За неделю до весеннего равноденствия Патрик полностью подготовился. Собрал продукты, привел в порядок оружие, забил сумку бутылками с коровьим молоком. Напарнику он сказал, что хочет проведать то место, где погибли его ребята и Джейн, а сам направился к его дому.
Через окно забрался в спальню и убедился, что младенец лежит в своей колыбели. Молодая мать, изможденная рутиной и бессонными ночами, спала рядом, на супружеском ложе.
Патрик долго стоял, глядя на безмятежное лицо девочки. Потом погладил ее по лбу, почувствовав кончиками пальцев тепло детского тела. Внезапно позади раздался шорох – он обернулся. Мать ребенка беспокойно ворочалась, ее лоб покрывала испарина, оголенное бедро бесстыдно лежало поверх одеяла. Сама еще, по сути, девочка. Немного младше, чем Джейн…
Он поправил одеяло ребенка и, не оборачиваясь, вылез на улицу. Потом пошел к городским воротам, помахал напарнику и направился в лес. Четкого плана у него не было, но идея забрезжила. Через день поиска он нашел то, что искал.
Из широкой норы Патрик вытащил волчонка. Мать, видимо, отлучилась – поохотиться или утолить жажду.
Щенок был еще слеп, кряхтел и тыкался в его руку, пытаясь что-то найти. Патрик закинул его в сумку и побежал к Болотине.
Два дня пути, перерывы на кормление щенка, волчий вой за спиной. Голос помогал ему, сбивая волчью стаю со следа.
Достигнув Болотины, Патрик сделал в точности то, что приказал Бегемот: вырыл глубокую шестиугольную яму, вырезал в почве странные знаки, отдав управление телом голосу.
Потом произнес много странных гортанных шипящих слов и начал засыпать яму. Вибрация и гул усилились, голову Патрика пронзила острая боль. И он потерял сознание.
Где-то в лесу тоскливо завыла волчица-мать…
Воспоминания, нахлынувшие на него, пронеслись за пару мгновений, едва он увидел то, что держал в руках проклятый пацан.
– Дядя Патрик? – спросил тот. – Вам плохо?
О’Грейди взялся за бокал с дворфийским пойлом и залпом его осушил. Потом вытер усы и с силой втянул носом воздух. В тот день, когда он закопал волчонка, для него все кончилось. Спящий был в ярости от подмены человеческого младенца щенком. Все пошло не так, и то, что он оставил Патрика в живых, было не актом милосердия, а бессилием. Спящий был так слаб, что не мог даже сдвинуться с места.
Однако поток гнева божества оказался настолько сильным, что все дальнейшее осталось в тумане. Патрик бежал, тонул, кое-как выбирался и бежал дальше. Прочь! Прочь!
Вернувшись в город, он уволился из стражи. Но связь с Бегемотом осталась. Голос продолжал шептать и требовал все исправить, сделать так, как надо. Кошмары, насылаемые на него Спящим даже наяву, уходили, только если он пил. Поэтому единственным состоянием, в котором Патрик чувствовал себя хорошо, было мертвецкое опьянение…
И сейчас он пытался достичь того же самого – нажраться в хлам на деньги этого глупого мальчишки, вытянув из него как можно больше.
– Мне давно плохо, пацан, – ответил он. – Что ты хотел узнать?
– Я спросил, не знаете ли вы кого-нибудь, кому может принадлежать этот медальон?
Патрик поднял голову. Идея, забрезжившая в его голове, сформировалась в полноценный план. А ведь это может сработать! Почему бы и нет?
– Знаю, – отозвался он, обнажая почерневшие зубы в кривой ухмылке. – Но если хочешь услышать ответ, пацан, тебе придется кое-что для меня сделать.
– Конечно, дядя Патрик. Чем могу помочь?
– А ты малый не промах! Ха-ха! Что ты слышал о Болотине?
Глава 20. Прекрасные порывы
– Что ты слышал о Болотине? – спросил меня Патрик и два раза громко стукнул по столу. – Еще!
Официантка Лулу 7-го уровня, отыгрываемая Лусианной из моей школы, закатила глаза. Через минуту перед Патриком появилась огромная кружка, наполненная свежим черногорским огненным элем. Первую он выпил практически залпом, сразу после того, как я показал ему медальон. Он повертел его в руках, а потом открыл и долго глядел на портрет девушки.
– Болотина? Слышал, там водятся страшные твари – иглоколы. Они откладывают личинок тебе под кожу, и обычно это смертельно! Особенно если дать им время зарыться поглубже в тело.
– Иглоколы? – Патрик сделал глоток и шмыгнул носом. – Поверь мне, пацан, это не самое страшное. Водится там кое-что поужаснее…
Он прогнусил что-то невнятное, а потом и вовсе затих, уставившись в одну точку. Казалось, Патрик, раскачиваясь на месте, смотрит мимо меня. Я оглянулся, пытаясь понять, куда тот глядит, но ничего не заметил. Разве что…
В дальнем углу таверны сидела бригада с Олтонских каменоломен. Работяги сосредоточенно работали челюстями, наслаждаясь вкусом еды, недоступной негражданам в реале: запеченным боком вепря с горами перловой каши, обильно сдобренной фаршем из требухи, перцем и луком. Кулинарное мастерство внесло свою лепту в распознавание блюд, подаваемых в этой таверне. Я вспомнил о своих планах прокачать ремесло до того, как отправлюсь на фарм. Надо будет навестить шеф-повара Арно, может, подкинет новых рецептов…
– Смотри, куда прешь, баран!
Грохот разбившейся посуды и последовавший поток ругательств разнеслись по таверне.
Я узнал этот голос – Утес. Повернув голову, увидел, как он трясет какого-то работягу, подняв на полметра над полом. «Мэнни, рудокоп», – гласила надпись над его головой.
– Так это… Извиняюсь, не хотел, неспециально я… – лепетал бригадир.
– Еще бы ты это специально сделал, – процедил сквозь зубы Утес. – А ну пойдем, сдам тебя страже!
– Не надо! – прохрипел Мэнни. – Бога ради, штрафанут же или посадят в тюрьму! Как я работать буду? У меня семья, ребенок…
– Тюрьмы боишься, значит… – усмехнулся воин. – Станет тебе уроком! Давай, на выход, живо!
Мужичку на вид было лет сорок. Его бригада хмуро наблюдала за происходящим, но не пыталась помочь старшему. С их уровнями и репутацией с городом вмешаться – значит навлечь проблемы и на свою голову. Разве что самый молодой, лет двадцати, сделал попытку вскочить, но сосед остановил его, положив руку на плечо.
Происходящее почему-то меня покоробило. Стоимость разбитого бокала со сливочным пивом – четверть серебра, а Утес, видимо, хочет запугать, а потом выдоить из Мэнни все, что есть, в виде «компенсации». Он вообще, судя по моему опыту общения с ним, любитель требовать компенсацию.
Я глянул на Патрика. Тот все еще пребывал в прострации: взгляд остекленел, губы беззвучно шевелились. Его дворфийское пойло стояло нетронутым.
Мэнни, понукаемый Утесом, тем временем проходил мимо меня.
Ох, бездна, ладно. Я не успел отблагодарить негражданина по имени Клейтон, попробую вернуть кармический долг иначе.
Я резко встал и влез между ганкером и работягой.
– Здорово, Утес! Как дела? – Только сейчас я заметил, что одет воин не в лучший шмот. – Туго?
– А, Скиф… – Его глаза сузились. – Не лезь не в свое дело! Это только между мной и этим оницо!
Оницо? Особь, не имеющая ценности для общества – сленговое обозначение всех неграждан. Я снова вспомнил Клейтона-Дарго, мысленно поставил его на место Мэнни…
– Теперь это мое дело. Какие к нему претензии? Кружка сливочного пива? Я закажу тебе новую. Вопрос исчерпан?
– Ни фига! Я еще раз повторяю, не лезь не в свое дело. Клан тебе не поможет, я в своем праве! И ты это знаешь, и он сам, и все вокруг!
Последние слова он почти кричал, привлекая внимание всей таверны. Гомон затих, и даже группа бардов на сцене прекратила играть.
– Народ! – воскликнул Утес. – Короче, тут такое дело. Этот оницо умышленно выбил у меня из рук бокал с пивом. Бокал разбился, я весь облился! Настроение в ауте! Хочу сдать этого бродягу, – он указал на Мэнни, – городской страже! Я прав?
– Прав! Наказывать таких надо! Все правильно! – в нестройном гвалте отчетливо слышались голоса игроков. Неграждане промолчали, стараясь не смотреть на Мэнни.
Утес удовлетворенно кивнул и пихнул меня плечом. Я отлетел в сторону.
– Свали с дороги! И лучше мне больше не попадайся! – сказал воин.
Я поднялся, лихорадочно соображая. Силой его не остановить, к «дементорам» обращаться? Ну нет, это надо быть совсем бессовестным, особенно после всех моих отказов, а поговорить с Тиссой насчет моей помощи так и не удалось. Заплатить за Мэнни штраф стражникам? Все равно ударит по его репутации с городом, может работу потерять…
– Дуэль! – крикнул я вслед. – Ставлю синий пояс против пяти золотых при условии, что ты простишь этого работягу.
– Что? – Утес замер на пороге. Он остановил бригадира, а сам вернулся ко мне и заинтересованно уточнил: – Один на один? Без твоих друзей? Ты и я?
– Да. Ты и я. Завтра вечером. В девять за стеной, возле торгового ряда.
«Да он сбрендил! Четвертый уровень против двенадцатого?» – выкрикнул кто-то. «Да это же тот придурок, что год тусовался на лавочке! – ответили ему. – А это Утес, он «пэкашер» и спец в PvP! Ставлю золотой, что Скиф не продержится и десяти секунд!»
Но были и другие, удивленные голоса. Они звучали тише, но столик рабочих каменоломни был ближе, а потому я расслышал: «Кто это? Зачем ему это?» – «Он не из наших?»
– Забились! – осклабился Утес. – Все слышали? Завтра в девять вечера у городской стены я накажу этого зарвавшегося кретина! Когда я выиграю, он должен будет отдать мне редкий пояс!
– Если выиграешь, а не когда. В остальном подтверждаю! – громко сказал я.
– Что бы ты там ни задумал, хочу сразу внести ясность! – продолжал надрывать глотку ганкер. – Никаких ограничений по экипировке, оружию, эликсирам и бафам!
– Принимается! – Я кивнул и протянул руку. – Договорились?
Утес выдержал паузу, осклабившись, оглядел зал, убедился, что все смотрят, и с размаху хлопнул по моей ладони. С хрустом сжав ее, он подтянул меня к себе и шепнул:
– Не такой уж он и клановый оказался, да? Может, и в клане никаком ты не был? Готовь пояс, кретин!