Лифт наверху лязгнул и поехал. Мы на секунду замерли, потом Павел Сергеевич нырнул в один из проходов между шкафами.
– Стеллаж восемь, полка три, ряд шесть, ячейка восемнадцать, – бормотал он. – О!
Он выдвинул крохотный ящичек. Внутри что-то слабо сияло.
– Татьяна, сожмите его, максимально точно представив момент, который хотите вспомнить. И дальше – не сопротивляйтесь. – Он вложил мне в руку маленький, едва сияющий артефакт в виде бабочки. – А я встречу наших гостей.
И он легкой походкой направился к лифту. Я успела заметить, что глаза у него горят, – его просто будоражит опасность или настолько не терпится сложить голову?
– Ого, богато, – произнес голос кого-то из клановцев: видимо, они в хранилище артефактов тоже не бывали.
Я невольно огляделась в поисках еще какой-нибудь двери, которую могла бы отпереть, чтобы мы с Антоном оказались в безопасности. Но дверей не было, это хранилище как ловушка. За шкафами, около лифта, раздался звук удара. Мы с Антоном посмотрели друг на друга. И я вдруг поняла: иногда мало того, чтобы близкие тебе доверяли. Иногда надо самой довериться им. Антону придется спасти нас самому – а у меня есть другое дело. Я зажмурилась и представила все, что так долго старалась не вспоминать: я в комнате, передо мной закрытая дверь, где-то рядом папа, огромный, как великан. Сжала артефакт. Он легко разбился, пощекотав ладонь прохладной пыльцой. Я успела почувствовать, даже не видя этого, как Антон встал передо мной в проходе между стеллажами, услышать его бормотание:
– Ох, скучал по вам, парни. Ну, кто первый?
А потом над моей головой будто сомкнулась холодная вода, и все потемнело.
Глава 13. Дверь открыта
Когда метель кричит, как зверь –
Протяжно и сердито,
Не запирайте вашу дверь,
Пусть будет дверь открыта.
– Таня, выйди, кому сказал! – велел папа.
Он уходил из дома в костюме для важных встреч, потом вернулся сердитый, они с мамой покричали друг на друга, и мама ушла с Евой в поликлинику. Я осталась с папой. Я всегда любила быть с ним вдвоем, мне хотелось его внимания. Я забралась ему на колени.
– Да иди же ты поиграй! – простонал он, лежа на диване в гостиной и глядя в телевизор. – И без тебя тошно.
В телевизоре все было неинтересное. Я ушла, но вернулась. Показала папе свои новые рисунки. Попросила переключить на мультики. Папа выглядел очень злым, злее, чем обычно, но я его сейчас развеселю, надо просто лучше стараться. Я принесла еще и кукол. Начала играть с ними у него на груди, разыгрывая сценку. Я так ждала, когда мы останемся вдвоем, без мамы, с которой они ругаются, без Евы, которая плачет. Теперь мне было грустно.
– Не доводи меня, – вдруг сказал папа с такой яростью, что я прижала к себе кукол. – Играй в другом месте.
Наверное, я сделала что-то не так, иначе он бы так не сердился, да? Я ушла в нашу с Евой комнату, и мне показалось, весь дом сжался вокруг меня. Оставалось несколько дней до Нового года, и на полу стояла пластиковая елка. Мама разрешила, чтобы она была в нашей комнате. Я села около елки и начала играть в путешествие Барби по елочному королевству. И еще плакала, но тихонько, чтобы папа не услышал.
На нижней ветке висела стеклянная снежинка, мама говорила: только не разбей. Снежинку ей купили в детстве, поэтому надо играть осторожно. Я решила, снежинка даст Барби волшебную силу управлять снегом – он красиво шел за окном.
Если бы мама была дома, я бы просилась на детскую площадку, но к папе не буду подходить. Я выглянула из комнаты. Ужасно хотелось, чтобы Барби попробовала свою волшебную силу под настоящим снегом. Еще хотелось пошалить, потому что я немного обиделась.
Чтобы гулять во дворе одной, надо спрашивать разрешения у взрослых. Но сейчас я назло папе натянула куртку, взяла Барби и тихо вышла. Мы живем на первом этаже, идти близко. Только на улице поняла: я же в тапочках и без шапки. Надо вернуться. Нет, не надо, потому что я не-на-дол-го. Слова так интересно устроены!
У соседнего подъезда стояла машина скорой помощи. У нее на крыше были синие огни. Свет от них красиво падал на снег, делал его искрящимся и голубым. Я посмотрела на этот волшебный снег и показала его Барби. Сказала, это она своей магией сделала снег волшебным. Она поверила. Я посадила ее в карман куртки, чтобы она не замерзла.
На скамейке у подъезда сидел грязный смуглый человек. Он тоже смотрел на огни скорой помощи.
– Девочка, ты почему в тапках? – спросил он.
Я подошла к нему. Вид у него был очень грустный – как будто он не отсюда, а откуда-то издалека.
– А вы почему тут?
– Отдыхаю, малышка. Иди домой, тебе уже пора.
Ноги правда замерзли, но тут из соседнего подъезда вынесли старушку на носилках, и стало интересно. Рядом с носилками шла девушка на высоких каблуках. Она плакала, прижимая к уху телефон.
– Я пришла, она лежит, – говорила она кому-то. – Ну хоть сейчас поддержи меня!
Потом она вдруг заметила меня и подошла.
– Девочка, у тебя все хорошо?
Шел снег, а я в тапках и расстегнутой куртке. Это, конечно, неправильно. Я посмотрела на носилки со старушкой. На девушку, которая по-прежнему прижимала телефон к уху.
– Ей станет лучше? – спросила я, и она улыбнулась грустной, доброй улыбкой.
– Надеюсь!
Девушка отняла телефон от уха и сбросила вызов. Побежала к носилкам, ловко переставляя каблуки в пушистом снегу.
Я пошла на детскую площадку – это недалеко, за деревьями. Там, как обычно, был противный мальчик, который всегда гуляет один и ко всем пристает с болтовней. Он разгонял карусель и вскакивал на нее. Я попятилась за гараж, чтобы с ним не разговаривать. Парочка старшеклассников целовалась на скамейке, а мрачный мужчина пил что-то дымящееся из термоса и осуждал их.
И тут я увидела в нашем дворе новых людей. Женщина в сером пальто и в очках, а с ней мальчик в красной шапке. Он играл в снежки сам с собой. Лепил их и запускал в ствол дерева. Его красивая мама в очках сидела на скамейке с толстой книгой, но смотрела как будто сквозь нее.
А потом мальчик повернулся зачерпнуть снега, и я его узнала. Это же тот самый, которого я летом видела на вокзале! Как он оказался в нашем дворе? Мне так захотелось поиграть с ним! Но я замерзла – а еще вдруг поняла, что плачу: от холода, грусти и обиды на папу. Нужно вернуться, пока папа не увидел, а то он рассердится. Я вытерла слезы. Вдруг кто-то расскажет маме, что я плакала во дворе? Она поймет, что я убежала, и будет кричать на папу, а они и так все время ссорятся. Нет, нельзя. Я буду их защищать, чтобы они не ссорились.
Мальчик в красной шапке вынул из кармана жвачку, развернул и засунул в рот.
– У тебя еще есть? – спросил противный мальчик и перестал раскручивать карусель.
Тот, хороший, вытащил из кармана второй кубик жвачки и дал ему. А мог бы просто сказать, что у него больше нет! Я еще на вокзале поняла, что он добрый. Вдруг он больше не придет сюда? Надо одеться как следует и снова выйти сюда.
Я уже подошла к подъезду, когда увидела папу. Он как раз выходил. Заметил меня, схватил за руку над локтем, встряхнул так, что у меня зубы стукнули друг о друга, и молча потащил обратно домой. Темный подъезд, потом сияющий прямоугольник двери нашей квартиры. Я так испугалась, что не плакала. Папа больно сжимал мою руку, и у меня все внутри замерзло. Он дотащил меня до нашей с Евой комнаты и втолкнул внутрь с такой силой, что я всем телом влетела в новогоднюю елку. С колючей пластиковой лапы сползла снежинка и разбилась, я от столкновения потеряла равновесие. Упала. Рука угодила в осколки, большие и острые. Я тихо вскрикнула, лежа на полу, потом подняла глаза, увидела папино лицо и замолчала. Он стоял в дверях, огромный, как великан.
– Просил же: не доводи меня.
Мне показалось, что сейчас он схватит меня и будет бить головой о стену, пока моя голова не разобьется, как арбуз. Но он вышел и захлопнул дверь. Я услышала, как он сделал телевизор громче.
Посмотрела на свою руку. Осколки снежинки торчали из кожи, из-под них текла кровь. Один был особенно большой, и кровь текла из-под него очень быстро. У меня не хватит духу вытащить стекляшки. И позвать папу – тоже. Я так его разозлила, нельзя. Кровь доползла до локтя и начала капать на пол. Я испугалась, что испорчу одежду и тогда мама тоже рассердится. Было очень больно, а еще – страшно, потому что я шалила и теперь меня накажут.
Я просто сидела и смотрела на руку. Мне было грустно, потому что скоро Новый год. И потому что снежинка разбилась из-за меня. И потому что как раз сегодня во дворе тот мальчик, а я здесь. Папа сейчас заглянет. Он, конечно, про меня скоро вспомнит. Сделаю вид, что мне не очень больно, чтобы его не пугать.
Столько всего интересного сегодня во дворе. Хочется выйти туда и поиграть. Я легла под елкой, уложив руку так, чтобы стекла не касались пола. Кровь текла сильно, но больше меня пугало, как среди красного блестят осколки.
Я подумала, что завтра моя любимая передача, «Умный дом» и надо пораньше встать. А вдруг меня накажут за снежинку и не разрешат? Проберусь в гостиную тайком и буду смотреть совсем тихо. Глаза слипались. Я думала про мальчика во дворе, и про машину скорой помощи, которая сделала снег волшебным, и про девушку на каблуках. С трудом приоткрыла глаза и посмотрела на закрытую дверь. Папа точно придет узнать, как я тут. Может, самой к нему сходить и попросить достать осколки? Но дверь так далеко… И нельзя. Он скажет, я сама виновата. Я посплю, а когда проснусь, все будет хорошо.
Мне на лицо упал голубой свет, похожий на сияние тех огней на снегу, только совсем волшебный. Я открыла глаза. Передо мной сияла дверь. Похожая на нашу, но только красивее. С узорами. Ручка такая же.
Дверь сама приоткрылась, как будто играла со мной, но за ней никого не было – только наш двор, искаженный голубым сиянием. Это было так интересно, что я поднялась на ноги и шагнула за дверь. На улице все было по-прежнему, даже машина и дяди с носилками, только снег пошел сильнее. Сияющая дверь за моей спиной освещала все мерцающим голубым светом.