– Но послушайте, Хелен, – сказал Анри Жанен, сидевший на другой кровати, поближе, – ни один из этих геологов не владеет сведениями, за которые вашему мужу или мне тридцать центов не жалко было бы отдать. Я выспрашивал у них, я знаю. Задача Службы – публиковать на красивых картах общеизвестное.
– Например, о том, где водятся, а где не водятся алмазы, – проговорил Эммонс в пустую коньячную рюмку.
Сюзан показалось, что на секунду все затаили дыхание. Из-за таких реплик, подумала она в смятении, люди устраивают дуэли! Но Жанен только крутанулся туловищем, его темное креольское лицо страдальчески исказилось, и он высоким голосом, прижав руку к сердцу, произнес:
– Нечестно! Убийство из убийств![98]
– Бедняга Анри, – сказал Кинг. – Обманутый бессовестными людьми, поручился за подлинность этого злополучного месторождения алмазов. И тогда один ученый на службе у правительства, чью фамилию я из скромности не назову, вынужден был разоблачить обман. Это очень наглядно демонстрирует разницу, о которой вы спрашиваете, между частным интересом и государственным мышлением.
Конрад Прагер, разглядывая свои продолговатые красивые ладони, сказал:
– По поводу этого случая я часто задавался вопросом, не было ли все подстроено. Частный эксперт и ученый на службе у правительства могли спланировать это дело вместе, нанять сообщников, подсыпать, куда надо, алмазов. Потом туда с инспекцией едет Жанен, должным образом ослепленный. А потом, словно рыцарь на белом коне, появляется Кинг и разоблачает аферу – но сообщники давно уже сбежали с деньгами. Жанен в утешение за пустяковый ущерб для репутации получил приличную сумму – как сказал поэт, “взял земное, пренебрег небесным”, – а Кинг взял и земное, и небесное, и деньгами разжился, и репутацию свою повысил невесть как. Все равно что впустили грабителей в хранилища Английского банка, а потом посвятили их в рыцари за то, что они, все украв, закричали: “Держи вора!”
– Долго мне еще это терпеть? – взмолился Жанен.
Все засмеялись, и Сюзан не в последнюю очередь. До чего характерно, думала она, что эти могущественные люди, вожаки и герои, участники великих дел, так непринужденно шутят о своих достижениях, так легко смотрят на свой собственный профессиональный опыт, что могут прохаживаться над ошибкой мистера Жанена, не сомневаясь, что равны ему в этом, как и в других отношениях. Их жизнь была та самая, к какой всегда стремился Оливер и какой она всей душой для него желала, – жизнь, способная подарить подлинную элегантность и связь с первоклассными умами. Бросив короткий взгляд на Оливера, который, сидя на полу в одной рубашке, передавал Эммонсу коньячную бутылку Кинга, она сказала:
– Я и не знала, мистер Кинг, какой вы беспринципный человек.
– Хочу привлечь внимание присяжных, – сказал Кинг, – к тому, как домысел превращается в предположение, предположение – в уверенность, а уверенность – в обвинение. Это наглядный урок, показывающий, как работает ум эксперта, у которого от смутной догадки до заявления под присягой и от заявления до денежного вознаграждения, бывает, проходят считаные минуты. Эксперт авторитетнейшим тоном произносит то, что отнюдь не всегда отражает действительность.
– Я только обратил внимание на некоторые из возможностей государственной науки, – сказал Прагер.
– Предусмотрительно сбежав с корабля и примкнув к врагу, – заметил Кинг. – А расскажите нам, переходя к возможностям частной экспертизы, что случилось с Россом Рэймондом.
Прагер засмеялся и уронил ладонь себе на бедро.
– Увы, – сказал он.
– Почему увы? – спросил Джексон.
– Увы, его рудник истощился. Сортность была дико завышена.
– Откуда эти сведения?
– От одного правдивого ученого на службе у правительства, которому, возможно, что‑то шепнул на ухо один частный эксперт. Они оба появились тут слишком поздно, чтобы уберечь Рэймонда от ошибки, которая будет стоить кому‑то кучу денег.
– Ох, какая жалость, – сказала Сюзан. Ей понравился Росситер Рэймонд, он был в таком приподнятом настроении из‑за горного воздуха, перспектив рудника и общества в ее хижине. – С ним так приятно было проводить время.
– Блаженное время, когда ему здесь беспрепятственно дышалось, – сказал Прагер. – Ну, он как Анри, он переживет свою ошибку, если только не сделает еще одну – не предстанет в Денвере перед кое‑кем из своих патронов, вложивших в рудник средства. Уж они‑то тогда дадут ему прочихаться.
– Но на свой первоначальный вопрос я так и не получила ответа, – сказала миссис Джексон, покоясь в своей качалке. – Мне ли не знать, что эксперты по горному делу допускают ошибки, – боже мой, я замужем за одним из них. Мистер Жанен делает вид, что полагает, будто они за деньги говорят людям, вложившим средства, то, что эти вкладчики хотят слышать. По этой мерке мистер Рэймонд не допустил никакой ошибки. Ни по какой мерке он не поступил нечестно. Но как остается честным ученый на службе у правительства? Я читала в газетах редакционные статьи, где говорилось, что мистер Кинг, мистер Дональдсон, майор Пауэлл[99] и министр Шурц[100] положили начало периоду необычной порядочности в Министерстве внутренних дел[101]. Чем такое может гарантироваться, когда столько соблазнов?
Кинг поджал губы, взгляд его ярких голубых глаз был и веселым, и зорким. В них играл острый ум, слова образовывались у него на устах, но не звучали. Он вопросительно посмотрел на Дональдсона, но тот отогнал невысказанное движением рук, похожих на медвежьи лапы.
– Видите ли, – сказал Кинг, – Шурцу легко и просто. Он, можно сказать, воинствующий голландец, честность привела его в правительство, и ему нет причины меняться. Для него так же естественно оставаться честным, занимая должность, как это было бы для миссис Джексон. Дональдсону тоже легко. Его отчет об общественных землях будет единственным в своем роде, в стране никогда не было ничего хоть сколько‑нибудь соизмеримого, но конгрессмены от Запада схватятся за содержащиеся в нем сведения, наплюют на рекомендации и запрячут отчет так глубоко, что никто не предложит бедняге стоящей взятки. И Пауэллу легко. У него только одна рука, он делает ею дюжину дел, за взяткой ему и протянуть нечего. Так что если кого жалеть, то меня. Я бы предпочел честность, но мне очень нравится быть богатым. Опасное положение.
– Я начинаю верить, что “Трибюн” верить нельзя, – сказала миссис Джексон с улыбкой.
– Вы знаете, – неожиданно подал голос Оливер со своего места у стены, – мне бы все же хотелось услышать ваш ответ на вопрос миссис Джексон.
Это была неверная нота. Им всем было так весело, они так резвились, выписывая коньками фигуры на гнущемся льду, – и тут Оливер неуклюже проваливается вниз. Своим замечанием он бросил тень на шаловливость Кинга. Шаловливость играла в его обаянии не последнюю роль. Сомнений на его счет ни у кого не было ни малейших – кто во всей стране доказал свою порядочность убедительней? Сюзан слегка шевельнула бровями, глядя на Оливера сквозь полукруг голов; но ущерб был нанесен. Она чувствовала, что Кинг, Прагер, Жанен, Эммонс, все они, с их безупречным светским чутьем, еле заметно изменили положение тела и выражение лица, примеряясь к новому тону.
– Вы хотите серьезного ответа, – сказал Кинг.
– Я, безусловно, хочу, – сказала миссис Джексон.
– Я тоже, – сказал Оливер.
Хотя в хижине было жарко, она пожалела, что на нем нет ничего поверх рубашки. Потемневшие от солнца жилистые руки, загорелый лоб – казалось, ее муж годится только для физических дел, может быть нанят выполнить работу, но не способен разрабатывать стратегию и направлять действия других. Против воли, с печальной несомненностью она увидела, что ему не хватает кое‑чего имеющегося у них – некой элегантной легкости, некой тонкости восприятия. Показалось, он сидит как мальчик среди взрослых мужчин, серьезный и честный, но лишенный живости ума.
– Чем гарантируется неподкупность государственной науки, – сказал Кинг.
– Вот именно.
Кинг стал рассматривать свои ногти. Затем, подняв глаза, бросил на Оливера взгляд, которого Сюзан не могла истолковать. Взгляд казался дружелюбным, но она уловила в нем что‑то измеряющее, оценивающее. Вдруг почувствовав, что в помещении слишком тепло и душно, она тихо встала, открыла окно над столом и села обратно. В хижине возникла почти театральная пауза, в которую сейчас сквозь открытое окно вошли скорбные завывания ночного ветра под крышей.
Кинг не торопился. Настроенная на критический лад, Сюзан подумала, что ведь он был моложе Оливера – намного моложе, двадцать пять лет, не больше, – когда замыслил свои изыскания вдоль сороковой параллели и, не имея ни собственных денег, ни влияния сверх того, которое сумел приобрести благодаря своему энтузиазму, добился финансирования от недоверчивых конгрессменов. Он умел производить впечатление на президентов и заводить дружбу с великими. Его репутация обошла весь мир. А Оливер – он не смог убедить никого в Сан-Франциско вложить деньги в его наглядно проверяемый рецепт гидравлического цемента.
Она смотрела на Кинга – тот улыбнулся ей, поглядев искоса.
– Все очень просто, – сказал он миссис Джексон. – Ты выбираешь людей, которым можешь вверить свою жизнь, и вверяешь им общественные земли.
Раздался общий одобрительный ропот. Фрэнк, сидя на ее кровати, с воодушевлением потряс кулаком в сторону Оливера. Сама Сюзан не удержалась и захлопала в ладоши, и невольно она сознавала, что ее энтузиазм отчасти вызван ответом Кинга, отчасти – облегчением от того, что настойчивость Оливера не испортила беседу, но подняла ее на новый уровень.
Хелен Джексон качнулась в кресле и расплела руки, лежавшие на животе.
– Прекрасно сказано. Будем надеяться, что вы сможете находить достаточно людей, которым готовы вверить свою жизнь. Но скажите мне теперь – как вы ведете дела с частными экспертами? Как вы добиваетесь, чтобы их сношения с вашими людьми не обогащали немногих в ущерб всем? Как предотвращаете разговоры?