27 мая 1960 года в США сенатская комиссия по иностранным делам приступила к расследованию событий, приведших к срыву совещания на высшем уровне. Расследование было начато под давлением американского общественного мнения. Как отмечала зарубежная печать, американцы были потрясены, разочарованы и сбиты с толку провалом совещания вверхах по вине Соединенных Штатов. К этому добавлялось чувство унижения и стыда, которое испытала общественность страны в связи с тем, что правительство США, выражаясь словами американского публициста Джеймса Уорбурга, было «с позором уличено перед всем миром в наглой лжи».
Как заявил лидер демократической партии США Эдлай Стивенсон, правительство Эйзенхауэра сделало невозможными перспективные переговоры с русскими — переговоры, имеющие жизненно важное значение для нашего существования.
Пытаясь как-то оправдать роль администрации США вистории со шпионским полетом Пауэрса, государственный секретарь Кристиан Гертер заявил, что программа полетов U-2 была важной и эффективной частью разведывательной деятельности. «Мы отдавали себе отчет в том, что провал любого такого полета приведет к серьезным последствиям. Однако мы посчитали, что извлекаемая из этого выгода оправдает сопряженный с нею риск», поэтому «решение не прекращать полеты по мере приближения совещания в верхах было правильным».
На вопрос, какой же урок извлекли для себя США из истории с U-2, К. Гертер ответил: «Не допускать подобных провалов», на что сенатор Гор заявил, что миллионы американцев испытали чувство унижения «в результате официальной фальсификации» фактов политики правительства США, которое продемонстрировало перед всем миром свое истинное лицо — лицо поборников вероломства и агрессии.
28 июня 1960 года председатель сенатской комиссии по иностранным делам У. Фулбрайт, подводя итоги расследования, констатировал, что вследствие полета американского шпионского самолета накануне встречи глав правительств престиж и влияние Соединенных Штатов на международной арене «резко упали». «Чтобы восстановить свои позиции вмире, мы должны признать ошибки и изучить их причины». Далее он заявил, что «приказ о проведении полета самолета 1 мая был серьезной ошибкой» и что действия, предпринятые Соединенными Штатами после провала полета, «были второй ошибкой». Но «самая серьезная ошибка была допущена, когда президент взял на себя ответственность за полет U-2. Все эти ошибки были связаны между собой, и каждая последующая усиливала пагубные последствия предыдущей. «Глава государства, — сказал сенатор, — воплощает в своем лице суверенитет и достоинство страны. Совершенно недопустимо, чтобы глава одного государства покушался на суверенитет другого, и еще менее допустимо, чтобы он утверждал свое право поступать таким образом». Фулбрайт также заявил: «Мне кажется совершенно ясным, что если главы государств начнут брать на себя право нарушать суверенитет другого государства, то нормальные международные отношения станут невозможными, как это и случилось в Париже в прошлом месяце. На протяжении всей истории международных отношений преднамеренное присвоение такого права главой одного государства считалось чрезвычайно серьезным недружественным актом»[7].
Следствие, суд, тюремное заключение
В первый же день нахождения на Лубянке Пауэрс был подвергнут допросу. Вел допрос Генеральный прокурор СССР Р. А. Руденко. Кроме него на допросе присутствовали еще порядка 10 человек.
Как вспоминает Ф. Г. Пауэрс, примерно через три часа после начала допроса Руденко предложил Пауэрсу сигареты исказал, что в ближайшее время может устроить ему экскурсию по городу (обзорная экскурсия по Москве состоялась на следующий день 2 мая в машине в сопровождении сотрудников КГБ).
О своих первых часах в плену Пауэрс напишет: «…Я предвидел некоторые вещи. Мне будут читать лекции о коммунизме и предоставлять только пропагандистскую литературу. Пища будет даваться лишь в виде поощрения за сотрудничество. Допросы будут внезапными, под яркими лампами. Стоит мне лечь спать — я сразу же буду разбужен, и допросы будут продолжаться до тех пор, пока я постепенно не утрачу ощущение времени, места и собственной личности. Меня будут подвергать пыткам и избивать, пока, наконец, я сам не попрошу о том, чтобы мне разрешили признаться в каком угодно преступлении. Но ничего из перечисленного не произошло».
Ожидания Пауэрса не подтвердились.
Ежедневные допросы проводились в строго определенное время, и о них Пауэрс рассказывает не как об издевательствах, а как о тяжелой работе, требующей постоянного психологического напряжения. Следователей он с уважением характеризует как профессионалов, хотя и подмечает некоторые их промахи. Пауэрс упоминал свои уловки в ходе допросов: когда ему требовалась передышка, он сам задавал сотрудникам КГБ вопросы про СССР или просто отпрашивался в туалет. Допрос отменялся, если задержанный чувствовал себя плохо.
Режим дня включал достаточное количество сна, туалет, чтение книг (классическую литературу на английском языке Пауэрсу специально привозили из библиотеки МГУ). Оказывалась необходимая медицинская помощь. Американский пилот вспоминает, что из-за внутренних переживаний он много дней не мог заставить себя принимать пищу, в связи с чем сотрудники КГБ были готовы заказать ему все что угодно, лишь бы Пауэрс поел. Ему также разрешили писать письма домой.
Следователь Михайлов, допрашивавший американского летчика, вспоминал: «Пауэрс представлял собой среднего американца-работягу. Это был человек не очень эрудированный, но технически неплохо подкованный, который привык к штурвалу, высоте, скорости. Это был сын сапожника и домашней хозяйки, которые жили совсем небогато на ферме сдругими детьми. Никаких не только физических воздействий, но даже громкого слова или угрожающего стука. Просто его спрашивали — он отвечал. Достаточно откровенно».
В середине мая Пауэрса во второй раз вывезли с Лубянки. Пауэрс описывает в своих воспоминаниях: «Меня во второй раз вывезли из тюрьмы для осмотра остатков самолета. В одном из зданий Парка культуры и отдыха имени Горького была устроена выставка. На стенах висели большие плакаты снадписями на русском и английском языках: "Вот чем был оснащен американский шпион", "Фрэнсис Гэри Пауэрс — летчик сбитого американского самолета", "Оружие и снаряжение американского шпиона" Под ними были стенды, на которых лежали мои карты, удостоверения, парашют, шлем, высотный костюм, аварийное снаряжение: нож, пистолет, боеприпасы, аптечка. На видном месте лежала булавка сядом, а также золотые монеты и плакат с надписью "Я — американец…" на четырнадцати языках».
Вход в здание выставки в Парке культуры и отдыха имени Горького
Часть предметов — вещественных доказательств, представленных на «Выставке остатков сбитого американского самолета-шпиона U-2»:
Шпионская фототехника
Гермошлем Пауэрса
Советские денежные знаки
Булавка, на острие которой содержался яд кураре
Оружие и боеприпасы
Золотые монеты, часы, кольца и валюта
«Меня привели сюда в сопровождении переводчика, стенографистки и десятка технических экспертов и стали задавать вопросы обо всех предметах оборудования. Если меня спрашивали относительно обычного самолетного оборудования, например тахометра, то я охотно узнавал его. Но если мне показывали оборудование специального назначения, я с любопытством рассматривал его, как будто вижу в первый раз. В определенном смысле кое-что я видел впервые. Никогда раньше не представлял себе, что все части самолета настолько ясно показывают, где они изготовлены. На двигателе стояло клеймо "Пратт и Уитни"; на фотокамере помимо номера модели, фокусного расстояния и других показателей стоял знак американской фирмы; подрывное устройство имело знак "Блок подрыва. Бекман — Уитни, инк.", а карандашом на нем нанесена дата получения этого прибора в Инджирлике — август 1959; на деталях радиооборудования стояли фирменные знаки "Дженерал электрик", "Сильвания", "Райтсон", "Хьюлетт-Паккард" и др. … Не удивительно, что следствие по-прежнему настаивало на том, что я военнослужащий. Противорадарное устройство имело надпись "Военное оборудование". Под лючком для заправки стояла надпись: "Заправлять только МИЛ-Д-25524. Заправка аварийным горючим только с разрешения начальника по снабжению". Не было сделано никакой попытки скрыть национальную принадлежность самолета, но, если бы подрывное устройство было применено, уничтожена была бы лишь незначительная часть самолета, та, где находилась разведывательная аппаратура. Вновь создавалось впечатление, что никто всерьез не задумывался над тем, что самолет может очутиться на территории враждебного государства».
В ходе следствия Пауэрсу сообщили, что его будут судить за шпионаж по статье 2 Закона Союза ССР «Об уголовной ответственности за государственные преступления». Наказание согласно нормам этой статьи составляет от 7 до 15 лет лишения свободы или смертная казнь.
В своих воспоминаниях Пауэрс пишет, что он был полностью уверен, что его расстреляют.
В качестве защитника Пауэрсу был предоставлен член Московской коллегии адвокатов адвокат М. И. Гринев.
Согласно действовавшему на тот момент уголовно-процессуальному законодательству (ст. 22 «Основ уголовного судопроизводства Союза ССР и Союзных республик») защитник допускался к участию в деле только с момента объявления обвиняемому об окончании предварительного следствия и предъявления обвиняемому для ознакомления всего производства по делу.
Как вспоминал Пауэрс о своей первой встрече с адвокатом: «Он сказал, что этот визит — визит вежливости. Мы не можем начать по-настоящему заниматься подготовкой моей защиты до тех пор, пока не получим копию обвинительного заключения».
Копия обвинительного заключения, подписанного 7 июля главой КГБ Шелепиным и утвержденного 9 июля генеральным прокурором Руденко (в тот день, когда Пауэрса впервые посетил адвокат Гринев), была передана Пауэрсу только 10 августа — за 7 дней до начала процесса.