Теперь, сидя в машине, очнулся, додумался, что дрожит от холода! Оторвался от сладких губ, прижал к себе, согревая своим теплом. Идиот! Хоть бы плед какой-нибудь в машину кинул! Ехать почти час отсюда! Впрочем, печка салон согреет быстро…
И время есть — нужно Марка Изотова дождаться, который приехал на помощь и нашел Агнию буквально в течение пары часов! Точнее, он нашел Аллу Георгиевну Беспалову, бывшую кухарку Минцевичей, недавно уволенную отчимом Агнии. Алла Георгиевна выдала целую связку ключей буквально ото всех комнат в доме и рассказала о том, что Юрий Анатольевич в последнее время буквально помешался на деньгах, то ли просто умственно деградируя, то ли, что вероятнее, расстроившись от того, что не был упомянут в завещании своей жены Галины. Он не скрывал даже, что любой ценой хочет получить часть, а желательно, всё имущество Минцевичей в свое личное пользование! Считал, по рассказам Аллы Георгиевны, что имеет на это все мыслимые и немыслимые права. И даже спокойно, как будто это само собой разумеется, говорил о женитьбе на Агнии! Алла Георгиевна позволила себе нецензурно высказаться по этому поводу и нарисовала подробный план передвижения по дому…
…Молчит. Хотя я отлично чувствую, как ей хочется спрашивать. И почему молчит, я тоже знаю. Не зря, затаив дыхание, она губами мягко касается моей шеи, влажно дышит, уперев ладошки мне в грудь. И эта её поза на мне… Эти штанишки тоненькие — я ж их могу легко голыми руками прямо сейчас..
Мгновенно каменею под нею, непроизвольно за ягодицы двигаю на себе, усиливая агонию от невозможности прямо сейчас оказаться внутри желанного тела. Закрываю глаза, уговаривая себя успокоиться.
— Антон! — шепчет прямо в ухо. И меня еще больше, чем от её движений на мне, чем от одуряющего запаха любимой женщины, ведёт от её надрывного хриплого шепота.
И я отлично знаю, что начинать то, что нет времени закончить, нельзя — чревато неприятными ощущениями у меня и обидой у неё. Да и совсем скоро мы будем дома, в тепле и комфорте, в моей постели… вдвоем… всю ночь!
Но как оторвать от себя её ладони, которые уже не для того, чтобы согреться, а исключительно лаская, просовываются под мою футболку. Ползут вверх, кончиками пальцев обрисовывая мои непроизвольно сокращающиеся мускулы…
— Что же ты делаешь? — прячу улыбку в её волосах. — Нельзя сейчас…
— Соскучилась, — обиженно поясняет она моим же словом.
И меня в жар бросает от понимания, что ей плохо без меня было, раз скучала она, а еще… что ОН мог приставать к ней, пока меня не было! Сразу вспоминаются все мои безумные страхи, которые придумывал по пути сюда — два дня её сам искал, пока не додумался позвонить Марку! Вероника назвала адрес квартиры Минцевичей в Москве, а в загородном доме у них бывала только в детстве и не помнила, где именно он находится.
Марк не только нашел Агнию, но и придумал способ, как её быстро вытащить! Потому что долго ждать и делать это более цивилизованно, я уже не мог!
— Сейчас домой вернемся, и ты покажешь мне, насколько сильно соскучилась, а пока — давай, — подталкиваю её на пассажирское. — Иди на своё место.
— Почему? — чуть припухшие от моих поцелуев губки обиженно дуются — мне все видно, несмотря на то что на в салоне практически темно.
Нет! Не хочу, чтобы обижалась! Хочу, чтобы вот так же открыто, так же искренне тянулась ко мне всегда! Когда я стал так зависим от неё?
Неохотно возвращается на своё сиденье. И я уже слышу, как, разговаривая по телефону, к машине идет Изотов, но говорю все равно то, невозможное, что, я и сам это знаю, совершенно не соответствует действительности! Но говорю. Потому что за эти дни думал и об этом тоже:
— Только честно, ответь мне, Агния, ты же от Лианы сбежала… Не к нему ведь?
— К кому это "к нему"? — хмурится, не понимает, о чем я.
И я в самом начале понимаю, что я не прав, не нужно… заткнись, идиот!
— Не к отчиму же? — подсказываю я ей правильный ответ.
И она вздрагивает, испуганно вглядываясь в мои глаза! Дурак! Какой же дурак! Просто ревную, да! Юрий Анатольевич ещё не старый совсем. Ему сорок семь всего. А мне через месяц сорок… И, если честно, именно этот факт добивает меня, а ещё её слова:
— К дяде Юре? Но он же старый совсем…
Агния
"Ошибка. Ошибка. Ошибка!" — скандирует во мне интуиция, разум, подсознание или… может, обычная логика. Только Антон уже "закрылся" от меня — уставился в лобовое, где дворники с бешеной скоростью трепят по стеклу мокрый измятый кленовый лист. Непроизвольно задумываюсь — откуда он мог здесь взяться? Деревьев возле забора моего дома нет…
Хочу спросить, что я не так сказала. Пытаюсь анализировать последние слова. Но его близость, ощущение ЕГО в салоне, давит, переполняет, я не могу сосредоточиться. И если по-честному, так устала от вынужденного одиночества, так обрадовалась, так захотела поверить в сказку, и уже почти повелась, почти поверила, что мне стало больно от того, что он отстранился! Даже не потому, что не тронул меня физически, хотя, вроде бы, сам усадил на себя, и его желание я явно ощущала под собой! Потому, что отстранился духовно, морально, или как там правильно… молчит, играя желваками и ничего не объясняя мне! Я что-то не то сказала? Обидела чем-то? Что? Чем?
Он меня спас — в этом я не сомневаюсь совершенно! От дяди Юры! От одиночества! От ненужности спас! Пришел за мной в чужой дом. Забрал. Привел в свою машину. А я обидела его! Хочу понять, хочу контакта — тянусь к его ладони, лежащей на колене, вглядываясь в мужественный профиль, в покрытые щетиной скулы, в чуть задратый вверх подбородок… Одергивает руку! Ровно за секунду до того, как неуслышанный мною, кто-то, подошедший к машине, рывком распахивает дверь заднего сиденья за спиной Антона.
От человека, усевшегося в салон, пахнет дождем и несколько брызг падают на мою щеку. И я вздрагиваю от неожиданного холода и страха, почему-то подумав вдруг, что это мог откуда-то взяться дядя Юра!
— Ну, и погодка! — говорит незнакомый мужской голос, а рука Антона, словно почувствовавшего мой безотчетный страх, все-таки накрывает мою, отвергнутую им только что, ладонь. Я расслабляюсь. Растекаюсь по сиденью, забыв, что нужно поздороваться, что нужно отреагировать на чужого человека. — Ты быстро справился. Молодец. Доброй ночи, Агния! Меня зовут Марк. Рад знакомству!
— Доброй ночи, Марк! — говорю незнакомым чуть хрипловатым голосом, ощущая жжение в горле.
— Поехали? — спрашивает Антон, забирая свою руку у меня, кладя ее на рычаг переключения скоростей.
И я хочу ехать. Куда угодно. В теплом салоне его машины. В блаженной близости к нему — хоть на край света, хоть всю свою жизнь! Я потом всё выясню, обо всем у него узнаю. Он расскажет… Он объяснит мне… Я пойму… И никогда больше не расстрою его…
… В вязкой патоке сна я карабкаюсь, как муха, угодившая в мед крыльями — лапки свободны, бьют по поверхности, по очереди увязая в сладкой жиже, а самое главное уже скрылось под толщей. Пытаюсь вынырнуть, оторваться от своего мёда, открыть глаза, стряхнуть марево навязчивого сна. Слышу обрывки:
— Переверни ее. Снимай штаны, — чей-то знакомый женский голос, причем испуганный.
И это обо мне. Зачем? Не хочу! Мне страшно! Потом чьи-то руки, послушные воле этой женщины, тут же исполняют — бережно переворачивают мое увязшее в странном вязком сне тело, оголяют, вырывая протест в моих мыслях, а на деле только хриплый долгий стон.
— Давай! — теперь уже командует мужской голос. Я знаю, чей он. Я рада этому голосу. Он МОЙ… ЕГО мне не стоит бояться! Но резкий укол в ягодицу, неконтролируемый рывок моего тела и те же руки, которым я уже доверяю немного меньше осторожно поправляют одежду, укрывают, зачем-то гладят по волосам…
… Что-то мягкое, шелковистое, прозрачно-невесомое касается щеки. Щекотно. Чувствую, как непроизвольно слегка дергаю головой, чтобы избавиться от этого ощущения. Слышу негромкий смешок. Матрас чуть прогибается под тем, кто, не имея сил сидеть без движения, устраивается поудобнее рядом со мной, ерзает, крутится и громко сосредоточенно дышит.
Прислушиваюсь к себе. Я больше не муха. Я понимаю. Я почти вернулась. Я могу вот сейчас глаза открыть и всё понять о себе и о том, пока невидимом, но настойчивом ком-то, кто теперь ведет чем-то мягким и шелковистым по моему лбу.
С закрытыми глазами слышно в несколько раз лучше. Да еще и мой мучитель явно очень увлечен своими "пытками", поэтому еле слышный, заглушаемый паласом у кровати, звук шагов я слышу гораздо раньше его.
Громкий шепот:
— А ну, брысь отсюда, засранец!
— А-а! — возмущенное, быстро удаляющееся, обиженное, очень знакомое, сопровождающееся резким скрипом матраса, рывком задетого и стянутого с меня одеяла. Топот ножек по паласу, по полу, по ступенькам лестницы там, за пределами комнаты…
Рядом со мною прогибается кровать — кто-то садится. А я медленно открываю глаза.
Антон. Локти упираются в колени. Пальцы трут виски. Щетина еще увереннее заняла свое место на скулах и подбородке. Это почти на грани. Вот-вот будет борода. Наверное, ему будет еще красивее… Челка топорщится в разные стороны, словно он, как мальчик с обложки журнала, специально создавал руками творческий беспорядок на голове. В домашней белой мятой футболке. Татуировка, обнимающая правый бицепс. И если сейчас осторожно поднять руку… То… Рука поднимается, но до него дотягивается только средний палец, потому что он самый длинный… Касаюсь вытатуированной надписи, дотрагиваюсь до черных символов. Он вздрагивает.
— Что это? — спрашиваю шепотом. Горло немилосердно дерет.
— Вечность, — шепотом в ответ.
— Почему?
Поворачивается ко мне. Во взгляде усталость. Морщинки в уголках глаз.
— Вечность есть совершенное обладание сразу всей полнотой бесконечной жизни, — он вдруг улыбается, морщинки прорезаются сильнее. (1) На самом деле там, где я постигал… хм, некоторые духовные практики на заре своей молодости, так было положено. Каждый мог выбрать что-то свое. Я выбрал вечность. Потом пожалел. Мой друг Линь Дзяо выбрал дракона. И это было, действительно, красиво.