в свою густую толщу. На поверхности она несла ветки, траву и грязную пену. Толпа разразилась приветственными возгласами, это и впрямь было волнующе – увидеть результат всей нашей работы, зримо наплывающий на иссохшую землю. Губернатор вырыл на берегу канала яму, и один из его помощников посадил в нее пирамидальный тополь, а другой помощник затем полил деревце из ведра жижей, зачерпнутой из канала. Впоследствии (все это входит в состав мечты Оливера) ивы и тополя будут расти вдоль всего русла от каньона до нижнего конца, укрепляя корнями берега и роняя в поток листья, которые будут кружиться в его медленных водоворотах, цепляться за траву и корни и давать возможность передохнуть стрекозам. Живая зелень вдоль берегов канала будет, он говорит, неоспоримым свидетельством плодородия пустыни и маяком надежды для переселенцев и их семей. Все это – в том грядущем, когда наша роща вокруг дома станет высокой и дающей прохладу, и тогда мы будем покидать эту прохладу на время ради другой прохлады на берегах Большого канала, под его чередой тенистых деревьев, и смотреть на закаты, отраженные в нашей рукотворной реке в шестьдесят футов шириной.
За несколько минут первую грязь и мусор пронесло мимо, и пошла более чистая вода, она наполнила канал, дойдя до уровня на восемнадцать дюймов ниже верхнего края. Была уйма смеха и поздравлений, и губернатор произнес речь, где особо восхвалил Оливера и развернул картины будущего, куда более грандиозного (и основанного на куда меньшем знании ограничивающих обстоятельств), чем то, которое рисуют себе мои инженеры, гордящиеся тем, что они реалисты с воображением.
Затем компания подалась на наше Нагорье, где ее ждали пирожные и шампанское, и некоторые джентльмены, играя на свой лад в воображаемое будущее, изобразили со своими дамами прогулку в роще. Солнце вскоре вынудило их прекратить представление, ибо деревца тут не выше дамской шляпки. Но Нагорье исполнило свою задачу как показательный участок и вызвало немалое восхищение, особенно наша новая лужайка с западной стороны, зеленеющая благодаря нашей тележке со шлангом, и розарий, который как раз начинает цвести. Какая радость эти розы, тут более двух дюжин сортов – всё на свете, от таких экзотических гибридов, как безукоризненно белая “блан дубль де Кубер” и кармазинно-черная “дёй де Поль Фонтен”, до таких старых и любимых, как “женераль Жакмино”, которую ты помнишь по Милтону, и “марешаль Ньель”. А по столбу пьяццы вьется наша старая “желтая Гаррисона” из каньона, самая что ни на есть закаленная пионерка, мы видели ее во всех поселках при рудниках Запада.
Этот прием мог бы стать приятным событием, ибо все были в приподнятом настроении, и это был триумф Оливера и подобающая прелюдия к скорому празднеству по случаю обретения статуса штата. Но для меня день был омрачен несчастьем моей служанки, бельгийки Сидони, она у меня с весны из‑за наплыва людей, которых надо кормить и принимать. Этим летом предполагалась ее свадьба с юристом по имени Брэдфорд Бернс. Он связан с компанией, занимающейся строительством канала, как “промежуточное звено” между ней и земельной конторой, он был делегатом на конвенте штата, и его назначили главным землемером нашего округа. Он значительно выше нее по образованию и положению.
И вот две недели назад она отправилась в город для последних приготовлений и случайно встретила Бернса на улице. Они пошли к дому некоего друга, его там не было, и на пьяцце Бернс сказал ей, что передумал, что она не годится ему в жены. Вообрази – бедняжка возвращается сюда с этим, и ни от кого не скроешь! Я уже договорилась насчет еще одного китайца, приятеля Вэна, но Сидони была так раздавлена, что я не могла ее отпустить. Она заявляет, что будет работать у меня всю жизнь, но мне, пожалуй, хочется, чтобы эта чаша меня миновала, ибо, хоть она девушка хорошая и благонравная, служанка из нее так себе.
И представь, что в день празднования Сидони в белом переднике раздает всем на пьяцце и в комнатах пирожные, а среди гостей – этот самый Бернс. Бедная Сидони не могла заставить себя к нему приблизиться, и, надеюсь, он остался без пирожных. Но исключить его не было никакой возможности, разве только он сам осознал бы неловкость ее положения, – ведь он из местной политической компании и человек, “идущий в гору”. Он, конечно, держался нагло, болтал и смеялся как ни в чем не бывало, а между тем бедная неуклюжая девица, которая могла бы присутствовать здесь как его жена, ходила среди гостей красная и оцепеневшая с подносом пирожных!
О, ты непременно должна приехать в Айдахо! Я не знаю другого места, где у твоей прислуги и твоих гостей общие проблемы. Впрочем, тут, потому что это Айдахо, можно рассчитывать, что мне на выручку придет какой‑нибудь другой молодой человек – ведь Сидони миловидное создание, хоть и неумелое.
Моим малышкам, для которых это были первые “большие гости”, я позволила надеть лучшие платьица, и побыть некоторое время со взрослыми, и помочь их угощать. Они съели слишком много пирожных и были в восторге. Как водится, все джентльмены влюбились в Агнес, которая беззастенчиво флиртовала и была неотразима. Но я довольна, что дамы увидели в Бетси то, что вижу в ней я. Я все больше и больше радуюсь, что мы так ее назвали. Она новая Бесси, похожая на нее если не красотой, то добротой и мягкостью, – а кто знает, как девятилетняя расцветет к девятнадцати годам?
Теперь, когда канал “Сюзан” заработал и их участки получили воду, Бесси и Джон намерены распорядиться о необходимой “мелиорации”, и осенью они продадут последнее из старых владений в Милтоне и переедут сюда. Мне ненавистна мысль, что Милтон будет потерян полностью, и, когда я узнала, что они поставили свои небольшие сбережения на карту канала, у меня, признаться, возникли мрачнейшие предчувствия. Я ощутила себя козлом, ведущим овец на убой. Но сейчас я думаю, что величайшим счастьем моим будет то, что Бесси поселится всего в двух милях с небольшим. Джона всегда сильно тянуло на Запад, а Бесси – самая преданная из жен. До чего же радостно будет (но как мне надоело писать про то, что будет, а не про то, что есть!) видеть ее у себя ближе к концу дня, когда ее труды окончены, и просиживать с ней здесь весь вечер, и беседовать с ней, и читать с ней, и вспоминать с ней, и давать ей и брать у нее нужное по хозяйству! В доме, где я живу, кипит жизнь, но он стоит уединенно. После тебя Бесси единственная, кто может это поправить ради меня, и райским блаженством будет – будет! – увидеть, как ее восточные дети вместе с моими западными гарцуют на своих пони.
Между тем с Большим каналом дело не движется: синдикат медлит с выделением денег на летние работы, и вперед никому не платят. Инженеры заняты тем, что облицовывают и совершенствуют отводную дамбу и ездят вдоль канала “Сюзан”, выискивая и заделывая течи.
Нагорье
2 июля 1890 года
Моя милая Огаста!
Я с трудом могу заставить себя взяться за это письмо и не стала бы писать вовсе, если бы оно могло прийти так, чтобы испортить тебе удовольствие от медали, которую благодарный город вручит Томасу послезавтра. Поверь мне – я бы не думала ни о чем, кроме его заслуженной чести, и только бы и делала, что читала и запоминала присланное тобой великолепное стихотворение, которое он сочинил по этому случаю, если бы нас не постигло столько бед, заслуженных и незаслуженных, что ум мой расстроен и вся моя защита сметена. Выслушай, прошу тебя, и дай мне твое молчаливое сочувствие. Я не могу написать Бесси – не могу, пока теплится надежда, которая, боюсь, погаснет.
Во-первых, Большой канал снова мертв. Участники синдиката ссорятся между собой и обвиняют генерала Томпкинса и Оливера бог знает в каких грехах. Мистер Харви, наш друг и источник поддержки, трагически погиб из‑за жестокой непредвиденной случайности. Рассеянный, увлекающийся человек, в чем‑то большой ребенок, он шел однажды утром, читая лондонскую “Таймс”, и попал под поезд. Будь он жив, у меня было бы больше надежды. Сейчас средства урезаны, подрядчики не получают денег и злятся, Оливер и его помощники не получают денег и чуют недоброе, канал застрял на трех милях – канал, который должен протянуться на семьдесят пять. Потеряны все шансы на мощный рывок этим летом, на который Оливер надеялся. Нам предстоит либо болезненная реорганизация, при которой инициатор всего дела, возможно, будет выдавлен вон и его полномочия перейдут к людям, находящимся отсюда в восьми или десяти тысячах миль, либо полный крах всего.
И это только начало.
Я, по‑моему, писала тебе о заявках, которые Оливер примерно год назад подал от имени Бесси и Джона. Джон, которому очень хочется на Запад, кроме того, вложил существенную сумму в акции канала. Месяц назад он мог купить их целую кучу очень задешево, но к тому времени, как он решился, разошлась новость о преобразованном синдикате, и продавали только по очень раздутым ценам. Поэтому Оливер, думая, что делает Джону одолжение, и нуждаясь в деньгах на этот дом, продал ему часть наших – за две тысячи долларов, и тогда это было недорого.
Сейчас эти акции, вероятно, ничего не стоят. Когда я думаю о том, чтó такая сумма значит для Джона и Бесси, когда я думаю, что за ней стоят жизни моих родителей, и жизни дедушек и бабушек, и жизни прадедушек и прабабушек, весь любовный труд, потраченный на поля и сады Милтона, что все это сейчас ушло в пыльную канаву в Айдахо… Плохо, что наши деньги так выброшены, но их!
И это еще не самое худшее.
Самое худшее – это делишки нашего скользкого знакомца Брэдфорда Бернса, того самого, кто так жестоко обманул бедняжку Сидони. Он из тех, что приехали на Запад в поисках выгодного шанса, юрист, согласный на любую мелкую работу, и особенно рьяно он занимался земельными заявками. Он всегда был энтузиастом орошения, и компания использовала его как своего представителя; и Оливер, когда был безумно занят, завершая свои изыскания об орошении для Геологической службы, и начиная строительство канала, и строя этот дом, и пробуравливая скважину, и выравнивая дорогу, и сажая деревья, многое перепоручал ему.