Пока тот лечился, участковый инспектор все время интересовался, как идут дела в больнице? Вылечили-таки Алексея. Вернулся он в совхоз. Теперь не пьет, не буянит, живет, работает нормально.
— А Татьяну Ивановну помнишь? — обратился к Голубеву сержант Новиков.
Голубев кивнул. Как не помнить! Опять водка! Двое детей было у Татьяны Ивановны, а она пила. Может быть, из-за того, что муж бросил семью, убежал из села... А на что пить? Вот и начала воровать зерно, комбикорма из совхозных закромов.
Голубев ее поймал, как говорится, с поличным. И опять стал уговаривать общественность и дирекцию решить все на товарищеском суде, а именно — обсудить поступок работницы и заставить ее дать слово односельчанам, что будет она жить по закону и в соответствии с нравственными нормами. Она дала слово. И не нарушила его. Когда сын Татьяны Ивановны уходил в армию, Голубев провожал его. Дочь ее устроил на работу в совхоз.
Молодые дружинники слушали с вниманием и интересом. Но, возможно, им казалось, что старшие товарищи не то чтобы успокаивают их, а ободряют, что ли, перед лицом опасности. Ведь были им известны и иные истории. Хотя бы с братьями Жирковыми. Те судились не однажды. А в последний раз, когда их поместили в КПЗ, задержав после очередного дебоша, сумели убежать, скрылись в лесу, обзавелись обрезами.
Но сержанта Новикова тянуло в этот вечер к историям с хорошим концом.
— А Сергеенков Анатолий? — не унимался он.
Сергеенков тоже пил и дебоширил. И Голубев нянчился с ним как с ребенком. До тех пор не успокоился, пока Сергеенков не получил квалификацию механизатора, не стал хорошим трактористом. А время летит! Вот уже вырос сын в семье Сергеенкова. Остался в совхозе шофером. Дочь поступила в кооперативный техникум, работает в этом же селе. Можно сказать, построена семья, именно построена, потому что много лет назад она совершенно разваливалась.
Голубев и сам начинал жизнь в этих местах трактористом. Здесь, на Смоленщине, он родился, отсюда ушел в армию, дошел до Берлина. А когда вернулся в родное село, то начал работать участковым инспектором, и вот уже работает тридцать два года.
Социологи разработали теорию о «социальных ролях». Попробуй уложить в определенную «роль» деятельность участкового инспектора на селе. И дело тут не только в том, что у него особые, отнюдь не «ролевые» отношения с теми, кто живет на его большом участке. Эти отношения отличаются большой неофициальностью и даже какой-то сельской патриархальностью. Он, конечно, власть, но... и обыкновенный сельский житель: сам себе и плотник, и печник, и садовник. Он в одном лице и борец с расхитителями социалистической собственности, и инспектор ГАИ, и советчик, врачеватель человеческих душ. Он же первый борец за правопорядок и законность, за то, чтобы все жители его участка могли жить мирно и мирно работать.
Голубев всю жизнь верил, что нет неисправимых и нет безнадежных. Даже к убийцам относился не то что милосердно или терпимо, а с верой, что те когда-нибудь раскаются искренне, осознав, что нет ничего в мире дороже человеческой жизни. Он часто повторял, что надо делать все возможное и даже невозможное, чтобы человек, казалось бы, и отпетый, не отчаялся, не почувствовал себя окончательно отрезанным ломтем.
И если бы Голубеву, когда он ехал в тот вечер из Новодугинска в Корнеево, была известна та обстоятельная характеристика, которую из колонии направили по месту дальнейшей жизни Капунова, то, вероятно, Николай Иванович с нею не согласился бы. В ней было записано: «Капунов Н. В. мстительный, наглый, грубый, хитрый, озлобленный, вспыльчивый, лживый». И дальше о нем же: «Смелый, настойчивый, способный подчинять себе других, владеет жаргоном, использует навыки в азартных играх в карты в корыстных целях. На путь исправления не встал».
Но текст этой характеристики не был известен Голубеву, потому что она была направлена не в Новодугинский район, где Капунов появился нежданно-негаданно, а в Мценский район Орловской области, который для дальнейшей жизни избрал сам Капунов. Почему именно Мценский район? Там были старые дружки. Но, видимо, встреча с ними разочаровала Капунова, и он поехал к матери в Москву, а затем к тетке в деревню, где вырос.
Еще мальчишкой Николай начал курить, пить, хулиганить, так что пришлось Голубеву повозиться с ним немало. Но то ли не сумел он найти «ключа» к душе Николая, то ли действительно оказалась душа Капунова «дремучей», только в общении с ним не было у Голубева удачи. Четыре раза того судили. За кражи, дебоши и даже за разбой. Он возвращался, некоторое время держался, и опять все начиналось сначала... Вот и сейчас вернулся из колонии, пообещал Голубеву вести себя нормально, а Голубев пообещал ему в устройстве его личных дел. И расстались будто бы хорошо. А через несколько дней стали поступать тревожные сигналы от односельчан Капунова — принялся за старое.
...Вот показались и огни деревни Корнеево. Но до дома, где жил Капунов, еще ехать да ехать. А из деревни машина уже видна.
План задержания Капунова Голубев, конечно, разработал заранее. Инспектор хорошо понимал, насколько этот человек опасен. Но где-то глубоко, на самом дне души, жила у Николая Ивановича вера: возьмут Николая тихо, доставят в Новодугинский РОВД, а там уже Голубев постарается, чтобы из этого ожесточенного человека вышло что-нибудь путное.
...Капунов находился в тот вечер дома не один, а с несовершеннолетним Дмитриевым. Этого мальчишку он спаивал, не раз вовлекал в темные дела. Завидев приближающуюся милицейскую машину, решил бежать с ним в лес. Они оделись, вышли в сени, погасив электричество. Николай был вооружен двумя ножами. Один он открыто держал в руке, второй спрятал в рукаве: испытанный и коварный метод.
Машина подъехала. Дружинники остались перед домом. Милиционеры распахнули дверь и вступили в сени. Мимо них юркнул Дмитриев, но был схвачен дружинниками. Теперь в сенях было трое: Капунов и два работника милиции. Сержант милиции оказался где-то в углу, а Капунов метнул в Голубева нож. Николай Иванович ловко увернулся и, полагая, что Капунов не узнал его, шагнул к нему навстречу и крикнул: «Коля!» (Они и раньше никогда не обращались друг к другу официально. Николай Иванович называл всегда его «Коля», а Капунов обращался к нему: «Николай Иванович».) И в ту же секунду Капунов второй нож всадил ему в сердце. Николай Иванович Голубев упал, раненный насмерть.
Уголовная коллегия Смоленского областного суда приговорила Капунова к смертной казни.
Уже после суда, в камере, Капунов угрюмо рассказывал журналисту:
— У меня не было зла на Голубева. Я не хотел его убивать.
— Почему же убили?
Он долго и мрачно молчал. Потом сказал:
— Он мне мешал жить, как я хочу. Помешал уйти в лес...
Указом Президиума Верховного Совета СССР Николай Иванович Голубев за самоотверженные действия и мужество, проявленные при исполнении служебного долга, был посмертно награжден орденом Красной Звезды. Эта награда прибавилась к орденам Красной Звезды и «Знак Почета» и десяти медалям, полученным Голубевым за его нелегкий труд при жизни.
Жители района обратились к местным властям с ходатайством об увековечении памяти капитана Голубева. Его именем уже названа одна из школ. Люди хотят, чтобы в районе в честь него была названа одна из улиц, чтобы и памятник ему был поставлен.
Когда Николая Ивановича Голубева хоронили, то съехались жители всех деревень. Хоронили его и как героя, и просто как родного человека. Съехались в последний раз поклониться ему низким земным поклоном дважды, и трижды, и четырежды судимые, которым он когда-то поверил, судьбы которых он созидал — камушек к камушку, кирпичик к кирпичику — с тем же тщанием и терпением, с каким строил свой дом, ставил печь.
Вдова капитана Голубева, Зинаида Николаевна, говорит: «Если бы мой Николай, а ведь их обоих звали Николаями, остался жив, он бы все равно не возненавидел Капунова и делал бы все, чтобы его спасти». Она плачет: «А если бы можно было повторить сначала нашу жизнь и ему заранее было известно, что его убьет бандит, то он все равно не стал бы относиться к людям злее. Николай говорил: ведь мы живем ради людей».
Дом его был открыт для людей и днем и ночью. Он советовал, требовал, утешал, укреплял веру в себя. Совсем незадолго до трагедии в этот дом вошел и Капунов. «И надо же, — сожалеет с непередаваемой горечью Зинаида Николаевна, — не застал Николая Ивановича... Может, поговорили бы, ничего бы и не было».
...Сейчас этот дом осиротел, пуст без хозяина. На столе лежит любимая книга Голубева «Жизнь растений», раскрытая на той странице, которую он не дочитал...
Восемьсот метров мужества
Газеты писали потом: «Восемьсот метров были для Анатолия Тульнова метрами мужества, дорогой к подвигу». Высокопарно? Нет. Все было именно так.
Кульминация истории, о которой пойдет речь, произошла здесь, у подножия древнего Сихотэ-Алиня, в таежной деревушке Извилинке. Для лейтенанта милиции Анатолия Тульнова она один из пяти населенных пунктов на обслуживаемом им участке. Далеко друг от друга разбросаны пункты по тайге. Работать здесь участковому инспектору, конечно, трудновато. Иногда говорят про его район: край света. И все потому, что тут кончается железная дорога. По «чугунке», особенно осенью, народу прибывает в несколько раз больше, чем живет здесь коренного населения. Попробуй угадай, кто из них приехал с добрыми намерениями, по делу, а кто с недобрыми.
В общем, что и говорить, район сложный. И когда в 1972 году назначали сюда Тульнова участковым, то начальство Чугуевского РОВД долго сомневалось. Стаж-то небольшой был в ту пору у молодого офицера — всего три года проработал в милиции в должности помощника дежурного райотдела.
Однако Анатолий Тульнов отлично проявил себя в новой должности. Ему присвоили почетное звание «Лучший участковый инспектор Приморского края», наградили знаком «Отличник милиции».