Я вдруг отчетливо поняла почему. Гудвин хотел развалить Стражу, а руководитель из Павла апатичный и вялый, он пессимист без амбиций – вот Гудвин и сделал на него ставку. Мотивы Гудвина я улавливала лучше, чем хотела бы, – и лучше, чем кто-либо здесь, – потому что я тоже деловая и практичная проныра.
Парни из Клана наконец устали швыряться вещами, поток сыплющихся на мостовую предметов иссяк, и Дровосек, который прохаживался вдоль ряда полулежащих стражников, это заметил.
– Ну все, мы пошли осваиваться в новом здании, а вы валите отсюда. Надоело на ваши рожи грустные смотреть. Переварите новую информацию, найдите новую работу. Свободны!
Люди начали осторожно подниматься на ноги, помогая друг другу. Павел Сергеевич, очень бледный, обвел всех взглядом, который был полон боли, но в то же время говорил что-то вроде: «Ну, ничего не поделаешь». Это был золотой момент для вдохновляющей речи, даже Дровосек не мешал, но Павел Сергеевич его, конечно, упустил и с видом человека, сломленного жизнью, побрел прочь. Я закатила глаза. Как же он быстро сдается! Надо биться до последнего, а он… Бесит, несмотря на красивый костюм.
Пока Вадик помогал Белле встать, я подняла с мостовой портрет Журавлева – к счастью, рама была легкой. Никто забирать картину не планировал, а мне не хотелось ее тут оставлять. Я не особо любила вспоминать детство, но воспоминания об этой передаче были совершенно счастливыми. Ну круто же – портрет, нарисованный красками, не постер! Такую вещь, если что, и продать можно… Мысль, где взять денег, сопровождала меня всю жизнь, никогда полностью не умолкая.
Больно было видеть бездыханные тела растений среди глиняных черепков, но на них сил уже не хватило, тут бы портрет дотащить. Все начали расходиться, хромая и тихо переговариваясь. Парни из Клана проводили стражников взглядами новых хозяев жизни и один за другим скрылись в здании: не терпелось осмотреть новые владения.
– Ладно, идемте, – сказала я и потрясла ногой, пытаясь окончательно сбросить с нее оцепенение. – Обсудим в другом месте.
– Не так быстро, зайка. – Дровосек шагнул ко мне. – Остальные пусть валят, а тебя и этого клоуна босс велел задержать. Антон, он просил передать, что ты ему должен пункт номер три – прямо сейчас. И еще добавил, что знает, что у тебя в кармане. – Дровосек указал на окна. – Он смотрит оттуда.
Вадик злобно пихнул Антона локтем в бок. Тот поморщился, но промолчал.
– Наш герой, – огрызнулся Вадик. – Так тебя, значит, не трогали все это время, потому что ты продался! Смотреть тошно.
– Уходите домой, – отсутствующим голосом сказал Антон: похоже, упреки его сейчас не задевали.
– Трюкачку заберем и уйдем. Мы ее тут не оставим.
– Не спорьте, идите, – успокаивающе сказала я. – Уж я-то выкручусь точно.
Белла еле стояла – на загипсованную ногу она опираться не могла, костыли остались в Страже. Нет бы Клан выбросил их на улицу вместо чашек и наушников! Вадику явно не терпелось ее увести, а я вполне могла сама о себе позаботиться.
– К нам не приходи, паскуда, – сказал Вадик Антону. – Мне надо остыть!
И подставил Белле плечо. Та попыталась что-то на прощание сказать Антону, но Вадик рыкнул и повел ее прочь.
На площади перед Стражей остались только я, Дровосек и Антон. Зеваки, наблюдавшие издалека, разошлись, чтобы рассказать всем новость о падении Стражи. Я изобразила уверенную улыбку и подошла к Антону.
– Я знаю, почему ты это сделал, – сказала я, решив быть великодушной. – Говорила же: читай мелкий шрифт в контрактах. Гудвин пообещал тебе вернуть мать, так? – Антон весь пошел красными пятнами, и стало ясно, что я на верном пути. – Поэтому ты помог им захватить здание.
Он точно не ожидал, что я его пойму, но я понимала. Антон нагнулся ко мне с высоты своего роста и прошептал, горячо дыша мне в ухо:
– Слушай… Если ты можешь как-то открыть дверь, открой прямо сейчас. Умоляю. Я сделаю вид, что ловлю тебя, а ты уходи.
Он чуть отстранился и посмотрел мне в глаза. На меня еще никто никогда так не смотрел, и я поняла сразу несколько вещей. Первое: я не знаю, как открыть дверь, когда не чувствуешь страха, а сейчас, несмотря ни на что, я была совершенно спокойна. Второе: я не хочу уходить. Третье: сейчас Антон на меня не злится, он правда старается помочь. Но даже если надвигается что-то мрачное, я не могу, не могу, не хочу уходить.
– Дровосек, мы карту включили! – Один из парней радостно высунулся из окна. – Так удобно, прямо адрес видно, где дверь! И звенит! Я съезжу?
– Езжай, – милостиво разрешил Дровосек.
– Если не уйдешь сама, мне придется отправить тебя домой, – произнес Антон.
Ха! Опять откроет каким-нибудь артефактом дверь, выбросит меня за нее, ну и ладно. Теперь я знаю, как возвращаться сюда, и вернусь.
– Давай, – с вызовом сказала я.
И тогда Антон вытащил из кармана шорт невыносимо сияющий предмет. Какой-то артефакт, но слишком яркий – даже глаза пришлось прикрыть. Я успела только разглядеть, что предмет похож на снежинку. Антон взял меня за запястье и положил предмет мне на ладонь.
Глава 6. Переживи всех
Переживи крик.
Переживи смех.
Переживи стих.
Переживи всех.
Я дернулась – и вот тут мне наконец стало страшно. От артефактов обычно исходит легкая прохлада, а не такой смертельный мороз. Чтобы артефакт сработал, надо раздавить его в руке, и Антон сжал мои пальцы вокруг снежинки. Холод пополз вверх по моей руке. Я тупо смотрела на снежинку, изо всех сил пытаясь не сжать пальцы окончательно, не дать ей сломаться. На снежинке были трещинки, словно она и так еле держалась, чтобы не разлететься. А мне казалось, опасных артефактов и не бывает, что все они забавные или полезные, как тот, с помощью которого я везде находила… Того парня, как же его зовут?
Вот тут я, помимо холода, ощутила кое-что странное, и меня это напугало. Я подняла взгляд на… Так, кажется, его зовут Антон. Или нет… Вроде бы Андрей. Я посмотрела на здание. Витебский вокзал. Что я тут делаю? В голове назойливо крутилось слово «Стража», но это ерунда какая-то. Глупое словечко, как из настольных игр. Я стояла около здания вокзала, было безлюдно, передо мной маячило лицо высокого парня. Нет, имя его я не знаю, показалось. Он двумя руками пытался сжать мою ладонь вокруг чего-то холодного – похоже, вокруг куска льда. Мозг отказывался понимать, что происходит. Я попыталась вырвать руку из его хватки. Он что, маньяк? Что происходит?
– Игры… – Парень собирался прибавить еще какое-то слово, но умолк. – Игры… – И опять молчание.
Холод от предмета в моей руке добрался до головы, и меня накрыла апатия. Я задумчиво, как под анестезией, разглядывала лицо парня. Он опять попытался что-то сказать, но не смог. Посмотрел на мою руку. Я тоже посмотрела – и увидела, что от моей ладони, сжимавшей холодный предмет, разлетаются голубые искры. Рука таяла, как будто все мое тело соткано из этого сияния. Я исчезала, но встревожиться не получилось. Колени подгибались, словно опускаешься на дно, под толщу холодной воды. Не так уж это и плохо – быть никем. «Ты – никто, и…» Какое-то стихотворение вроде начиналось так, но что было дальше?
– Нет, – вдруг с какой-то отчаянной, сломанной нотой сказал парень и вытащил лед из моей руки.
Я кое-как удержалась на ногах. Руку по-прежнему холодило, но она больше не исчезала, выглядела как обычно. Ледяного предмета в ней больше не было, и я сразу все вспомнила. Антон! Клан захватил Стражу, но сейчас-то в чем дело? Антон посмотрел на снежинку в своей руке и вдруг сжал ее сильнее.
– Игры за… – начал он.
Я инстинктивно рванулась к Антону и зажала ему рот ладонью, а второй рукой вырвала снежинку из его руки с силой, которой сама от себя не ждала. Она упала на мостовую, но не разбилась. Я отняла руку от губ Антона и отчаянно уставилась на него, по-прежнему сжимая его запястье.
– Ты сдурел? – хрипло спросила я.
Дровосек стоял рядом, растерянно моргая. Он годами крал артефакты из-под носа Стражи, но не сделал ни одного движения, чтобы схватить снежинку. Так она и лежала: синяя, опасная, ослепительная. У меня было от нее какое-то ужасное чувство, тяжелое, мучительно острое. Красть такое – все равно что красть бомбу, которая способна разнести весь город, и тебя вместе с ним.
Я подняла взгляд. Мне показалось, что в огромном окне Стражи, на втором этаже, там, где общий зал, я различаю сквозь стекло человеческую фигуру. Гудвин. Наверняка это он. Так вот кто отправил Антону послание в виде дубового листка… Фальшивым волшебникам только дай устроить какое-нибудь шоу. И чтобы Элли, Тотошка и Железный Дровосек плясали под их дудку, как тряпичные актеры кукольного спектакля.
Антон сделал шаг к снежинке, но я была быстрее. Подобрала ее и, ежась от отвращения, убрала в сумку, с которой по-прежнему не расставалась. Ткань тут же скрыла сияние, будто его и не было. Я боялась, что отупляющее действие артефакта будет чувствоваться даже через одежду, но нет: видимо, это работало, только когда пытаешься его разбить.
Надо скрываться, пока тут только Дровосек – остальные то ли дрались за лучшие места за столами, то ли искали припрятанные в здании артефакты, но в любом случае не показывались.
– Это артефакт? – запоздало спросил Дровосек. – Почему такой яркий?
Похоже, мыслительный процесс у него шел не особо быстро, но нам это только на руку. Я подобрала картину в раме и потащила Антона за собой. Он упирался, но как-то вяло, так что я без труда передвигала его в направлении парковки, где поперек разметки стояла его машина. Он никогда не заботился о том, чтобы аккуратно парковаться.
Дровосека явно раздирали противоречивые желания: вроде и хотелось отнять мощный артефакт, но в ворох сияющих искр превращаться было неохота.
– Э, э! – вяло крикнул он мне вслед, лихорадочно поглядывая на окна Стражи: видимо, надеялся понять, чего хочет босс.