Папа в тот вечер никуда не уходил, помогал маме при нарезке салатов. А мама говорила ему что-то вроде:
– Дима, пожалуйста, не ешь колбасу, хоть что-то должно попасть в салат!
Ленка слонялась по квартире – недавно научилась ходить – и действовала всем на нервы, но прикрикивала мама почему-то на Андрея:
– Андрюш, смотри, чтоб она не ходила босиком! Чтоб носочки на ней были!
Толстенькая, косолапая Ленка сжимала в руках дурацкого розового медведя. Она все время грызла его ухо, из-за чего оно было все обслюнявленное. На экране телевизора Кевин устраивал ловушки для бандитов, которых Андрею, если честно, было немного жалко. И тут позвонили в дверь.
На пороге стоял Дед Мороз. Невероятных размеров дядька в красной шубе и шапке, со здоровенной белой бородой, с посохом в руках и мешком за плечами.
– Тут живут девочка Леночка и мальчик Андрюша? – спросил он мощным басом.
Если бы Андрей мог поверить в Деда Мороза, то точно поверил бы, что это он, собственной персоной.
– Здесь. Проходите.
Когда гость прошел в комнату, Андрей заметил, что на ногах у него обычные ботинки, не валенки. Если, конечно, можно сказать «обычные» про ботинки 46-го, наверное, размера.
– Я пришел поздравить вас с Но-о-овым го-о-одом!
Ленка перестала сосать ухо медведя. Андрей испугался, что она заревет, но она просто смотрела на Деда Мороза, раззявив рот. Так и стояла с распахнутым ртом и круглыми глазами, замерев посреди комнаты. А Дедушка Мороз рассказывал, как он шел к ним по зимнему лесу, как на него напали злые менты, то есть волки, а он им сказал пару ласковых, как ему хотелось зайти куда-нибудь посидеть и пообщаться с мужиками, но он шел, потому что надо было поздравить девочку Леночку и мальчика Андрюшу с Новым годом, что очень и очень важно, потому что многие дети в наше время не верят в Деда Мороза, а такое падение доверия населения к власти чревато серьезными последствиями для всех. Потом он достал из своего мешка огромную куклу, ростом почти с Ленку, с такими же, как у нее, круглыми глазами, ярко-голубыми и глупыми, и вся семья полчаса, наверное, трясла малую с извечным вопросом:
– Леночка, что надо сказать?
Но Ленка только смотрела на Дедушку Мороза, даже не на свой подарок, не моргая, как заколдованная. Тогда Дед, оставив ее в покое, снова заглянул в мешок и достал оттуда огромную книжищу:
– Не знаю, парень, что ты любишь, но брал как себе…
Это была энциклопедия «Военная техника России».
– Спасибо! – сказал Андрей. – И за Ленку тоже!
Дед Мороз подмигнул Андрею, потом маме с папой и ушел.
– Он с большими людьми работает теперь. Телохранитель, – пояснил потом отец маме. – Хорошие деньги имеет…
Мама покачала головой:
– Хороший человек, но страшно мне за него… Люди там нехорошие. Да и пить ему не надо.
– Не надо, но… у него ведь нет такой жены, ради кого ему не пить?
Мама засмеялась, и Андрей понял: нужно влюбляться именно в такую женщину, как мама, – ровную, как стрела, с такими же правдивыми глазами, чтобы просто смотрела – и ты больше не хотел пить, курить, шататься по дворам и лазать на стройку, прогуливая школу.
Назавтра в подъезде он увидел Олеську Скворцову. Он сперва подумал, что это к кому-то пришла Снегурочка (Олеська была в светло-розовой, почти белой дубленке) – не только ж к ним в квартиру сказочные персонажи являются.
– Привет! – сказал Андрей. – С Новым годом! А ты к кому?
– К Нелли Артамоновне. – Так звали бабулю со второго этажа. – Поздравить ее с Новым годом.
– А.
Она прошла мимо, и Андрей почувствовал себя виноватым: он-то сам ни за что бы не догадался проведать старушку, хотя живет по соседству. Но даже в чувстве вины было что-то красивое и светлое, словно в душе загорелась живым огнем маленькая свечка.
Дядя Валера потом уехал в Москву и, к сожалению, погиб: влип в бандитские разборки.
Ленке об этом никто не сказал. К ней однажды приходил настоящий Дед Мороз, вот что важно. А книгу про военную технику Андрей выменял Владу на собрание историй про Томека.
Аристократические способы повторной заварки чайного пакетика
На Новый год Олеся пришла к Нелли Артамоновне с тортом. Деньги она украла из маминой сумочки. Успела, пока мать не пропила их. Ну догадается (хотя вряд ли), ну побьет. В конце концов побьет же все равно, что бы Олеська ни делала.
Торт оказался скорее красивым, чем вкусным: приторно-сладкие кремовые розочки таяли во рту, оставляя маслянистый привкус. Олеся и Нелли Артамоновна пили чай из маленьких фарфоровых чашечек – бледно-желтый, заваренный бог знает в какой раз, не имевший ни вкуса, ни запаха. У Нелли Артамоновны руки чуть подрагивали, но она не проливала ни капли.
– Как вы поживаете, юная леди?
– Все хорошо.
– Как ваши успехи в школе?
– Хорошо.
– Но не отлично?
– Увы.
Олеська вздыхала; на самом деле она ничуть не печалилась о своих тройках, но понимала, что Нелли Артамоновну такая честность покоробила бы.
– Не грустите, Олесенька. Мы со Снежком считаем, что для девушки достаточно и того, что у нее чудесные темные глаза, которые когда-нибудь похитят сердце какого-нибудь смелого юноши… – старушка засмеялась, а потом закашлялась.
У нее самой глаза были почти прозрачные, бесцветные: куда ушел их цвет? Не растворился же сам? Нет, кто-то унес его, кто-то украл, как Олеська – мамины деньги.
Они познакомились поздней осенью, у магазинчика с высоким крыльцом. Вечером там не протолкнуться: жители окрестных девятиэтажек по пути с работы заскакивают за продуктами. Обычно люди пересчитывают сдачу, стоя на крыльце (и в тот раз там мялся какой-то мужик – пересчитал мелочь, удрученно вздохнул, засунул кошелек во внутренний карман куртки, а потом стал рыться по карманам, очевидно, в поисках сигарет и зажигалки), но Нелли Артамоновна почему-то достала кошелек, еще не зайдя в магазин. Может, в кошельке была сломана застежка, а может, рука дрогнула – но монетки со звоном высыпались на бетонное крыльцо. Старушка будто остолбенела – растерялась или ей было тяжело нагибаться. Олеське согнуться не стоило труда, она быстро присела, собрала монетки – холодные, как льдинки.
– Вы нашли не все. Не хватает… трех рублей.
– Куда-то закатились, наверное, – сказала Олеська. – Не переживайте, пожалуйста. Я вам дам три рубля.
– Большое спасибо, – в голосе старушки облегчение мешалось со стыдом.
– Что-то я тут больше ничего не вижу… – Мужик, не помогавший собирать мелочь, но внимательно осматривавший серый бетон вокруг себя (он даже в сторону отошел: вдруг особо ретивая монетка каким-то хитрым образом закатилась ему под ботинок). – Кажется, все собрали…
– Трех рублей не хватает! Я к своим восьмидесяти годам прекрасно умею считать деньги! – теперь стыд маскировала показная гордость.
– Я вам верю. – Олеська приоткрыла тяжелую дверь магазина. – Пойдемте.
Она была восхищена тем упорством, с которым старушка играла свою роль. Впав в нищету, не стала побирушкой (иногда возле магазина стояли нищие, Олеська никогда не подавала им – она бы и руки не подала таким людям, не то что денег), не рылась по помойкам, а придумала и поставила этот маленький спектакль. Эта пожилая леди нарисовала себе брови, подкрасила губы, и в глазах у нее были воля и смысл. Она не сдалась.
Так они и подружились. Нелли Артамоновна жила в том же подъезде, что и Андрей Куйнашев, этажом выше него. У нее был белый кот Снежок, независимый, но добрый. Первого января он запрыгнул к Олеське на колени и дал себя погладить: хотел усыпить ее бдительность, вскочить на стол и слизать кремовые розочки с торта, но был разоблачен и отправлен на пол.
– Вы в этот раз нарядная.
– Да. Родители купили мне дубленку.
– Ваше прежнее пальто было не слишком подходящим для наших зим…
– Да.
Старушка помолчала и, вздохнув, сказала:
– Когда-то у меня была прелестная кроличья шубка. Мне подарил ее муж. Но, знаете, когда мы расстались, я ее кому-то отдала: стало неприятно носить вещь, подаренную человеком, которого я разлюбила…
Олеська слушала и замирала. Она никогда не сталкивалась с чем-то подобным. Нелли Артамоновна говорила о поступках, которым не было места в том мире, в котором она жила. Подумать только: шуба! Вещь, на которую копили годами, ради которой могли украсть или убить (если шуба достаточно хороша, то почему бы и не обокрасть кого-то противного вроде Лолки Шараповой?). Обладать шубой – и отдать ее? Разве так можно? Отдать шубу – потому что прошла любовь? Любовь… При мысли о том, что любовь прекраснее шубы, на Олеську опускалось облако истомы, внутренний голос шептал горячо, настойчиво: да, да, да, это то, ради чего стоит жить – получить все сокровища мира, чтобы швырнуть их в лицо, когда перестанешь любить. Она боялась этого голоса: понимала, что он похож на тот, который утаскивал мать в бутылку, голос, идущий со дна, из обители русалок и утопленников. Боялась, но слушала блаженно, плавясь, как сладкая кремовая розочка.
– Хотите посмотреть альбомы с фотографиями сокровищ Эрмитажа, юная леди?
– Да, конечно!
Драгоценные камни прекрасны, но прекраснее вдвойне их делает то, что многие из них обагрены кровью. (Благодаря этой книге Олеська смогла блеснуть на уроке литературы, рассказав, что за смерть Грибоедова персидский султан подарил императору алмаз «Шах». Борисовна была в восторге.) Она любовалась камнями, узорами на срезах, глубиной цвета и линиями огранки, смотрела на чудесные золотые украшения, на матовое и сияющее серебро и представляла, что все это – ее. Потом к этим украшениям прибавлялись изящные, как лебеди, туфли, летящие шелковые платья и мягкие шубки… Снежок снова вспрыгнул к ней на колени.
Олеся спрятала альбом в книжный шкаф и решила посмотреть и другие книги. Хотя художественная литература ее совсем не привлекала, она любила изображать некоторый интерес, чтобы не казаться пустышкой (она знала, что пустышек Нелли Артамоновна терпеть не может). Олеся достала какую-то книгу, чтобы с задумчивым видом пролистать ее, – на пол упала бумажка, видимо, служив