Почему же я тогда пошел к Каледину и к Корнилову? Что же мне было делать: один бороться я не могу. В эсеров я не верил, потому что видел их полную растерянность, полное безволие, отсутствие мужества… А кто боролся? Да один Корнилов! И я пошел к нему.
Когда я уезжал, в мою память врезалась незабываемая картина, которая надолго осталась передо мной. Это мое последнее впечатление о Доне. Я с Алексеевым и его молодым адъютантом-офицером вышли вечером после какого-то совещания. Вдруг из темноты появилась какая-то фигура со штыком и замахнулась на Алексеева. Я помню, как молодой офицер бросился на него, как кошка, схватил за горло и повалил. На вопрос Алексеева, кто вы такой, он ответил: я доброволец офицерского полка, в патруле. Вот этот офицерского полка доброволец в патруле в пьяном виде замахивается винтовкой на своего главнокомандующего. Вот с чем я там встретился.
Состав Донского совета
Председатель. — Состав совета был недемократический?
Савинков. — Совершенно недемократический.
Председатель. — Председателем был Алексеев, и Корнилов тоже был?
Савинков. — Да.
Председатель. — Струве входил?
Савинков. — Да.
Председатель. — В качестве кого?
Савинков. — Я не могу дать ответа на этот вопрос, потому что и для меня было неожиданностью, что я увидел там Струве. Я тоже себя спросил: а почему тут сидит Струве? Помню еще, что входил один из редакторов «Русских Ведомостей», Белоусов.
Председатель. — А Федоров, бывший министр промышленности?
Савинков. — Федоров, кажется, был.
Председатель. — Но все не казаки?
Савинков. — Нет, не казаки… Но мог ли я один бороться? Я не чувствовал в себе такой силы, значит, надо было куда-то идти, заключать какой-то союз. Вы скажете, что это было наивно с моей стороны. Я сам глубоко сожалел об этом, но кто сказал «а», тот должен сказать и «б». Я сам сожалел, что так наивно верил в то, что эти господа генералы действительно любят Россию и будут искренно за нее бороться. Оттуда я уехал и начал работать самостоятельно в связи с ними. Оторваться от них я боялся, — я не отдавал себе полного отчета в том, что там происходит. Прошу не забывать, что сейчас ретроспективно об этом говорить не трудно, но тогда, когда свистела буря и валился бурелом, я разделял заблуждение многих.
Председатель. — Когда вы уехали с Дона?
Савинков. — Я уехал с Дона в середине января 1918 г.
Председатель. — Какое получили задание и от кого?
Савинков. — От Донского гражданского совета я получил задание переговорить с некоторыми лицами, ну… с Плехановым, о том, что, может быть, они войдут в Донской гражданский совет.
Председатель. — С Плехановым?
Савинков. — Да, с Плехановым.
Председатель. — А еще с кем?
Савинков. — Если не ошибаюсь, с Чайковским.
Председатель. — А из монархистов с кем?
Савинков. — Из монархистов ни с кем, я получил задание соответственно моей бумажной победе.
Председатель. — Эту миссию вам удалось выполнить?
Савинков. — Нет, нет. Мне эту миссию совершенно не удалось выполнить. Плеханов тогда умирал, Чайковского я не видел. К тому же мне тогда стало яснее, что оттого, что там будет Плеханов или Чайковский, ничто не изменится.
Председатель. — А кто же придумал привлечь именно Плеханова?
Савинков. — Я, конечно.
Председатель. — И возражений против этой кандидатуры не было?
Савинков. — Конечно, были длинные разговоры, но я уже вам сказал, что некоторая бумажная победа у меня была.
Союз Защиты Родины и Свободы
Я поддерживал кое-какие сношения с Доном и начал создавать ту организацию, которая потом называлась Союзом Защиты Родины и Свободы, и начал организацию муромского восстания.
Председатель. — Когда вы приехали в Москву, вы наткнулись на какую-то готовую организацию?
Савинков. — Нет, это не совсем верно. Какие-то гвардейские и гренадерские части были объединены, но с ними я никакого дела не имел, потому что знал, что они были подчинены некоему правому центру, определенно монархическому. Я полагал, что борьба с большевиками совершенно необходима и что в этой борьбе надо попытаться объединить все антибольшевистские силы, за исключением явных монархистов. Я думал, что нам, демократам, надо бороться в союзе с добровольцами, потому что если мы будем бороться порознь, то нас разобьют очень легко, а также для того, чтобы не доставить добровольцам первого места, когда вы будете побеждены. Вы не забывайте, что я говорю о 1917 г., когда это заблуждение было у многих. Может быть, и среди вас были тогда такие люди, которые не знали, победите вы или нет. Россия тогда разделилась на две части: одни были за вас, другие — против вас; одни верили в вашу победу, другие не верили. В этот период я был из тех, которые в вашу победу не верили. Я полагал, что в противовес правому центру, о котором я упомянул, надо учредить единый национальный центр, куда вошли бы и левые, и умеренноправые, все стоящие на платформе учредительного собрания. Отсюда и началась организация Национального Центра. В левый центр входили и эсеры, энэсы, левые кадеты, которые также входили и в Национальный Центр, а правый центр был монархическим. Они прямо говорили, что они против учредительного собрания. Я входил в Национальный Центр, который стоял на платформе объединения всех борющихся антибольшевистских сил, кроме монархистов. Программа образовавшегося Союза Зашиты Родины и Свободы была довольно элементарна и сводилась, главным образом, к вопросу об учредительном собрании. Мы стояли на той точке зрения, что наше дело — расчистить путь народу, а не навязывать ему своей власти. Мы стояли за то, чтобы власть эта была осуществлена, если хотите, своего рода диктатурой.
Председатель. — Диктатурой кого?
Савинков. — Это не было указано. (Смех.)
Председатель. — Вы имели в виду какую диктатуру: военную или гражданскую, гражданского совета с генералами?
Савинков. — Наша программа была очень элементарна, потому что это не была политическая партия, это была боевая организация, которая ставила определенную, чисто военную цель: свержение вашей власти и созыв учредительного собрания. Для того чтобы это учредительное собрание в момент такой смуты можно было собрать, после вашего падения нужно было создать твердую власть. Мы не предрешали форм этой власти, какая она будет, военная или гражданская, но условились твердо, что это не должно быть повторением керенщины. Основным пунктом нашей программы было учредительное собрание.
Через учредительное собрание к монархии
Если вы хотите спросить о противоречии: почему я, демократ, шел с теми, кто потом оказался монархистами, то я должен сказать, что приехал из-за границы и о России ничего не знал. И вот, когда человек мне говорил: за учредительное собрание, — я не мог проникнуть к нему в душу. Потом я научился.
Председатель. — Какие элементы входили в вашу организацию?
Савинков. — Всевозможные, самые разнообразные. Были интеллигенты, просто студенты, были и офицеры, было много офицеров.
Председатель. — Какова была организация вашего союза?
Савинков. — Я, старый революционер, очень медленно и очень упорно стал создавать тайную организацию. Снизу каждый член организации знал только одного человека, т. е. отделенный знал взводного и т. д.; сверху каждый член организации знал четырех, т. е. начальник дивизии знал четырех полковых командиров и т. д. Это придавало организации довольно крепкий характер. Во главе стоял штаб, ну-с, вот, во главе штаба стоял я.
Председатель. — В то время вы входили в Национальный Центр?
Савинков. — Входил. Но на эти центры я всегда смотрел с некоторым пренебрежением.
Председатель. — По убеждению Перхуров и Рычков были монархисты?
Савинков. — Они были за учредительное собрание.
Председатель. — Через учредительное собрание к монархии?
Савинков. — Мое мнение заключалось в том, что учредительное собрание никогда не приведет к монархии. Я боялся другого, что монархисты просто захватят власть, когда вы падете. Но Перхуров говорил, что он убежден, что русский народ пошлет в учредительное собрание людей, которые захотят монархии. В этот период для меня самое важное было то, честный ли человек, с которым я имею дело, или нет, готов ли он идти за учредительное собрание до конца или хочет заниматься разговорами. Люди, которые у меня собрались, были честными и были готовы идти до конца.
Председатель. — Сколько членов насчитывала ваша организация?
Савинков. — Трудно ответить на этот вопрос, потому что никогда настоящего учета не было. Я думаю, если взять Москву и ближайшие города, то около пяти тысяч.
Покушение на Ленина
Председатель. — Какой тактики придерживалась ваша организация и какие ближайшие цели вы преследовали весною 1918 года?
Савинков. — Наша организация была боевой организацией. Она ставила себе задачей те восстания, которые потом произошли в Ярославле, Рыбинске и Муроме. Я всегда стоял на той точке зрения, что если я веду войну, то я веду ее всеми средствами и всеми способами. Наша организация имела в виду возможные способы борьбы, вплоть до террора. Мы имели в виду прежде всего вооруженное восстание, но не отказывались и от террористических актов.
В 1918 г. предполагались покушения на Ленина и Троцкого. Но делалось очень мало. Пытались организовать наблюдения по старому способу. Но из этого толку вышло мало, не потому, что мы не хотели, а потому, что мы не смогли.
Я беседовал с Лениным через третье лицо. Это лицо мне рассказывало о том, как живет Ленин, где живет Ленин, но дальше этого дело не пошло.