— Ну, что?
— Сидит ни жив ни мертв, бледный, чуть не трясется.
— Ладно! Теперь зовите его.
Взъерошенный, не бритый вошел он ко мне в кабинет.
— Так вот ты каков гусь! — обратился я грозно к нему. — Ты это что же, мерзавец, по большим дорогам грабить собрался?! Или думаешь, что можно безнаказанно давать такие расписки?! — и я в воздухе потряс бумажонкой.
Но здесь моя дама визгливо вмешалась:
— Ах ты, разбойник, ах ты, негодяй! Что, брат, попался? Ты воображал, что на дуру наскочил? Что меня без конца грабить можно? Ах ты, американская морда! Да я теперь тебя в Сибирь, в тундру, на Сахалин упеку!
Бразилец растерянно заметался и что-то залепетал.
— Проси сейчас же прощения! — крикнул я. — Да хорошенько! Не так, — на коленях, чучело гороховое!
Он упал на колени:
— Простите, простите, сударыня!
— Что-о-о? Простите! — взвыла госпожа X. — Не-е-ет! Ты не только пытался ограбить, но еще и облаял меня на вокзале, меня — вдову коммерции советника! Нет тебе, негодяй, прощения, и все тут!
Бразилец принялся снова умолять, но она казалась непреклонной.
Войдя в свою роль, темпераментная дама, натерпевшаяся, очевидно, достаточно за это время, смаковала свою победу. Прошло минут двадцать, а дама все упорствовала. Мне, наконец, надоела эта комедия, и я стал подмигивать ей: дескать, пора, прощайте уже. Какое там!
— Я не только сотру тебя в порошок, я не только запрячу тебя в Сибирь, а сегодня же повидаю еще твоего консула, и сама изложу ему дело.
Я принялся толкать ее ногой под столом. Мутным взором поглядела она на меня и, наконец, опомнилась.
— Ну, вот что, негодяй, — сказала она, наконец, своей жертве, — в душе я, конечно, не прощу тебя никогда! Но это дело до того мне претит, что я готова с ним покончить, а потому перед начальником я тебя прощаю. Но помни, что не для тебя, а для себя я это делаю!
Бразилец облегченно вздохнул.
— Рано вздыхаешь! — сказал я ему. — Твоя жертва тебя простила, но прощу ли я?
— Сжальтесь, господин начальник, ради бога, не губите!
Я подошел к нему и сказал:
— Ну, черт с тобой! Ладно! Я бы не простил, да не хочу подымать шум, раскрывать тайну госпожи X. Я прощу тебя, но ставлю два непременных условия: во‐первых, немедленно верни все выманенные деньги, а во‐вторых, чтобы через сорок восемь часов тебя не было в России. Я тебя сейчас выпущу, но поставлю за тобой наблюдение, и если к завтрашнему дню ты не принесешь сто семьдесят тысяч и железнодорожные билеты на выезд за границу, то будешь немедленно арестован, и тогда уже пеняй на себя. Помни, что подписанный тобой документ у меня. Ну а теперь можешь идти!
Бразилец в точности исполнил мое приказание и на следующий же день явился с деньгами и с билетом.
— Ради бога, господин начальник, разрешите жене остаться на некоторое время, чтобы ликвидировать дела с гостиницей!
— Хорошо, но чтоб торопилась.
Через месяц и она выехала из Москвы.
В день отъезда бразильца явилась ко мне сияющая госпожа X., и я ей передал деньги.
— Ах, я так вам благодарна, так благодарна, господин Кошко, что и сказать не могу. Наконец, я снова свет божий увидела, а то, поверьте, все это время ходила как в чаду. Очень прошу вас, передайте вашим людям вот эти пятьдесят тысяч, я так им благодарна!
— Что вы, что вы, сударыня?! Нет, такой суммы я не позволю им принять. Они исполняли лишь свои служебные обязанности.
— Нет, господин Кошко, уж в этом вы мне не откажите! Я непременно желаю их отблагодарить!
— Если вы, сударыня, непременно этого хотите, то поезжайте к градоначальнику и, если он разрешит, оставьте для передачи моим служащим некоторую сумму, но никак не более пяти тысяч; эта сумма будет им щедрой наградой.
Дама так и сделала.
Полицейский пристав и доктор были в двадцать четыре часа уволены в отставку.
Так были спасены семейный авторитет и «добродетель» миллионерши X.
Рижские алхимики
В самом начале девятисотых годов, в бытность мою начальником рижского сыскного отделения, в Риге произошло весьма замысловатое мошенничество, над раскрытием которого мне пришлось немало потрудиться.
По городу стали ходить упорные слухи о том, что образовалась шайка мошенников, ловко обманывающая доверчивых людей, продавая им медные опилки под видом рассыпного золота. Слухи эти были весьма упорны, причем молва называла даже инициаторов этой хитроумной комбинации. В числе их значились: домовладелец Лацкий, местный купец, обрусевший немец Вильям Шнейдерс, богатый латыш Ян Круминь и другие.
Между тем никаких заявлений от потерпевших в полицию не поступало. Впрочем, это было неудивительно, так как все добываемое на приисках золото по закону обязательно должно было сдаваться в казну и оставление его в частных руках, а следовательно, и все торговые манипуляции с ним воспрещались и преследовались в уголовном порядке.
Но так как слухи не прекращались и назывались все те же лица, то я решил навести о них подробные справки. Выяснилось, что люди эти хорошо знакомы друг с другом, часто видятся, бывают нередко в местном клубе, где репутация их сильно «подмочена»: администрация клуба давно на них косится, подозревая в шулерстве.
Придравшись к этому подозрению, я произвел тщательный обыск у Лацкого, Шнейдерса и Круминя, отыскивая якобы крапленые карты, на самом же деле в надежде обнаружить запасы меди, служащей для мошенничества. Однако обыск оказался безрезультатным: ни меди, ни золота ни у кого из них обнаружить не удалось.
Через месяц примерно после этих неудачных обысков я получаю вдруг письменное приглашение от германского консула в Риге с просьбой пожаловать к нему по важному и совершенно конфиденциальному делу. Я отправился. Консул весьма любезно принял меня и сообщил, что на днях получил письмо от саксонского купца Альтенбурга, в котором последний рассказывает ему подробно, как он стал жертвой поразительно ловких мошенников, пригласивших его в Ригу и продавших ему, под видом рассыпного золота, медные опилки на сто семьдесят тысяч рублей. Альтенбург подробнейшим образом описывал приметы мошенников и указал место совершения сделки — «Северную» гостиницу; в конце письма он заявил, что никаких материальных претензий не предъявляет и дела не поднимает, так как знает, что покупка добытого на приисках рассыпного золота в России воспрещена; пишет он об этом консулу лишь в силу альтруистических побуждений, желая оградить на будущее время других.
Подробнейшие приметы и прямо художественное описание внешности мошенников, сделанное Альтенбургом, не оставляли, несмотря на вымышленные фамилии, сомнений в том, что и он стал жертвой шайки, возглавляемой Лацким, Шнейдерсом и Круминем.
Теперь в моих руках, помимо слухов, имелись уже конкретные данные, и я решил действовать смелее.
Но что было делать? Недавние обыски ничего не дали, а потому повторять их было бесцельно. Мне пришла в голову мысль о перлюстрации всей корреспонденции вышепоименованных лиц.
Чтобы получить разрешение на таковую, я отправился к местному губернатору М. А. Пашкову. Пашков был милейшим, честнейшим человеком. Однако он полагал, что даже и в борьбе с преступностью не следует забывать строгих велений морали и этики.
Вот почему слово «перлюстрация» повергло его в смущение и он отказал мне в своем содействии перед надлежащими властями на получение разрешения применить перлюстрацию к заподозренным в вышеназванном мошенничестве лицам. Я же для пользы дела считал ее в данном случае решительно необходимой, а потому вошел частным образом в соглашение с местным начальником почтовой конторы, моим личным знакомым, который и согласился осматривать всю получаемую и отправляемую этими лицами корреспонденцию.
Результаты не замедлили сказаться.
Так, на имя Лацкого вскоре было получено письмо от кенигсбергского купца Амштетера для передачи представителю торгового дома «Синюхин и К°», где Амштетер изъявлял принципиальное согласие на покупку пяти пудов золота и просил сообщить ему детали предполагаемой сделки. Стали просматривать корреспонденцию, отправляемую из Риги на имя Амштетера, и вскоре прочли письмо некоего Фоминых на бланке торгового дома «Синюхин и К°». Фоминых уговаривал немца приехать в Ригу, гарантируя ему пропуск «товара» в таможне, где у торгового дома давно подкуплены чиновники и так далее.
По исследовании почерка Фоминых, этот последний оказался не кем иным, как Шнейдерсом.
Мы тщательно продолжали следить за разраставшейся перепиской, фотографируя все письма и аккуратно пересылая подлинники по месту их назначения. Наконец, было получено извещение от Амштетера о дне и часе приезда, с указанием названия парохода. Аккуратный немец приложил к письму даже собственную фотографию. На ней красовался добродушный толстяк в широком дорожном пальто, в кепке и с сигарой во рту.
По моему приказанию с фотографии немедленно была переснята дюжина карточек, и мы стали усиленно готовиться к встрече. В условленный день, часа за два до парохода, восемь из моих лучших и опытнейших агентов заняли наблюдательные позиции. На пристани, на мостках, на берегу мои люди в виде носильщиков, извозчиков, городовых и пассажиров вели наблюдение. Каждый из них хорошо знал в лицо главарей шайки и был снабжен фотографией Амштетера. Минут за пятнадцать до прихода парохода к пристани подъехал на извозчике Лацкий с каким-то типом в поддевке, в высоких лакированных сапогах, с предлинной седой бородой. В этом типе мои люди не без труда узнали загримированного и переодетого Шнейдерса.
С приходом парохода мошенники принялись зорко следить за высаживающейся публикой. Одним из последних вышел Амштетер.
Он был все в том же дорожном пальто и кепке и для вящего, очевидно, сходства с фотографией покуривал сигару. Мошенники тотчас же подошли к нему, радостно приветствуя его, а Лацкий схватил даже чемодан приезжего и любезно понес его. Усевшись на парного извозчика, они покатили в «Северную» гостиницу. Здесь Амштетер с ними распрощался и направился в отведенный ему номер.