– Положим, закон есть уже и в Ветхом Завете, – как и положено неофиту, Леша был несколько зациклен в определенном направлении. – А римляне придумали распятие.
Борис:
– Римляне придумали координаты жизни. Пересечение и есть крест, где завершающая точка жизни. Это подтверждает и инцидент с Христом.
Мишкин неодобрительно хмыкнул:
– Прекрати богохульствовать! Помнишь в фильме: ищи дорогу к Храму.
Леша удовлетворенно закивал. Борис же ринулся в бой:
– Кто его знает, какая из дорог ведет к храму. Пойдешь – а она к пропасти.
Естественно, не утерпел и Анатолий:
– Большевики пошли к храму и дорогу нашли геростратову. Дорогу нашли и храм сожгли.
– Они же свой храм строили, – вступил в разговор Олег.
Не удержался и Илья:
– Строили-строили – на песке и из песка. Пока еще мокро было… от крови, он держался, а чуть подсохло, все и рассыпалось.
– Ну ты, Илья, даешь. Молчал, молчал…
– Ну, как говорится, мы университетов не кончали, но, так сказать, пиво пили…
Галя внесла большую тарелку с пирожками. Борис вытащил из портфеля новую бутылку. Общий галдеж. Будто ничего особенного не происходит, ничего не случилось, жизнь продолжается…
И впрямь продолжается.
Мишкин проснулся около четырех. Еще темно. И, как всегда в этот час, как было и до болезни, поползли в голове самые мрачные мысли. Они и сейчас не были впрямую связаны с постигшей бедой. Что будет… И как пойдет работа у сына. И вообще сын его расстроил. «При всех-то ничего. А все дурацкие аргументы, чтоб я не выходил на работу сейчас. Дурак, что ли? Жаль. Не я. И всё – по телефону, чтоб в глаза не смотреть. Будто не мой… Я ему: не мучай меня. Обиделся. Видишь ли, кричу на него! Разве я кричал, что он дурак, что я не хочу с ним разговаривать, что он чего-нибудь не имеет права?! Я кричал, чтоб не мучили меня. Может, мне никогда уже не доведется быть в родном месте. Ведь эта больница – место жизни всей. Да это ж не пафосная болтовня. Там же прожил… Вообще-то, может, и хватит – наоперировался. Да и в отделении нищенство сплошное. Уже не развернуться. Мне, что ли, разворачиваться? Отыгрался паренек. Что-то не про то я. Всё дурное в голове почему-то. Что, в конце концов, произошло? Закон природы. Это ж не обойдешь».
И как уже бывало не раз, правда, не в столь чрезвычайной ситуации, удалось переключить мысли на прошлое, на случаи из собственной операционной жизни. В последние годы выработался и стал привычным этот механизм мышления: когда не спится, спасаться «охотничьими байками». Мишкин их не рассказывал… Или рассказывал, но только себе – так сказать, в подушку. Впрочем, это раньше ему помогало. А сейчас?.. Будто и не висит на нем… в нем, уже не угроза, а реальная причина… Не думал… Вспоминал. Глупо же. Но так получалось… Как всегда. А нынче, вот уж совсем не как всегда…
Тому парню было около двадцати. Он упал с девятнадцатого этажа. Вроде и нелепо, что привезли. Труп, что ли?! Девятнадцатый этаж! Ан нет. Парень говорил, жаловался, стонал – жив, стало быть. Строительство дома. Он летел сквозь какой-то технологический туннель. Что это такое, никто из них толком не знал, но ясно, что полет был как-то ограничен, сжат, что ли, по сторонам. Короче, жив парень! Потому и жив. Пока жив. Мишкина позвали в реанимацию, и он поспешил, услышав про такую невидаль: жив, упав с девятнадцатого этажа. Надо же! И все бежали, кто услышал. И не так чтоб сильно ободран. Но все же покорябан порядочно. Травматологи давай кости щупать, а Мишкин – живот. Кто ноги, кто зрачки смотрит. Но быстро все угомонились, все упорядочилось, стала выявляться определенная последовательность в действиях набежавших. Смешно! – но давление держит. Сознание сохраняется и при осмотре. Рентген сделали: переломы обоих бедер. Только-то! Даже ребра целы. А вот и узисты тащатся со своим аппаратом. Ага! В животе жидкость. Вот это понятно. А на ощупь и не скажешь… Что бы ни было – надо идти в живот. Всем ясно. Быстрее – давление держит. Мишкин сам начал было мыться… «Нет, шеф, дайте нам сначала. В случае чего – вы. А мы с Игорем… А?» – «Ну, валяйте, только в темпе. Я постою». Помощники заплескались в тазиках. Больной уже введен в наркоз, интубирован. Вот уже и живот накрашен – обработан и накрыт простынями. Тогда они были исключительно белыми – это сейчас и зеленые, и голубые… Ребята торопятся, да и анестезиолог подгоняет. «Не гони лошадей – он же стабилен». – «Вот именно, Евгений Львович. Пока. Пока стабилен». Илья быстро, ловко вскрыл живот. Кровь, разумеется. Отсосали. Не бог весть. Может, больше пол-литра. Откуда?
– Илюш, кишечной примеси вроде нет?
– Да и мочой, похоже, не разведена кровь.
– А на ощупь? Селезенка, печень?..
– Да посмотрю же, шеф. Я помню, какие органы есть в животе.
– Ну, извини.
– Селезенка. От ворот пополам. А печень цела. Может, кровь из живота перельем. Она, похоже, чистая – кишки целые.
– Да ты сначала останови кровотечение.
– Да все. Зажим положил на ножку.
– Ну и убирай.
– Шеф! Евгений Львович! Хватит советы давать. Я же вижу сам.
– Извини. А почему? У нас страна советов, будь она неладна.
Осторожный Вася шепчет в ухо:
– Евгений Львович, народу полно.
– Не зуди. Прямо в ухо. Ну и что? А я что? Советы мои неладны?
Вася и Илья засмеялись: типичный Мишкин.
Селезенка полетела в таз. Анестезиологи спокойно что-то там шуруют в головах. Спокойно – значит, стабилен.
– Ну как? Стабилен?
– Да вы ж видите сами.
– Вижу. Гордые все стали – и спросить нельзя.
Больной стабилен, а потому и разговорчики усилились. И подначка стала прыгать с языка на язык.
– А за брюшиной что?
– Что, что! Гематома.
– Много?
– Что много? Большая. Крови там прилично. Не вскрывать?
– Посмотри: не растет?
– Вообще-то, пожалуй, больше стала во время операции.
– Хм… Черт его знает…
Внезапно оба – и Илья и Игорь – дернулись и отпрянули. Непроизвольно, конечно.
– Ой! Ё. твою…
– Спокойно! Что?
– Из-за брюшины поддает прилично… Ой – это из полой вены! Наверное, по задней поверхности.
Повернулся и побежал мыться. По дороге:
– Вася, давай тоже. Со мной. Пальцем, пальцем заткни пока! Кровь лейте, какая есть. Не жди, пока в животе наберем.
Помылись они не больно качественно. Очень уж быстро. А что делать?!
Вот уже справа на первой руке Мишкин, рядом Илья, напротив Игорь с Васей.
– Держи палец. Сейчас разберусь, сориентируюсь… Держи, держи…
– Палец отвалится.
– Тебя в хирургию никто не звал… Так… Понятно. Нин, есть у тебя атравматика пять нулей?
– Здесь нет. Только наша.
– Это не атравматика. Такими нитками вену не зашьешь.
– Держи, держи! Сбегайте ко мне в кабинет. В верхнем правом ящике лежат пакетики. Там написано. Ребята из института принесли. Наворовали. А мы подождем. Он же держит – не кровит. Вася, собирай пока кровь – перельем.
Побежали в кабинет, Мишкин терпеливо ждал, отвлекая себя болтовней:
– Какой к е. ни матери прогресс хирургии, если в простой больнице, коль друзья не наворуют, то больные с девятнадцатого этажа будут помирать…
– Ну, ладно ворчать. Сейчас же у тебя есть.
Женя приподнялся на локте: где он? Ах, ну да – он у себя в комнате, вот стол, книжные полки… Мишкин и посмотрел на книги: опять он пришел?
– Ты что?
– Ничего. Разворчался. Не могу сказать «побойся Бога» – парень-то тогда выжил.
– При чем тут Бог?
– Вот именно. Вы ж Бога не боитесь, вы черта боитесь… – Гость захохотал…
Мишкин сел на постели и окончательно проснулся. Болело сильно. Хотя перед сном все же укол сделали. Галю будить не хотелось. Благо руки длинные, а она приготовила на тумбочке и лекарства, и воду. Женя принял таблетки, и боль понемногу стала стихать. Но заснуть не удавалось. Посмотрел на часы: пора вставать. Скоро уж Илья приедет. Надо принять душ. Он старался встать тихонечко. Но Галя была начеку…
– Ты чего, Леш, в неурочное время? Я только-только приехал.
– Мимо проезжал. Наобум зашел: вдруг вы дома. Повезло. А Галя?
– Галя?! На работе. Слава Те Господи, перестала сидеть надзирателем.
– Не гневи Бога. Она ж…
– Да знаю, знаю. По гроб жизни благодарен, по самую смерть.
– Ну и Бог в помощь.
– Что заладил: «Бог, Бог»?! Зациклились совсем! Никто покоя не дает.
– Нет, Женя, я серьезно. Без Бога ж никуда. Может, надумаешь? Тебе бы сейчас воцерковиться…
– О, этот ваш язык! Да не верю я, Леша. Хочу, да не могу. Ни во что не верю.
– Ну, врешь же, Мишкин! Побойся Бога.
– Ха! Да ведь вы все черта боитесь, а не Бога.
– Конечно. Бога не боимся, а любим. Как это ты ни во что не веришь? В бесконечность Вселенной веришь?
– Тоже не понять мне. Знаешь, Леш, когда я пытаюсь себе реально представить Бога… где Он… что вокруг…. Ведь Бог должен быть где-то. Ну поначалу…
– Бог вездесущ.
– Ну, это слова. Везде – это тоже где-то, в чем-то… Не представляю.
– Бог непостижим и неисповедим.
– Да ну тебя. И Вселенная непостижима. Как это понять: большой взрыв из одной точки? Но ведь точка тоже где-то, в чем-то… Пытаюсь представить себе… Да и то и другое… Непостижимо. Пытаюсь – и мне действительно, физически становится плохо.
– Вот видишь. Это и есть начало веры.
– Чего ты несешь?! Не в этом же…
– В непостижимости. Жень, ну можно я приду к тебе с батюшкой. Поговори с ним. Интеллигентный человек. Отбрось советские представления о попах.
– Не советские, а…
– Да ладно. Прошу тебя. Ведь все мы смертны…
– А я особенно. – Мишкин засмеялся. Потом замолчал. Леша тоже молчал, не зная, что говорить дальше. Не больно обычная ситуация для интеллигента, воспитанного советским временем. Наконец Леша произнес:
– Тем более. Хотя лишь Господь знает, кто больше… кто раньше смертен…
– «Раньше смертен». Своеобразно…