– Но я видела человека, который там работает! И в феврале, и сейчас. Смуглый, седой, милый такой. Он читает все письма, даже предложил мне свое написать!
Все трое переглянулись так, будто всерьез опасались, что я сошла с ума. Я стащила садовые перчатки, чтобы не дополнять этот образ.
– И что ты попросила? – бесцеремонно спросил Вадик.
– Ну… – Плечи у меня опустились. – Узнать, куда делся мой папа, когда ушел из дома.
– Класс, – раздраженно ответил Вадик. – Ну, комната для писем не подвела. Ладно, все, заходим через Винокурцевский проезд. Надеюсь, Клан не привлекают прогулки по коридору между архивом и котельной.
– Коридор узкий, – сказал Антон. – Если там засада, меньше шансов выбраться.
– Делать им нечего, только ждать нас в этом жалком коридорчике!
– Их тут явно больше сотни человек, хватило бы и на коридорчик. А вдруг Гудвин правда знает все? И даже если нет, на их месте я бы расставил охрану не только у всех входов, но внутри, чтобы не привлекать наше внимание, если мы придем. И вооружил бы их быстрыми артефактами. И потратил какой-нибудь артефакт, который оповестит о приходе гостей, вроде тех, которыми они наверняка пользовались в Юсуповском.
– Вредно так много книжек читать. Быстрее войдем – быстрее выйдем, – сказал Вадик. – Я старше тебя, и я трюкач, так что захлопнись и вперед. Объезжай через квартал, чтобы они машину не заметили, и все будет окей.
Антон издал протестующий звук, но завел мотор. Павел Сергеевич прикрыл глаза и откинулся на спинку. Похоже, он был доволен, что вопрос решился без него. Я вздохнула. На премии «начальник года» он вряд ли попал бы в шорт-лист.
Увы, оказалось, что книги Антон читал не зря. Мы остановились на улочке слева от Стражи. Ее здание с огромными окнами нависало над нами, как исполинская оранжерея. Антон первым подошел к зданию и, напряженно озираясь, открыл неприметную дверцу. Не заперто. Мы втроем зашли следом и оказались в узком, совершенно не впечатляющем коридоре, который мог быть в любой поликлинике или домоуправлении. Ну надо же, в этом потрясающем здании есть и такие закоулки!
Мы были на полпути к закрытой двери в конце коридора – и тут она распахнулась. За ней стояли трое. Один из них сжал что-то в кулаке и бросил в нашу сторону сияющую голубую пыльцу. Проблема с артефактами в том, что со стороны непонятно, какое действие он окажет. Мы замерли, пытаясь оценить ущерб. Никто из нас не стал тратить время на слова «Антон, ты был прав».
А потом стены начали сжиматься вокруг нас. В первую секунду я решила, что мне мерещится от страха, но уже во вторую стало ясно: коридор правда становится уже. И очень быстро. Мы бросились к двери впереди, но парни из Клана с довольными криками захлопнули ее у нас перед носом. Видимо, решили, что коридор расплющит нас и без их помощи.
В коридор выходило еще несколько дверей, и все они выглядели так, будто их не отпирали лет по десять. Они тошнотворно надвигались на нас, как в каком-нибудь страшном квесте, но, к счастью, не только у Гудвина с дверьми особые отношения. Я нажала на ближайшую ручку, она щелкнула и открылась. В помещении было темно и пыльно, я ввалилась внутрь, утягивая за собой остальных, и захлопнула дверь. Каждая секунда, которая осталась мне в этом волшебном мире, прежде чем Гудвин от меня избавится, была такой драгоценной, что тратить хоть одну на страх казалось преступлением.
– Быстрее, ищите любую дверь! – зашептала я, щупая стены и натыкаясь то на край полки, то на неустойчивую башню из коробок, то на огнетушитель.
Вот бы выключатель попался, чтобы свет включить, – но увы.
– Тут нет дверей, – сказал Павел Сергеевич своим печальным низким голосом. Таким только некрологи зачитывать! – Я знаю здание, это просто архив.
Ну, все не может так глупо закончиться. В глубине души я верила: этот мир признает меня не только из-за кровного родства с Гудвином. Город хочет, чтобы я его спасла, и я отказываюсь провалить свою миссию в пыльном архиве, полном шкафов с больно бьющими углами.
Дверь в архив распахнулась. Парни из Клана, похоже, не сразу решились зайти в стремительно сужающийся коридор, но страх перед Гудвином их все-таки заставил. Интересно, что тот приказал им сделать с нами, когда поймают? Не будем проверять. Шкаф, еще шкаф, спина Антона, шкаф, а потом… Потом я нащупала что-то похожее на дверь. Потянула ее на себя – и архив залило светом. Я обернулась, увидела клановцев, которые протискивались сюда из коридора, ставшего едва ли не плоским – как их самих не расплющило! – и выпихнула своих спутников вперед, не особо всматриваясь, куда мы попали.
Мы стояли в невероятно красивом коридоре, выложенном светлой плиткой. Наверх, в галерею со стеклянным потолком, вели несколько кованых винтовых лесенок, таких узких, будто они предназначены для гномов или очень хрупких дам. Я узнала это место – в феврале Антон сдавал артефакт в один из местных кабинетов, а я увязалась за ним.
– Не знал, что сюда можно так попасть! Класс, бежим, – выдохнул Вадик.
Я краем глаза глянула на Антона. Он был в режиме «деловитый гончий пес» – это сосредоточенное выражение появлялось на его лице, когда он собирал артефакты или готовился навалять Клану.
К сожалению, когда сотня человек сторожит здание и рыщет в поисках четверых, пустой коридор недолго остается пустым. Мы успели пробежать несколько метров, когда из-за угла нам навстречу расслабленно свернули четверо парней. Глаза у них удивленно расширились – в этом коридоре они нас встретить не ожидали.
– Лестница, – выдохнул Антон.
Мы метнулись к ближайшей витой лесенке, но один из парней уже выхватил артефакт и разбил его – видимо, ими вооружили все патрули. Он бросил в нашу сторону сияющую пыльцу – и Антон среагировал со скоростью, достойной гончего пса. Он заслонил нас, вытащил из кармана какой-то артефакт и выставил его перед собой.
Зеркальце. То самое, которое подарила нам дверь в разрушенном переулке, которую я создала, чтобы уйти. Антон не успел даже его разбить, просто сделал то, что обычно делала я: понадеялся, что сработает. И сработало: все четверо парней рухнули на спину, удивленно моргая.
– Ух ты! – Вадик хохотнул, забыв, что надо бы вести себя потише. – Я знаю их артефакт, он мне попадался – от него тело немеет. Зеркало отразило его действие и оно попало на них самих? Вот бакланы! Крутая штука.
За время его речи Антон успел взлететь по лесенке вверх, прыгая через несколько ступеней. Я неслась за ним. Прекрасная галерея со стеклянным потолком сейчас показалась мне совсем не прекрасной: по ней к нам с двух сторон бежали клановцы, услышавшие шум.
– Ребят, вы – на перрон, я отвлеку, – пробормотал запыхавшийся Вадик и вдруг фальшиво заорал: – Все за мной! Надеюсь, зал с картой не охраняют, нам надо туда прорваться!
И он бросился прочь от нас.
– Вадик! – крикнул Антон и, размахнувшись, кинул ему сияющее голубое зеркальце.
Тот ловко поймал и помчался дальше. Половина наших преследователей уверовали в его маневр и помчались за ним, а мы вслед за Павлом Сергеевичем рванули к широким дверям – там я никогда не бывала. На Антона бросился какой-то здоровяк, едва не сбив его с ног, я замерла, как испуганный суслик, но Антон без всяких артефактов врезал ему кулаком в нос и распахнул двери.
Мы оказались на перроне. Никаких поездов здесь не было уже лет пятнадцать, рельсы заржавели, между шпалами росла трава, но как же красиво! Тут можно было снимать фильм про влюбленных столетней давности, один из которых уезжает в дымящем поезде навсегда. Но сейчас вместо влюбленных здесь было только пять парней с сигаретами. Они были на дальнем конце платформы, возню в здании услышали с опозданием и сейчас торопливо тушили сигареты. Антон на них даже не глянул – все его внимание занимала элегантная будка с надписью «Багажная подъемная машина». Он бросился к ней, как спринтер, я не отставала, и даже Павел Сергеевич не подвел.
Он с размаху приложил ладонь к стальному цветку, украшавшему будку, и дверцы подъемной машины разъехались в стороны, как дверцы лифта. Мы влетели в узкую кабинку, дверцы закрылись, и платформа, на которой мы стояли, с лязгом поехала вниз.
– Доступ еще работает! – задыхаясь, просипел Павел Сергеевич, всем телом навалившись на стенку. – Хранилище узнает того, кто… кх… принял на себя ответственность за здание. Еще Журавлев настраивал… Ох, мои легкие…
Дверцы разъехались в стороны. Перед нами тянулись ряды высоких шкафов, состоящих из маленьких выдвижных ящиков – как шкафы с библиотечными карточками. Павел Сергеевич подбежал к ближайшему из них и начал ловко перебирать карточки.
– Он может быть на слово «память», или «вспомнить», или «воспоминание»… – бормотал он, дыша тяжело, как усталый курильщик. – Артефакт бывает трудно описать, а еще бывают несколько разных со схожим действием. У нас путаница с ключевыми словами – обычное дело.
Антон его не слушал – он смотрел только на закрытые дверцы лифта, того самого, в котором мы спустились. Наверху раздавались едва слышные отсюда голоса, шум, топот. Я очень надеялась, что лифт впускает только Павла Сергеевича, а способность Гудвина к открытию запертых дверей не распространяется на эту. Наверху раздался грохот. Похоже, клановцы ломали лифт.
Карточки так и мелькали у Павла Сергеевича в руках – он открывал то один ящик, то другой в порядке, известном лишь ему. Чудо, что с такой системой хранения Стража ухитрялась хоть для кого-то находить артефакты.
– «Помнить», «реминисценция», «потеря памяти», «отголосок», «запоминать»… – Павел Сергеевич вытаскивал карточки одну за другой и раздраженно совал обратно. – Когда артефакта нет, на карточке бледнеют чернила. Ничего нет в наличии, будто кто-то нарочно украл именно эти. О… Смотрите-ка, что я нашел в разделе «детство»! «Посещение детства» подойдет? – Он торжествующе вытащил карточку. – Статус «на месте», уровень яркости – всего лишь единица, но для однократного действия должно сработать.