И вот сижу в шезлонге у бассейна, перебирая в памяти события последних дней. Уже смеркалось, когда я заснул… Разбудил меня грохот мотоцикла. В свете тусклых фонарей увидел, что ко мне подходят два очаровательных создания… Спросонья сразу и не разберёшь. В одной из них узнал Лялю. А кто же та, другая? Вот подошла и говорит:
– Я привезла ваш приз.
– Не понимаю… – только и смог произнести.
– Вы этот кусочек торта заслужили. Угадали, что Даня пригласил героя-любовника, впрочем, не для Лиз, а для меня… Ну а в награду за то, что я героически старалась не упасть с мотоцикла… В награду вы перескажете мне сценарий. Времени до утра достаточно, – уселась рядом: – Так что, начнём?
Ну да, я оказался прав. Только у Дани роль сводника не получилась… Странно, ведь замечательный актёр!
Глава 8. Посиделки в Верховье
Проснулся оттого, что в глаза светило солнце. Я лежал на кровати, но почему-то не в загородном особняке Карины, а в гостинице. За окном московский пейзаж, на столе недопитая бутылка «Абрау-Дюрсо», а в голове… Конечно, это был сон, восхитительный, неповторимый. Стоило прожить столько лет, чтобы испытать такие ощущения! Вот если бы наяву…
Только успел принять душ, как зазвонил телефон. Зяма приглашал на дачу к Санычу. Я был в долгу у ребят – несколько лет не приезжал в Москву, игнорируя ежегодные посиделки. Поэтому без раздумий согласился. Заказал такси до Верховья, по дороге заехал в магазин – не с пустыми же руками туда ехать. Вроде бы полагается каждому вручить по сувениру – есть такая странная традиция у тех, кто приезжает из дальних стран. Но мне такие обычаи не по душе, да и презенты эти неуместны – ведь собрались мы по весьма печальному поводу.
Дачный участок у Саныча небольшой, гораздо меньше, чем у Карины или Дани. Как-то пустовато здесь – ни одного деревца, только кусты малины и смородины вдоль невысокого забора. Да и дом вполне обыкновенный, хоть и каменный – типичный для Верховья, а на Рублёвке давно уже таких домов не строят.
Тимоху мы, конечно, помянули, много было сказано добрых слов о нём, однако нельзя же весь день только горевать, так что очередной тост был уже за нас, за нашу дружную физтеховскую группу. Чем хороши эти встречи? Конечно, приятно посидеть за бутылкой коньяка в компании друзей, но основная причина в том, что словно бы возвращаешься на много лет назад. Словно бы из глубин сознания поднимаются забытые образы и чувства, лица преподавателей, прилетают грустные и радостные весточки из прошлого. Фок сыплет анекдотами, Серж вспоминает забавные эпизоды из жизни студенческой общаги – мне его рассказы в диковинку, поскольку больше одной ночи в общежитии не выдержал, так и ездил каждый день из Москвы в Долгопрудный и обратно. Уж очень неуютно спать под солдатским одеялом, ну а тамошний, прошу прощения, сортир…
Уже после третьей рюмки кажется, что снова молод, полон сил, и всё только начинается. Это иллюзия, но иногда без неё не обойтись – в любой момент судьба может совершить какой-нибудь кульбит, поэтому надо использовать редкие минуты отдыха на полную катушку. Но это, конечно же, не значит, что нужно непременно напиваться…
Тут только заметил, что за столом нет хозяйки дома. В принципе, мальчишник меня вполне устроил бы, но вот Колян, Дем и Зяма с жёнами… Спрашиваю Дема:
– А Лики почему нет?
– Так они года три, как разошлись.
– С чего бы это?
– Саныч говорит, что изменяла ему со своим начальником.
– Что-то не верится…
– Да кто ж их разберёт? Тут Фок как-то высказал мысль, что в идеологии радикально разошлись.
– Неужели?
– Так ведь Лика у нас ярая патриотка, а Саныч совсем наоборот.
Ну и как на это реагировать? Прожили вместе сорок лет, и на излёте жизни всё разрушить только из-за того, что… Жуть! Вот до чего может довести увлечение политикой!
Пока мы с Демом обсуждали перспективы возрождения этой семьи, что, по его мнению, совершенно безнадёжное занятие, Зяма, изрядно приняв на грудь, стал жаловаться на свою судьбу. Суть его монолога заключалась в том, что добиться признания можно только после того, как уйдёшь отсюда в мир иной.
– Ну вот помру, и все вы, стоя над гробом, будете твердить, какой я был умный, талантливый, да что тут говорить, будто лучше меня не было человека на белом свете…
– Эй, Зяма! Куда тебя понесло? Мы и сейчас можем сказать всё то же самое, не сомневайся.
– Спасибо, Саныч, вы настоящие друзья! Но почему тогда прокатили меня на последних выборах?
– Постой! Но это же не мы, это Общее собрание Академии наук.
– А что вы сделали для того, что мы меня избрали в академики?
Понятно, что эта претензия была адресована не мне – я, можно сказать, давно отрезанный ломоть. Но что же могут предпринять остальные, для кого наука стала единственным способом обеспечить себе достойное существование?
Зяме попытался возразить Фок:
– Ну, в конце концов, не всем же полагается быть академиками. Их и так расплодилось видимо-невидимо, а если ещё добавить нас… Это что ж такое будет?
Его поддержал Икус:
– Я вообще думаю, что все эти «выдающиеся» не более чем дутые авторитеты. Работает, как правило, большой коллектив, а лавры достаются одному начальнику.
– В физике ещё туда-сюда, а вот в литературе… – пробурчал Колян.
Колян получил должность завлаба в одном из престижных институтов благодаря удачной женитьбе, поэтому все эти беседы о способах достижения успеха были ему крайне неприятны, во всяком случае, если речь шла о физике. Поэтому и попытался перевести разговор на литературу.
– Ты про тех, на кого работают «негры»? Это ещё Александр Дюма такую методу изобрёл, и ничего тут не поделаешь, – для убедительности Серж скорчил кислую рожу. – Да что тут говорить, плагиат встречается на каждом шагу, и в политике, и в музыке. А уж в кино, там сплошь заимствуют идеи друг у друга!
Никто не возражал, словно бы плагиат стал для всех привычным делом. Дамы не вмешивались в наш разговор, обсуждая между собой только им понятные, «специфические» темы. Но тут Зяма разошёлся – видимо, несправедливая оценка его научного подвижничества так Зяму зацепила, что он зациклился на этой теме:
– Если так, я бы вообще отменил все звания. И учёные степени заодно. Пусть все будут просто научными сотрудниками. А если заслужил, пусть присваивают какую-нибудь премию, государственную, Нобелевскую… Их теперь много появилось. Вот Владу хорошо, он пишет, книги покупают, и никакие звания ему нафиг не нужны. Так ведь, Влад?
Я только развёл руками. Тема, конечно, актуальная, но что я мог ему сказать? Добиться популярности у читателей – это титанический труд, если действовать по правилам. Тут нужно как-то привлечь к себе внимание – об этом я ещё Арнольду говорил. А вот в науке, там вроде бы другое, но без поддержки всё равно не обойтись. Выходит, Зяма прав, друзья-то оказались липовые – хвалят, только когда сидят вместе за бутылкой коньяка, а чтобы товарища как-то «продвинуть», и пальцем не пошевельнут. Каждый озабочен своими собственными проблемами, будь то чисто научные или карьерные, а на остальных ему, по большому счёту, наплевать.
Нет, ничего этого я вслух не сказал. А потому что вносить раздор в наш дружный коллектив – это последнее дело. Особенно на третий день после похорон Тимохи. Да и устал я за последние дни от разговоров.
К счастью, внимание всех сидевших за столом привлёк скрип калитки.
– Кто там ещё?! Вроде бы свои все дома, – Саныч вышел из-за стола, намереваясь выпроводить незваного гостя.
Я было подумал, что это Лика решила нас навестить – в прежние годы благодаря ей наши посиделки выглядели гораздо привлекательнее, как-то по-домашнему. Однако на сей раз я не угадал. Это был человек лет тридцати-сорока, так что в нашей компании он был бы чем-то вроде инородного тела. Не говоря ни слова, он достал из сумки бутылку «вискаря» и только потом представился:
– Я Сэм, то есть Семён, сын Тимофея Петровича.
Но это же совсем другое дело! Блудный сын вернулся, хотя и с изрядным опозданием. После того, как гостя усадили за стол, он произнёс трогательный, весьма проникновенный тост в память об отце, высказав сожаление, что не успел на похороны. Оказалось, что Сэм узнал о смерти отца только вчера, причём сообщение пришло от Ляли, а не от Карины. Карина, которую он сегодня навестил, заявила, что знать не знает никакого Тимофея, и пусть в её доме даже не упоминают это имя. То ли опять напилась, то ли злобу затаила на ею же брошенного мужика. А скорее всего, злость помогала ей заглушить в себе чувство вины перед Тимохой – всегда проще обвинить кого-то другого, чем копаться в себе и признавать свои ошибки. В общем, Сэм хлопнул дверью и не стал больше общаться с матерью. Но как же узнал, где однокурсники собираются помянуть Тимоху? Помнится, я Карину приглашал – она и подсказала. Что ж, похоже, ещё не совсем пропащая душа.
Всем не терпелось узнать, каково жить вдали от родины, и после того, как ещё раз помянули Тимоху, начались расспросы – одно дело, когда об этом рассказываю я, и совсем другое, если человек принял американское гражданство и прочно осел в Силиконовой долине. И правда, Сэм выглядел как типичный представитель white-collar workers, «белых воротничков» – мне ли этого не знать, я таких повидал немало и в Сан-Франциско, и в Нью-Йорке. Ну а когда заходит разговор о Штатах, тут невозможно обойтись без политики. Сэм первым затронул эту тему, отвечая на вопрос Зямы – не жалеет ли Сэм о том, что покинул родину:
– У нас свободная страна, оплот демократии. Благодаря этому мы и добились процветания. В Штатах каждый человек может реализовать свои способности, и за свой труд получает реальную оплату, а не те гроши, которые платят здесь. Да что говорить, доктор наук получает в год до ста тысяч долларов, а у вас…
В чём-то он был прав, хотя в последнее время правительство России как-то пытается стимулировать научных работников. Немного об этом посудачили, но меня больше интересовало, что типичный американский интеллектуал подразумевает под этими словами – свобода, демократия. Дело в том, что с киношниками бесполезно говорить, они стараются не забивать себе голову подобной «ерундой». А если попытаешься поговорить на эту тему, замыкаются в себе – то ли опасаются провокации, или не хотят стать «объектом кремлёвской пропаганды».