Ия Павловна Фролова – по специальности врач, в зрелом возрасте увлеклась литературой и изобразительным искусством, стала членом Союза художников России. Её стихи публиковались в газете «Угрешские вести».
Борис Пастернак
Лаврушинский переулок, восьмой этаж.
Простой кабинета простор прохладен.
Маяковский с портрета – таков типаж —
Пронзает лучом из глазничных впадин.
Мука в душе, кинжал на стене…
Одиночеству кто же рад?
Борис Леонидович – тенью в окне,
Свечою, сгорающей невпопад.
Седые короткие волосы вряд,
Глаза – как у загнанного коня:
Цензурщики что там ныне творят?
Я здесь, а как будто бы нет меня.
Я – как подросток, глядящий во мрак:
В ушибах, в занозах и голоден.
Не Маяковский я, но Пастернак.
Что здесь происходит? Мне холодно.
Не греет душу смутное время,
Не кормят и переводов кипы.
Несу свой крест как тяжкое бремя,
Но правду очищу, как брёвнышко липы.
Нуждается в правде моё поколенье…
Галина Черкес – Филатова
Галина Степановна Черкес – Филатова – член Союза писателей России, лауреат московской областной поощрительной литературной премии им. Я. Смелякова. Её произведения публиковались в журнале «Российский колокол», газетах «Московский литератор» и «Угрешские вести», в альманахе «Угрешская лира» и коллективных сборниках. В 2006 году выпустила свой первый сборник «Не сказки».
Русалочка
В час закатный в гроб хрустальный
Царь морской, тая проклятье,
Спать укладывал русалку
В подвенечном лёгком платье.
Дочка долго танцевала,
Выпив колдовское зелье.
Умерла… ушла… устала…
Спит, закрыв глаза газельи.
Где – то далеко от моря,
В королевстве тридесятом,
Засыпает королевич.
Он счастливый… он – женатый.
Только менестрель опальный
На скале поёт отвесной,
Как в гробу своём хрустальном
Спит хрустальная невеста.
«Я сегодня всех смертных крылатей…»
Я сегодня всех смертных крылатей.
Отработано сердце. Странно…
В небе тысячи звёздных распятий.
В никуда прокричу осанну.
Над задушенною любовью
Шутит месяц – паяц рогатый.
Нужно нервы иметь воловьи,
Чтоб не сыпать пустых проклятий.
Я сегодня для всех – Коломбина!
Смех звенит колокольчиком красным.
На зелёных ресницах сны стынут…
Я сегодня всех смертных несчастней.
«Ей двадцать восемь…»
Ей двадцать восемь.
Ей в петлю рано.
Никто не просит
самообмана.
Простить не просит.
Не просит денег.
Она не сносит
мужских истерик.
В сознанье слились
одним дурманом
«Ave Maria»
с марихуаной.
Жить без вопросов
немного странно…
Но – двадцать восемь.
И в петлю рано.
Метро
Метро кольцевая линия
Удавом свилась откормленным.
Ну что ж ты стоишь,
любимый мой?
Тебе же в другую сторону.
Во всём, что мной было сказано,
Горели любви отметины.
Но встали меж нами разные
Не стороны, а столетия.
Ты прав – любовь неприкаянна.
Ты прав – у любви нет прошлого.
И в том, что люблю отчаянно —
Ты прав – ничего хорошего.
Возьми меня крепче за руку,
В удушье войдём подземное,
Чтоб станций кольцо бетонное
Сдавило виски нам стенами.
Войдём.
Дай руку.
Глаза закрой.
Поделим столетья поровну.
Ну что ж ты стоишь,
любимый мой,
Тебе же в другую сторону…
Кукла наследника Тутти
Я танцую средь модных дам,
Что одышкой всегда страдают;
И не верю своим глазам:
Вы не видите?! Я – живая!
Как дыханье моё легко,
Строен стан и как дёшев бархат!
Я танцую для дураков —
Трёх объевшихся олигархов.
Без страховки, без праздных слов
Танцевать мне в потоке света
Для пророков и для лжецов:
Чуть шутов и чуть – чуть поэтов.
Лучше быть почти в облаках,
Чтобы ахнули все в зверинце,
На канате с шестом в руках,
Чем любимою куклой принца.
Говорят, не дано любить
Тем, кого разлучили с детством.
Но такого не может быть!
Сероглазый – с железным сердцем?..
Борис Щербатов
Борис Николаевич Щербатов – член Союза писателей России, известный поэт, автор четырёх сборников стихов. Первый сборник «Над Непрядвой – рекой» опубликовал в 1983 году. В четвёртую книгу «Плач соловьиный» (2006) вошли избранные произведения и стихи последних лет.
«Природа, Родина, Любовь…»
Природа, Родина, Любовь
меня из хаоса творили,
на песнях замешали кровь,
к поэзии приговорили.
Шумели годы и дожди,
сменялись месяцы и луны.
Но только гул стоял в груди —
душа настраивала струны.
Когда же час ударил мой,
минуты не оставив страху,
я задохнулся тишиной,
как перед выходом на плаху.
Молчали в рощах соловьи,
в полях не шелохнулся колос,
когда гортанью хлынул голос
Природы,
Родины,
Любви.
Северянка
Ах, русское поле в снегах
и звон молодого мороза!
Цветёт на пунцовых губах
дыханье, как белая роза!
У яви и сна на краю
каурые черти проносят,
и первую строчку мою
по белому чертят полозья.
Я молод – и прошлого нет,
а будущей жизни не жалко!
Хохочет семнадцати лет
любимая мной северянка.
Я что – то отчаянно вру,
чтоб только её позабавить.
Но белую розу сорву,
сорву молодыми зубами.
«Не искушай меня, послушай…»
Не искушай меня, послушай:
в ночах, сжигаемых дотла,
куда уходят наши души,
когда сплетаются тела?
Когда мы ни мертвы, ни живы,
когда – не выразить пером! —
сама гроза змеится в жилах,
и сердце сотрясает гром?
Куда уходят наши души,
телесный оставляя храм,
что и не храм уже, а – ужас! —
бесовский срам?
Куда уходят наши души?..
И ты ответила, светла:
– Должно быть, ангелов послушать
и помолиться за тела.
«Наша быль – почти уже преданье…»
Наша быль – почти уже преданье,
так она сегодня далека!..
Помнишь, как, теряя очертанья,
уплывали в вечность облака?
Мы за ними взглядами следили.
Нам чего – то становилось жаль.
Вслед за облаками мы уплыли:
ты – в одну, а я – в другую даль.
После было всякого немало.
Оставаясь где – то далеко,
обликов ты столько принимала,
сколько проплывало облаков.
И теперь, когда уже поблёкли
в памяти цветущие года,
облик твой,
твой милый и далёкий,
облаком растаял навсегда.
Разлив
Тропинка шла по льду реки.
Днём пешеходы здесь ходили,
а ночью, стужам вопреки,
встречались мы на середине.
Так было жарко нам вдвоём,
что лёд дымился под ногами!
А небо, полное огнём,
покачивалось над головами…
Но с юга дунули ветра,
и по реке поплыли льдины,
и та, где мы с тобой вчера
поссорились на середине.
Бегу по берегу реки,
бежишь по берегу другому,
кричим и машем в две руки!
А нашу льдину кружит омут.
Растёт и ширится разлив,
а переправы все разбиты,
уже в воде верхушки ив,
и ты теряешься из виду.
Но долго мне ещё видна
тропинка узкая на льдине,
где нам с тобою никогда
не встретиться на середине.
«Под ночные метельные всхлипы…»
Ирине
Под ночные метельные всхлипы
Пролетевшую жизнь ворошу…
Я не смог тебя сделать счастливой
И за это прощенья прошу.
Что была ты мне небом обещана,
Я, счастливый, поверить не мог.
Ах, какую красивую женщину
Мне доверил доверчивый Бог!
Я душил свои тёмные страсти,
Примерял золочёную клеть.
Но людское уютное счастье
Не даётся рождённому петь.
Жизнь душила – скорбями, восторгами,
Злой тоской на весёлом пиру.
Сколько песен из сердца исторгнула,
Безоглядных,
Как смерть на миру!..
Все разлуки не вечны.
Но вечна
Та разлука, что ждёт впереди.
Была в белом ты в первую встречу,
На последнюю в чёрном приди.
И под гул золотого ненастья
У начала небесных дорог
За того, кто украл твоё счастье,
Помолись. Да простит его Бог.
Небесное имя
А. Г.
В моей душе, где розы и полынь
соседствуют, но никогда не дружат,
в зелёный вечер, в майскую теплынь
присутствие твоё я обнаружил.
А я писал, что жизнь не удалась,
что по ночам заглядываю в бездны…
Откуда ты, нежданная, взялась
с таким красивым именем небесным?
Не из христовых чопорных невест —
ты чёрный цвет ни разу не носила.
Но имя, занесённое с небес,
тебя, земную, в свет преобразило!
Да будет, да святится этот свет
и здесь, и там – за облачною рванью!
Пусть завтра я, стареющий поэт,
страданьем оплачу очарованье!
Мне здесь и там назначено гореть,
тебе – за души горькие молиться.
Так пусть хоть то, что я успею спеть,
в твоих молитвах эхом повторится!..
Роняет небо тихую слезу.
По городу, по каменной пустыне,
тебе я розы красные несу
с неистребимым запахом полыни.