В мире без мобильных телефонов быстро получить инструкции – проблема. Никого из товарищей, даже верного Страшилы, под рукой не оказалось, и Дровосек, шипя от злости, бросился в здание узнать у Гудвина, что делать.
– Антон, в себя приди! – прошептала я. – За руль, быстро!
Он очнулся и вытащил из кармана шорт ключ. Я уложила портрет на заднее сиденье. Учитывая, как Антон водит машину (и катер), нарисованного Журавлева даже хотелось пристегнуть, чтобы он дожил до дома, но тут дверь Стражи открылась, я брякнула портрет как попало и метнулась на переднее сиденье.
– Поехали! – завопила я.
Быстро ездить, бегать и драться – вот три таланта Антона, и пора пустить в дело первый, пока не дошло до третьего. На площадь выбежали несколько клановцев – как же странно видеть их в дверях любимой Стражи! – и в Антоне наконец-то сработал рабочий инстинкт «видишь эти рожи – скрывайся». Он резко вывернул руль, и мы выехали на проспект, не интересуясь мнением остальных участников движения. Антону возмущенно сигналили, но он давно к этому привык. Разогнался – и мы, встроившись в поток машин, полетели по проспекту. Я глянула в окно. Дровосек в сопровождении троих парней бежал к парковке. Интересно, что им сказал Гудвин: «Верните Антона», «Верните снежинку» или «Верните эту охамевшую девчонку»?
Когда Стража исчезла за поворотом, я решилась глянуть на Антона. Он смотрел перед собой, сжимая руль до побелевших костяшек. Не буду пока его трогать. Я заглянула в сумку, чтобы проверить, как там снежинка. Она не холодила ногу через ткань, не оказывала странных эффектов, лежала тихо, не напоминая о себе. Я осторожно вытащила ее, прикрывая рукой, чтобы не ослепить Антона за рулем. Даже красивая, когда не пытается лишить тебя памяти и превратить в ворох сияющего пепла. От воспоминаний я до сих пор содрогалась. Я держала ее на открытой ладони – если я верно поняла правила обращения с артефактами, так он не должен сработать. И что с ней теперь делать? Стражи нет, артефакт сдать некому. Не хранить же ее в бардачке машины! Антону тоже не отдашь – не знаю, как он собирался помочь делу, разбив эту штуку сам.
Мы свернули на какую-то улицу, потом еще на одну и еще. Там Антон затормозил, меня швырнуло вперед, и я от неожиданности чуть не сжала снежинку. Отдернула руки, и она упала мне на колени. Ну, хоть не разбилась! Мы стояли в тишайшем переулке: он был узкий и какой-то квадратный, его ширина мало отличалась от высоты двухэтажных особнячков по обеим сторонам. Один дом был совсем разрушен, мостовую прорезала широкая трещина: типичный сувенир от волшебной двери, которая слишком долго простояла открытой. Позорище, конечно, что Стража до такого дошла.
– Что это за штука? – негромко спросила я и убрала снежинку в сумку. – Я почувствовала, что просто… Забываю, что ли. Как будто не узнаю ни тебя, ни то, что вокруг. Наверное, так себя чувствуют старики, когда у них с головой проблемы.
– Он сказал, это первый артефакт, – монотонно проговорил Антон. – Что ты исчезнешь из города и забудешь про нас. Но я попытался его сжать – и вообще ничего не почувствовал.
– Ты надеялся, что он тебя убьет и не придется решать проблемы? – Я снисходительно посмотрела на него. – Не знаю, кому бы от этого стало лучше.
Антон резко вылез из машины, я тут же последовала за ним. Он сел на скамейку у одного из подъездов заброшенного дома – в палисаднике до сих пор пышно цвели белые и персиковые мальвы. Я опустилась рядом. Ну и мрачное местечко Антон выбрал для отдыха после погони! Как будто хотел, чтобы даже тут все напоминало об ошибках. Антон запустил руку в карман, и я уже испугалась, но он просто вытащил почталлион. Потряс его. Плоская ретромашинка выглядела мертвой, экран не горел, тут даже кнопок не было, чтобы на них нажать. Антон размахнулся, будто хотел швырнуть его о стену, потом пожалел и сунул машинку обратно в карман.
– Бывает и хуже, так? – бодро сказала я, чтобы поскорее забыть о том, как жутко перепугалась около Стражи. – Никто из ваших не умер, все разошлись по домам. Надо пораскинуть мозгами и решить, как разобраться с Кланом.
И вот тут Антон взорвался.
– Ты чокнутая? – заорал он, будто гнев копился внутри полдня и наконец пробил плотину. – О чем ты вообще? Я тебя чуть не убил, второй раз чуть тебя не убил, а ты…
Я вздохнула, не зная, как ему объяснить: когда сам хлебнул проблем, начинаешь спокойнее относиться ко всей фигне, которую творят люди, пытаясь вырваться со дна. Неприятности отскакивают от меня, как теннисные мячики от стены. Ну, кроме случаев, когда мужчины опасного вида загоняют меня в угол. Антон к этой категории почему-то не относился даже со смертельным артефактом в руках.
– Ну не убил же. Это Гудвин приказал тебе сделать? Все еще кормит тебя обещаниями вернуть мать?
– Ненавижу тебя, – отчаянно выплюнул Антон.
– Я знаю, – грустно сказала я.
Он дышал так тяжело, что я решила ему помочь, пока он не треснулся головой о стену здания или не сделал что-нибудь такое же драматичное и глупое.
– Слушай… – осторожно начала я. – В тот раз Гудвин сказал, что вернет ее, если ты возьмешь у него артефакт и откроешь дверь, которая отправит меня домой. И явно обманул, иначе ты бы такой грустный не ходил. Потом ты помог Гудвину захватить Стражу, и это, конечно, отстойный поступок. Но если б мне предложили вернуть маму, я бы, может, и не такое сделала. А еще он велел тебе избавиться от меня окончательно, чтобы я точно не вернулась. Понятия не имею, чем я ему так насолила. Видимо, козлу не нравится, что кто-то может так ловко закрывать двери. Ты попытался, но тебе стало меня жалко – спасибо, кстати, – и ты не стал этого делать.
Антон в течение всей моей речи смотрел на меня с пламенеющей ненавистью. Похоже, его бесило, что я верно поняла его трагические метания. Не зря он любил поэзию: думал, что он весь такой таинственный и никем не понятый Маяковский. «Я из-за тебя, между прочим, кучу стихов прочитала», – подумала я, но чувствами лучше ни с кем не делиться, целее будешь.
– Для этого Шерлоком Холмсом не надо быть, – сказала я. – Эх, я могла бы учиться в каком-нибудь университете…
– Это было его последнее условие, чтобы вернуть мою мать, – выдавил Антон. – Ты разбиваешь снежинку и сваливаешь отсюда наконец.
Вот как… Я замерла – и вдруг посмотрела на все это будто со стороны. Явилась, как избалованная девчонка, как туристка, просто потому, что мне этого хотелось. Вдруг Гудвин правда вернет Антону мать? В конце концов, это волшебный мир. Антон так по ней скучает, а я…
– Гудвин узнает, если ты выполнишь условие?
– Гудвин знает все, – горько сказал Антон.
– Ой, да он обычный человек, ничего он не знает. Его власть – это деньги и немного смекалки. – Я серьезно посмотрела на Антона. Когда решаешься что-то сделать, сразу становится легче. – Смотри, действуешь так: отдашь Гудвину это.
Я сняла с плеча сумку. В конце концов, это просто вещи. Все стало не важным: мобильник, паспорт. Да и вряд ли они переживут, если я превращусь в сияющую пыльцу. Может, это и ошибка. А может, Антон улыбнется наконец, если к нему вернется единственный человек, которого он любит.
– Не знаю, как еще ему доказать, что ты все сделал. Скажешь, сумка – это все, что от меня осталось. Только сначала вынь оттуда кое-что, там подарок для тебя.
Я достала из сумки снежинку. От прикосновения к ней меня аж передернуло, но иногда приходится делать и неприятные вещи. Не хотелось уходить отсюда, не хотелось забывать про волшебный город, но есть в жизни вещи важнее моих желаний. Разбитое сердце Антона, например.
– Ты не договорил какую-то фразу про игры. Она нужна, чтобы сработало, да? Произнеси до конца, я повторю.
Антон тяжелым взглядом смотрел на меня:
– А если снежинка тебя вообще убьет?
– Не рискнем – не узнаем. В прошлый раз козел не соврал, я вернулась домой. Ну?
Антон скользнул взглядом по моему лицу. Потом вытащил снежинку из моих пальцев, размахнулся и швырнул ее о стену ближайшего здания. Снежинка звякнула, как хрустальный бокал, и неожиданно легко рассыпалась на осколки – а когда Антон пытался сжать вокруг нее мои пальцы, она будто сопротивлялась.
Осколки не растаяли, так и остались лежать на мостовой. Я в шоке посмотрела на Антона.
– Если хочешь домой, иди, – без выражения проговорил он. – Гудвин сказал, если ты попадешь сюда второй раз, значит, ты поняла, как открывать двери, и тебя будет не остановить. Но вот этого я делать не буду. У меня уже есть ошибка, которой я не могу себе простить: я не удержал маму, когда она падала, из-за этого все теперь и… – Он на секунду замолчал, снова овладел голосом и продолжил: – Второй я не хочу. Я найду другой способ ее вернуть. Она жива, все получится.
Уверенность в его голосе была слишком нарочитой и бодрой, словно он пытался убедить самого себя. А еще я заметила, что он нервно погладил карман – и сразу убрал руку. Да что у него там?
– Я найду способ ее вернуть, – упрямо повторил Антон, не глядя на меня. – Извини, что все это устроил. Просто… От надежды поехал крышей. Я все исправлю и разберусь с Гудвином. Больше никаких сделок. – Он встал. – А теперь открой дверь и иди домой, Ромашка. Здесь опасно, он не успокоится. Почему-то он тебя ненавидит.
– Ну хоть что-то у вас с ним есть общее, – слабо фыркнула я.
Мне было так тоскливо, что я поняла: вот сейчас я и правда смогу открыть любую дверь. За свою жизнь я не боялась, но это было даже хуже. Я так редко разрешала себе чего-то хотеть – и боялась даже признаться себе, насколько сильно хочу остаться здесь.
Вот только я здесь не нужна. Антон не хочет быть убийцей, это правда не для него, в душе он слишком добрый. Пора оставить его в покое.
Я опустила голову, чтобы не разреветься. Буду сдержанной. Повесила сумку на плечо, сосредоточенно зажмурилась – и мне показалось, что кончики пальцев запульсировали. Я открыла глаза. Контур двери медленно проступал прямо передо мной: родной, сотканный из голубого сияния. Створка приоткрылась, и я осторожно потрогала сияние в проеме. Нехолодное. Да, эта дверь определенно вернет меня домой. Пора идти. Антон сел