— Так почему же не пили — и вдруг стали пить? — решил уточнить я.
— Понравилось! — удивился Усман Ильгизарович. — Но иммунитета никакого нет. Мы, татары, вообще агрессивный народ. Триста лет игом над Россией правили. А потом мишарин предал нас.
— Кто?
— Мишарин, — Усман Ильгизарович снова налил в стакан. — Есть татары и есть мишары. Татары работают, мишары торгуют. Очень плохие люди.
— Мишары?
— Ну да. Мишарин порох намочил, Иван Грозный Казань взял. Они до сих пор руководят нами.
— А что стало с предателем?
— Повесили. — Усман Ильгизарович выпил водку. — Или четвертовали.
— Откуда они взялись — мишары?
— Говорят, это русские, которые приняли татарскую веру, — пренебрежительно пожал плечами Усман. — Слушай, твоя какая национальность?
— Белорус.
— Я так и думал! — восхитился Усман Ильгизарович. — Я с белорусом в Доме отдыха жил, точно такой, как ты. Не пил!
— Белорусы разные! — запротестовал я. — Некоторые пьют.
— Тот не пил, как ты, — расставил точки над «и» сосед. — В Сочи отдыхать приехал?
— Книгу пишу, — отчего-то смутился я.
— Писатели такие же бедные, как врачи, — безапелляционно заявил Усман Ильгизарович.
Я молча согласился с ним.
— Даже беднее, — добавил он.
Я опять согласился.
— Но я ничего не беру, — посмотрел на меня Усман Ильгизарович. — Живу бедно, но честно. Три этажа дом построил. Зачем? Мы с женой на первом этаже, на второй и третий даже не поднимаемся. А сыну трехкомнатный квартира отдал. Пусть живет.
Я достал из кармана зеленую визитку и повертел в руках. Начальник. Но симпатичный мужик. Говорит, что думает. Вероятно, и делает, что хочет.
— Ты когда-нибудь татарка видел? — спросил Усман, очищая мандарин.
— В Москве их много, — уклонился я от прямого ответа.
— Очень красивые, — сказал Усман, отправляя мандарин в рот, — но злющие! Моя знаешь какая злая? Хуже, чем Иван Грозный.
— Зато красивая, — предположил я.
— Уже старая, я вторая жена взял, молодая.
— Вам, мусульманам, можно, — позавидовал я.
— Квартира ей сделал, — кивнул Усман Ильгизарович, — ребенка родил. Пусть воспитывает. Умру, хоть что-то останется.
— Зачем умирать, — возразил я, — еще поживем.
— Слушай, чуть не умер недавно! — сосед достал из кейса вторую бутылку, открыл и налил себе в стакан. — Я сам хирург, кандидатский диссертация написал, в Татарстане таких нет. Заболел живот, ни ходить, ни спать не могу. Мне два лучших хирурга вскрыли живот — ничего не нашли. А он болит! Тогда мне сказали: «Есть в Казани опытная еврейка, иди к ней». Я пришел, она посмотрела на меня. «У тебя селезенка гниет», — говорит. Слушай, какая умная!
— И не татарка, — сказал я.
— Татарки только красивые, — махнул рукой Усман, — и злющие. Хуже не бывает. Ты татарка знал?
— Не доводилось.
— Потому и не пьешь. Счастливый! А я пью. У нас иммунитета нет.
Он снова налил и выпил.
— Ну и что с селезенкой? — спросил я.
— Вырезали, — вздохнул Усман, — теперь пить совсем не могу. Алкоголь сразу в кровь поступает. Но писатели очень бедные. И глупые.
— Что, сталкивались с ними?
— Я замглавы администрации работал, писатель ко мне приходит: «Дай денег!» Я говорю: «Ты напиши, я дам». Нет, никому они не нужны. Против начальства напишут — их бьют. За начальство напишут — тоже ругают. Дураки! Ты напиши книгу, может, деньги заплатят. Или к нам в Татарстан приезжай.
— За деньгами?
— Ну да! — чувствовалось, Усман Ильгизарович от глупости писателей устал. — У нас нефть, начальники, книгу про них напишешь — деньги дадут. Много денег…
Он, не раздеваясь, лег на кровать и захрапел.
Я вышел на лоджию и осмотрелся. Панорама с двадцатого этажа открылась великолепная. Море с барашками волн, горные хребты, поросшие лесом, ясное небо над головой — что может быть лучше? Но книгу написать мне здесь не удастся. Во-первых, красота, не дающая собраться с мыслями, а во-вторых, татарин, храпящий на кровати. Начальник, но симпатичный мужик. Разговаривать с ним мне было отнюдь не противно.
Я возвратился в номер.
— Татары пьют, — пробормотал с кровати Усман Ильгизарович.
— Ваш президент республики татарин или мишарин? — спросил я, особо не рассчитывая на ответ.
Сосед перестал храпеть.
— Татарин, — посмотрел он на меня абсолютно трезвыми глазами. — Но все его заместители мишары. И наш министр тоже.
Он снова захрапел.
Все последующие дни я ездил — Ботанический сад, дендрарий, чайные плантации, Красная Поляна, горная пасека. В ресторане императорского охотничьего дома отведал «форель по-царски». Среди пальм в дендрарии я вдруг поймал себя на мысли, что уже около десяти лет не рыбачил у себя на родине. И не только не рыбачил, но и не собирал грибы или ягоды. А реки лучше Ислочи нет нигде. Холодная и чистая, она продирается сквозь Налибокскую пущу, и на галечных перекатах в ней стоят голавли, под обрывистыми берегами — хариусы, а по всей реке гуляет форель-стронга. О налимах не говорю, в Белоруссии они считаются обыкновенной рыбой. Сунь руку под любую корягу, и если не цапнет за палец рак, вытащишь налима, ментуза, в некоторых местах — меня.
Я ощутил неодолимую тоску по своим рекам — Днепру, Неману, Припяти, Ислочи, Цне. И пусть они загажены радиацией и мазутом, пусть берега их давно не те, что сорок лет назад, пусть вокруг твоей палатки за ночь не вырастает штук пять подосиновиков и не встречает тебя у выхода из нее недовольный бобер, сочинским красотам до этих рек далеко. Не только сочинским, но и майамским, хотя там я не был. Саня зовет к себе в гости, но как туда выбраться бедному писателю? Бедные и глупые, сказал Усман Ильгизарович, и был абсолютно прав.
По ночам время от времени я просыпался от булькающих звуков. Поначалу сосед наливал водку в стакан, затем стал пить из горла. При этом он совсем не закусывал, что вызывало беспокойство.
— Как симпозиум? — спросил я Усмана Ильгизаровича, когда он ненадолго пришел в себя.
— Идет.
— Вы один в делегации или еще кто?
— Министр и профессор. Тоже книга ему пишет.
Мне сравнение не понравилось.
— Я министрам книги не пишу, — сказал я. — Они умные, пусть сами пишут.
— Наш министр дурак, профессора с собой возит. Слушай, татары агрессивный народ! Ты против нас ничего не говори.
— Молчу, молчу.
— Слушай, какая моя жена злющая! Зачем, говорит, вторая жена взял? А я не только вторая, я и третья взял. Медсестра у нас. Я ее изнасиловал, теперь тоже дочка растет. Красивая!
— Дочка или жена?
— Оба красивая. Но таких, как ты, жены не любят.
— Почему? — отчего-то обиделся я.
— Ты добрый, красивый — зачем такой жене нужен? Любая жена ругаться должна. Тогда она понимает, что настоящий жена.
— Ругаться на любого можно.
— Э, нет! — хитро прищурился Усман. — Она тебя ругает, ты ее стукнешь — тогда любовь. Моя старая жена очень злющая!
Он уважительно покачал головой.
— Плохо, что вы уже три дня ничего не ели, — сменил я тему.
— Вечером банкет, — сделал попытку встать с кровати Усман. — Селезенку вырезали, совсем иммунитета нет. Пока неделя не попью, не могу остановиться. Но какая эта еврейка умная! Один раз смотрела на меня и говорит: «У тебя селезенка гниет!»
— Старая?
— Старше моей жены. Слушай, а я тоже еврей!
На нетвердых ногах Усман Ильгизарович подошел к зеркалу, посмотрел на себя.
— Какой же вы еврей? — сказал я. — Вы татарин.
— Мой дед двести лет назад из Палестины еврейку привез. Ты Коран знаешь? Евреи и арабы — это одно и то же.
Для меня новость была несколько неожиданной.
— Как это — одно и то же?
— Один народ, только разной дорогой пошел, — никак не мог оторваться от зеркала Усман Ильгизарович. — Слушай, морда какая красная. Дурак!
— Передохните немного, — посоветовал я, — поешьте, поспите, погуляйте. Море успокоилось, можно купаться. Вода девятнадцать градусов.
— Я здесь в прошлом году на симпозиум был, купался, — поморщился Усман Ильгизарович. — Писатель бедный, врач бедный — это неправильно. Я тебе говорил, что не беру деньги?
— Говорил.
— Пусть те берут, у кого нет денег. — Он выжидательно посмотрел на меня.
— Правильно, — согласился я. — Вы в Америке были?
— В Швейцарии был, — Усман Ильгизарович тяжело сел на диван. — Красивая страна, как Татарстан.
— У меня друг в Дагомысе родился, теперь живет в Америке, — объяснил я свой интерес к заморской стране.
— Там тоже можно жить, — махнул рукой Усман. — Слушай, вчера дождь был?
— Был.
— Жена говорит: «Зачем билет на самолет взял? Пропадешь, дурак!» Сейчас погода хорошая. Сидит дома, ругается.
Мне показалось, что Усмана Ильгизаровича устраивают все три жены. Одна сидит дома и ругается, вторая и третья воспитывают детей.
— Слушай, прилечу Алпатьевск, не знаю, к какой жене идти, — признался он.
Здесь я ничего не мог посоветовать.
— Слушай, тот белорус тоже молчал. Хороший человек. Но немножко пил.
Усман Ильгизарович достал из-за спинки дивана бутылку.
— Я иду на пляж, — сказал я.
— Как хочешь, — он глотнул из горлышка. — Татарки злющие, говорил?
— Конечно.
— Зато очень красивые. Еврейка видел?
— Видел.
— Тоже красивые, но наши лучше. Очень злющие! Твоя жена кто?
— Русская, — понял я.
— Совсем плохо, — поцокал он языком. — Слушай, дураки мы! Сколько девушек гостиница, а ты один ходишь.
Кроме двух-трех потасканных проституток, девушек в гостинице я не видел, сезон кончился. Но спьяну всякое показаться может. Хотя, был бы здесь Саня, он нашел бы девушек. Вернее, они бы его нашли.
— В Майами девушек много, — вздохнул я.
— Всюду много, — стал надевать штаны Усман Ильгизарович. — Я один ресторан пришел — кругом девушки. Жена, дурак, боится, что я к молодой уйду. Зачем уходить? Всюду жить можно.
— Хорошо там, где нас нет, — сказал я.