Это странная картина: одиночка или также много одиночек, которые оказывают сопротивление левиафану. И, все же, именно тут оказываются места, в которых гигант находится под угрозой. Нужно как раз знать, что даже крохотное число людей, которые действительно решительны, могут не только в моральном смысле, но и на самом деле стать угрозой. В спокойные времена это видно только на примере преступников. Снова и снова случается так, что два-три хулигана приводят в волнение все кварталы крупного города и вызывают продолжительные облавы. Если теперь соотношение станет противоположным, при котором власти становятся преступными, а честные люди защищаются, то они могут вызвать несравненно больший эффект. Известно замешательство, в котором оказался Наполеон из-за восстания Малле, одинокого, но непреклонного человека.
Мы хотели бы предположить, что в городе, в государстве еще живет определенное, пусть даже незначительное количество действительно свободных мужчин. В этом случае нарушение конституции сопровождалось бы большим риском. В этом отношении можно было бы подкрепить теорию коллективной вины: возможность правонарушения стоит в точной пропорции к свободе, с которой оно сталкивается. Посягательство на неприкосновенность, святость жилища, например, было бы невозможным в старой Исландии в тех формах, в какой оно было возможно в Берлине 1933 года посреди миллионного населения как чистое административное мероприятие. Как похвальное исключение стоит вспомнить одного молодого социал-демократа, который пристрелил полудюжину так называемых вспомогательных полицейских в прихожей его съемной квартиры. В нем была еще частичка сущностной, древнегерманской свободы, которой его противники теоретически восхищались. Он также, естественно, не выучил это в программе его партии. Во всяком случае, он не принадлежал к тем, о которых Леон Блуа говорит, что они бегут к адвокату, пока их мать насилуют.
Если мы теперь в дальнейшем предположим, что если бы на каждой берлинской улице можно было бы считаться с такими случаями, то дела выглядели бы иначе. Долгие времена спокойствия благоприятствуют определенным оптическим обманам. К таковым относится и предположение, что неприкосновенность жилища якобы основывается на конституции, гарантируется ею. В действительности она основывается на главе семьи, который в сопровождении своих сыновей, появляется у двери с топором в руке. Только эта правда не всегда становится заметной и также не должна представлять собой возражение против конституций. Справедливо старинное выражение: «Мужчина стоит для клятвы, но не клятва для мужчины». Здесь лежит одна из причин, по которым новое законодательство наталкивается на такое незначительное участие в народе. То, что с квартирой читается не плохо, только мы живем во времена, в которых один чиновник вручает щеколду в руку другому.
Немца упрекали в том, что он не оказывал достаточного сопротивления официальному насилию, вероятно, упрекали по праву. Он еще не знал правил игры и чувствовал себя находящимся под угрозой также из других зон, в которых ни сейчас, ни когда-либо раньше не было и речи о каких-либо основных правах. Центральное положение всегда знает две угрозы: У него есть преимущество, но также и недостаток ситуации «и так, и этак». Еще едва ли видят тех, которые между тем в отчаянном положении, без оружия, пали, защищая своих женщин и детей. Также их одинокая гибель станет известной. Она — гирька на чаше весов. Мы должны подумать над тем, чтобы спектакль принуждения, которое не находит отпора, не повторился.
29
При нападении чужих армий уход в лес представляется как средство войны. Это относится, прежде всего, к государствам, которые вооружены слабо или вовсе не вооружены.
Как и по отношению к церквям, партизан и относительно вооружения тоже не спрашивает, насколько оно современно и современно ли вообще, есть ли оно вообще в наличии или нет. Это процессы на корабле. Уход в лес нужно осуществить в любое время и в любом месте, даже и против огромного перевеса. В таком случае он даже будет единственным средством сопротивления.
Партизан — это не солдат. Он не знает солдатских формальностей и их дисциплины. Жизнь его одновременно более свободная и более жесткая, чем жизнь солдата. Партизаны набираются из тех, кто даже в безнадежном положении решил бороться за свободу. В идеальном случае их личная свобода совпадает со свободой их страны. На этом основывается большое преимущество свободных народов, которое с длительностью войны все большим весом падает на чашу весов.
На уход в лес вынуждены решиться также те, для которых другая форма существования невозможна. За вторжением следуют мероприятия, которые грозят большим частям населения: аресты, прочесывания, регистрация в списках, принуждение к принудительному труду и к воинской службе в чужой армии. Это толкает к тайному или также открытому сопротивлению.
Особенная опасность состоит в том, что проникают криминальные элементы. Партизан хоть и не фехтует по законам войны, но он также и не разбойник. В такой же малой степени его дисциплина является солдатской, и этот факт предполагает сильное, непосредственное руководство.
Что касается его места, то лес всюду. Лес в пустошах, как и в городах, где партизан живет скрыто или под маской своих профессий. Лес в пустыне и в зарослях «маки». Лес в отечестве как на любой другой земле, на которой можно вести сопротивление. Лес, прежде всего, в глубоком тылу самого врага. Партизан не поддается чарам оптического обмана, она видит в агрессоре национального врага. Он знает о его концлагерях, убежищах подавляемых, о меньшинствах, которые ждут своего часа. Он ведет маленькую войну вдоль рельсовых путей и путей подвоза, угрожает мостам, кабелям и складам. Ради него противнику приходится растрачивать войска для охраны, увеличивать число часовых. Партизан обеспечивает разведку, саботаж, распространение сообщений среди населения.
Он дерется в непроходимом, в анонимном, чтобы появляться снова, если враг показывает признаки слабости. Он распространяет постоянное беспокойство, возбуждает ночную панику. Он может парализовать даже армии, как это было видно на примере Наполеоновской армии в Испании.
Партизан не располагает большими боевыми средствами. Но он знает, как смелым нападением можно уничтожить оружие, которое стоит миллионы. Ему знакомы его тактические слабости, его бреши, его легковоспламеняемость. Он располагает также более свободным выбором места, чем войска, и действует там, где большой ущерб можно нанести малыми силами — на перевалах, в узостях, на путях сообщения, ведущих через плохо проходимую территорию, в местах, удаленных от баз противника. Каждое продвижение достигает крайних точек, в которых люди и средства становятся дорогими, так как их приходится доставлять на огромные расстояния. Тогда на одного бойца приходятся сто других в тыловой службе. И этот один наталкивается на партизана. Мы здесь снова приходим к нашей пропорции.
Что касается международного положения, то оно благоприятствует уходу в лес: оно создает балансы, которые вызывают к свободному действию.
В мировой гражданской войне каждый агрессор должен считаться с тем, что его глубокий тыл становится трудным. И каждая новая область, которая достается ему, увеличивает этот тыл. Он должен одновременно ужесточать средства; это ведет к лавине репрессий. Противник придает огромное значение этому подтачиванию и помогает ему, как только может. Это значит, что партизан, может рассчитывать, если и не на непосредственную поддержку, то все же на оружие, снабжение и обеспечение со стороны какой-либо мировой державы. Но он — не ее приверженец.
В уходе в лес скрывается новый принцип обороны. Ему можно научиться, все равно, существуют ли армии или нет. Во всех, и, в первую очередь, в маленьких странах поймут, что подготовка к нему необходима. Большое оружие могут создавать и применять только сверхдержавы. Но самое маленькое меньшинство, даже один человек, тоже может осуществить уход в лес. Здесь лежит ответ, который должна дать свобода. И она сохраняет последнее слово за собой.
Уход в лес находится в более тесном отношении к свободе, чем любое вооружение; в нем живет первоначальная воля к сопротивлению. Поэтому только добровольцы пригодны для него. Они в любом случае будут защищаться, все равно, подготавливает ли их государство, снабжает, вооружает и призывает, или нет. Они тем самым представят доказательство своей свободы, причем доказательство самой своей жизнью. Государство, в котором соответствующее сознание не живет, будет лишь приспешником, опустится до уровня сателлита.
Сегодня свобода — это большая тема; она — сила, которой преодолевается страх. Она — основная специальность свободного человека, и не только она, но и манера и способ, в которых она может действенно представляться и делаться заметной в сопротивлении. Мы не хотим входить в подробности. Страх уменьшается уже посредством того, что он знает свою роль в случае катастрофы.
К катастрофе нужно готовиться, как при начале морского плавания учатся действиям при кораблекрушении. Где народ снаряжается для ухода в лес, там он должен стать страшной силой.
Можно услышать возражения, что немец не создан для этого вида сопротивления. Ну, есть кое-что, на что немца прежде не считали способным. Что касается обеспечения оружием и средствами связи, прежде всего, радиостанциями, проведения учений и маневров, подготовки баз и систем, которые рассчитаны на этот новый вид сопротивления — одним словом, что касается той стороны, которая охватывает практику, то всегда найдут силы, которые займутся ею и которые ее сформируют. Более важно выполнение старого принципа, что свободный мужчина вооружен, причем не оружием, которое хранится в арсеналах и казармах, а тем, которое он держит в своем доме, в своей квартире. Это окажет также обратное воздействие и на основные права.
Среди перспектив, которые угрожают сегодня, пожалуй, самой мрачной представляется та, что немецкие армии выступят войной друг против друга. Всякий прогресс вооружения по эту и по ту сторону увеличивает эту опасность. Уход в лес — это единственное средство, которое может быть посвящено общим целям без оглядки на искусственные границы и выше них. Здесь также можно будет найти пароли, обменяться ими и распространить их, пароли, которые воспрепятствуют тому, чтобы немцы стреляли друг в друга. Обучение по эту и по ту сторону, также и идеологическое, не может тут повредить, даже принесет пользу, если знать, кто в судьбоносный час, как во время битвы под Лейпцигом, перейдет на другую сторону. Власть, которая основное внимание уделяет уходу в лес, подтверждает, что у нее нет никаких планов наступательной войны. Зато она могла бы сделать с