Я посмотрела вниз. Надо спуститься. Разобраться с Гудвином. Защитить моих прекрасных, хрупких друзей. Что такое пять метров, когда тому, кто тебе очень дорог, нужна твоя помощь.
Под ногами у меня появилась ступенька винтовой черной лесенки с перилами. Потом еще ступенька и еще. Они создавались из ничего, из пустоты – но чему удивляться, если весь этот мир был создан из ничего. Мои желания здесь имели значение – я воспроизвела по памяти лестницу, которую видела в галерее со стеклянным потолком. Лестница доросла до пола и остановилась. Узкая, миниатюрная, как для гномов, хрупких дам – или детей.
Я попробовала ногой ступеньку. Если начну спускаться, а лестница исчезнет… Нет, нельзя бояться таких мелочей. Все будет хорошо. Антона бесил мой непробиваемый оптимизм, но сейчас пора почувствовать его еще разок. Я взялась за перила и спустилась по винтовой лестнице с гордо поднятой головой, не торопясь, чтобы Гудвин понял: я его не боюсь. Хотя я очень, очень боюсь – и его, и загреметь всеми костями на пол. Перила под рукой были успокаивающе настоящими: гладкость черной краски на металле, твердые крупинки там, где краска лежала неровно. Когда я шагнула на пол, лестница растаяла, оставив в воздухе крупинки сияющей голубой пыльцы. Потом погасли и они. Отец встал со ступенек. Сделал шаг мне навстречу через холл. Я сделала шаг назад.
– Ты украл у меня город.
– Не драматизируй, ты сама разрешила мне в него войти. И ты была ребенком, Таня. Думаешь, смогла бы использовать все возможности этого мира? Поиграла бы и бросила.
Я выдавила смешок:
– Извинений не будет, да? Может, хотя бы за то, что оставил меня истекать кровью и дверь закрыл?
– Хватит делать из меня злодея. Я просто не заметил, что ты сильно порезалась. Ты не плакала, а обычно орала от любого ушиба. У меня был тяжелый день, я не разобрался. Как ты помнишь, потом я все-таки пришел к тебе, тогда и увидел дверь. Я понимаю, тебе хочется лелеять свои детские обиды. – Гудвин примирительно поднял руки. – Да, я один раз толкнул тебя сильнее, чем следовало. Но в остальном у тебя было совершенно обычное, счастливое детство. Этого ты не помнишь, да?
Он мог бы вешать эту лапшу мне на уши, и я бы поверила, если бы только что не побывала в шкуре девочки, которой была когда-то. Она была тихой, испуганной и робкой, и мне было жаль ее до слез. Я поняла, что надо сменить тему, пока ярость не вскипела во мне в полную силу. Мои двери уже разнесли Юсуповский дворец – не хочется лишиться еще и здания Стражи.
– Ты обещал ответить на вопрос, – хрипло произнесла я. – «Гудвин знает все» – это легенда, так? Ты сам же ее и запустил, ничего сверхъестественного ты не знаешь.
Отец заколебался, но, похоже, решил ответить честно.
– Да. Это мой бизнес-слоган, чтобы Стража и остальные были в тонусе. Я подумал, раз уж назвался именем волшебника, почему бы не придать себе немного таинственности? На самом деле, чтобы знать то, что я знаю, достаточно наблюдательности и здравого смысла. У нас с тобой их в избытке, а у остальных людей кот наплакал.
Как вы судно назовете, так оно и поплывет. Взяв имя Гудвина, невозможно не стать мошенником, да? И посмотрите-ка – пытается такими дешевыми приемчиками склонить меня на свою сторону. Внутри меня опять начала расти ледяная волна гнева, и я с трудом ее подавила.
– За дверьми – реальный мир, – сказала я. – Никто, кроме нас, не может пройти через них, потому что мы единственные, кто существует в одном экземпляре.
– Бинго. – Отец щелкнул пальцами. – Молодец. Ты как-то ухитрилась создать полную копию города – со всеми, кто на тот момент в нем был. Ты не скопировала только четырех людей: себя, родителей и сестру. Думаю, твоя мать и Ева тоже смогли бы ходить через двери туда-сюда. Мне кажется, ты задумывала эту способность как подарок, чтобы ты смогла пригласить нас сюда. Первое время я был потрясен твоей силой, всем, что ты ухитрилась создать неосознанно, в секунду, просто силой своих желаний, но за пятнадцать лет привык к этой мысли.
Отец говорил медленно, будто нарочно тянул время, чтобы понять, как добраться до меня, преодолеть холл, который нас разделяет. Я видела: разок его рука слабо дернулась к карману. Снежинка точно там, и он хочет застать меня врасплох, отвлечь, чтобы приблизиться. Я сделала пару шагов назад, увеличивая расстояние между нами. Если он в настроении поболтать, дам ему такую возможность, чтобы заработать самую дорогую валюту в мире.
– Что произошло с теми, кого ты выбросил за дверь?
– Строго говоря, ничего страшного. Когда выталкиваешь местного жителя за дверь, он просто соединяется со своей оригинальной версией. Оригиналу начинают сниться сны о жизни здесь, частенько он становится чуть больше похож на свою местную копию, которая обычно более успешная и счастливая. Копия как бы… встраивается в него. Оригинал через несколько дней забывает обо всем, что здесь было, и просто живет дальше, зачастую чуть лучше, чем раньше. Первое время я много экспериментировал – и с этим тоже.
Экспериментировал с тем, что толкал за призрачный порог людей, которые считали, что умрут, и в целом так оно и было. А близкие здесь и воспринимали их как умерших. Какой же подонок.
– Не делай такое лицо, – с раздражением сказал Гудвин. – Никаких злодейств я тут не творил, никого не убил. Заметь, мои люди не устраивали поножовщину, ни в кого не стреляли, я четко дал им понять: единственное, что им разрешено, – это выбрасывать местных за двери. И то лишь в последние полгода, до этого у нас со Стражей было милое, сладкое, доброе перемирие. Не кипятись. Вон, посмотри на Журавлева – живет себе и не помнит про этот мир, а тут его считают гением, портрет со стены только недавно сняли. Есть, правда, небольшая группа местных, для которых падение за дверь смертельно, они исчезают полностью, – но их меньшинство.
– Это ты тоже экспериментами выяснил?
Папа пожал плечами:
– Слушай, я мог бы притвориться, как мне жаль, изобразить раскаяние, но ты уже не ребенок, давай говорить на равных. Я на всю катушку использовал возможность, которую получил. Разве ты обычно не делаешь то же самое?
– Как ты понял, что можешь отсюда выходить? – спросила я, следя за его рукой.
Пока что мы были в равновесии, на нашей шахматной доске – патовая ситуация, и пусть она продержится еще хоть немного. У него есть оружие против меня, но он пока им не воспользовался. А что есть у меня?
– Большинство дверей – просто бледная копия той, первой, – сказал Гудвин. Он постоянно прохаживался, как будто хотел скрыть момент, когда подойдет близко. Я отступала. – Они дают артефакты, но через них не пройти даже нам с тобой. А бывают двери поярче, и сияние за ними не обжигает. Один раз я из любопытства приоткрыл одну такую пошире и увидел очертания нашей старой квартиры. Решил рискнуть. К тому времени я уже подкопил артефактов, которые способны искусственно создать дверь. Вроде того, который дал в феврале Антону, чтобы он помог тебе вернуться домой. Я вышел за дверь, закрыл ее за собой. Напугал своим появлением новых хозяев квартиры. Прогулялся по Петербургу и вернулся сюда с помощью артефакта.
Видимо, тогда он и понял: раз артефакты не теряют силы в реальном мире, можно их там и продавать. Интересно, как именно он это делает? Дома я полгода пыталась найти в интернете упоминания о чем-то подобном, но увы.
И было во всей этой ситуации кое-что очень глупое. Отец точно не раскаивался – и все равно я ждала, что он скажет, как ему жаль. Если ты однажды кого-то любил, чувство не может исчезнуть без следа. Когда-то я очень любила папу.
– Ты мне сердце разбил.
Эти слова вырвались у меня как последний, отчаянный аргумент, но отец просто сказал:
– Ты очень впечатлительная. Есть много отцов, которые творили вещи гораздо хуже.
– Просто признай. Признай, что ты сделал! – В голосе у меня зазвенели слезы. Свою способность оставаться спокойной я точно переоценила. – Я же была маленькой!
Отец повысил голос. То, что я не желаю его понять, его сердило.
– Наш брак с вашей матерью разваливался. Я спас вас с Евой от страданий, которые сопровождают любой развод. Хватит! Мое детство было куда хуже, и с моими чувствами никто не носился. Ты не боялась за свою жизнь, тебя любили мать и сестра, так что не раздувай.
– Антон сказал, ты всем в этом мире говорил, что у тебя нет детей!
– Хотелось перевернуть страницу. Это что, преступление? Я слишком рано завел семью и сам-то пожить тогда еще не успел.
Во мне разверзалась бездна, с каждой секундой все глубже. От родителей хочешь слепой любви, и когда не получаешь ее… Не знаю, какое выражение лица у меня было, но отца оно разозлило окончательно.
– Знаешь, я тоже был молодым, любил стихи, красоту, стал архитектором, чтобы создавать здания вроде этого. – Он махнул рукой на мраморную лестницу. – Но реальность любого сломает. Все мечты разбиваются. Работаешь, не спишь ночами из-за детей, а когда еще и не везет, это невыносимо. – Отец приближался ко мне, продолжая говорить, а я замерла на месте, как животное в свете фар. – Легко выдавать праведные тирады, когда ты молод, но однажды рутина и тебя погребет. Давай поговорим нормально. Власти в этом мире нам обоим хватит, если справедливо ее поделить.
Он остановился в нескольких шагах от меня, и я почувствовала себя такой же бессильной, маленькой и несчастной, как в тот день, когда он втолкнул меня в комнату и закрыл дверь.
– Ты понятия не имеешь, через что я прошла. – Голос у меня звенел. – И я не позволю тебе больше ничего у меня отнять!
Последнее слово отдалось отчаянно громким эхом от всех стен, от него содрогнулось все здание. Гудвин настороженно огляделся – и сделал еще один шаг ко мне.
– Милая моя, успокойся. В здании сейчас сто пятьдесят моих людей и трое стражников. Четверо, считая тебя. На твоем месте я бы…
Что бы он сделал на моем месте, я не узнала. Меня оглушила бессильная, бешеная ярость. Мои маленькие трагедии ничего не значили для отца, и больше мне не нужно его разрешение – ни на что. Раздался пронзительный звон, мне показалось, весь мир взлетел на воздух, но это были просто стекла. В холл выходит семь окон: зал стражников, кабинет Павла Сергеевича, огромное окно, похожее на глаз доброго чудовища. Они разлетелись, как от ударной волны, – и осколки полетели в отца. Он закрыл голову руками, и этот беспомощный жест заставил меня остановиться.