Любовь пришла не к ней. Ее предвкушение оказалось самообманом.
Она как была, так и осталась маленькой, худой, некрасивой девочкой, которую никто никогда не полюбит.
То лето стало летом ее отчаяния. Отчаяния, которого никто не заметил. «Постыдно позволять кому-то видеть, что твое сердце разбито», – сказала бы она Нелли Артамоновне.
Куда идем мы с «ты это я»?
Когда Полина начала встречаться с Сережей, Лоле стало совсем грустно. Раньше, когда они возвращались из школы вдвоем, Лола рассказывала Полине всякое: про то, что Олеська вообще никого не ценит и не уважает, кроме себя самой, даже свою подружайку Лу; про то, как мама метнула в телевизор тарелку с супом, когда президент что-то не то сказал; про то, что было бы здорово, если бы в магазине продавали бабочек, которых можно было расписывать вручную и отпускать… хотя, конечно, все писали бы всякое гадкое, поэтому это такая себе идея. Однажды Полина сказала:
– А тебе не кажется иногда, когда мы говорим, что это два великих писателя беседуют?
Лола ответила:
– Да ну!..
Полина засмеялась. Шел очень мелкий дождик, почти не ощутимый, у них обеих намокли волосы, у Полины завилась кудряшка у лба. Лола посмотрела на нее, а потом почему-то смутилась и стала смотреть на фонарь у подъезда. Этот фонарь был похож на строгого доброго учителя, которого у них не было. (То есть теперь был – фонарь отлично справлялся с его ролью.)
Лола сказала Полине то, чего никому никогда не собиралась говорить:
– Я верю, что мой ребенок будет великим человеком. Когда он будет.
– Так и будет.
– Это будет девочка. Должно быть больше великих девочек.
В тот момент для Лолы не было никого важнее Полины, которая легонько сбила с кончика ее носа каплю – и снова засмеялась; кудряшка у ее лба засмеялась тоже. Лола хотела поцеловать эту кудряшку, но что-то ее удержало. Фонарь стоял, дождь моросил – и каждая капелька казалась искоркой, крошечной, но живой – потому что светилась.
А через две недели, когда плаксивая погода сменилась сухой и выдержанной, Полина начала встречаться с Сережей. Он стал провожать ее, а точнее – шел вместе с ними все три квартала от школы до остановки автобуса, на котором Полина ехала домой. Большую часть дороги Лола шла с ними, мрачно размышляя, какой Сергей бесячий – высоченный, лохматый, с белесыми бровями и ресницами и редкими зубами, прямо-таки жившими под девизом «в этой жизни каждый сам за себя». Полина говорила:
– Правда, у Сергея волосы очень красивые? Волнистые, светлые…
– Угу… (Лола представляла, как его бреют налысо, как призывника.)
– И глаза у него такие… бирюзовые! Под свитер его подходят, да?
– Н-да. (Толкнуть бы его под локоть в столовке, чтоб компот вылил на этот свитер… бирюзовый.)
– Тело атлета – на физре видела, видела?
Лола закатывала глаза: ну да, конечно, на физре побегать без футболки он любит, не то что убогий колченогий Влад. Тот, кстати, тоже был недоволен Полининым выбором, смотрел колюче и сопел обиженно.
Пока они шли от школы, Сергей то и дело вмешивался в разговор и всегда с таким подвохом, чтобы непременно выставить Лолу дурой. Один раз даже спросил:
– Тебя, Шарапова, провожать вообще какой смысл? Ты ж бомжиха! Это все знают! Хочешь докажу? Ты на какой улице живешь?
Шутка для пятого класса. Что бы она ни ответила, он должен был сказать: «Все нормальные люди живут в доме, а ты на улице, значит, бомжиха».
– На которой нет бомжей! – злобно выпалила Лола. – Ты еще попробуй мне предложи доказать, что я не проститутка!
– Да вот уж не стану: на тебя и бесплатно-то никто не позарится!
– Ну да, конечно, когда рядом идет такая женщина, как ты, Сережа, я точно проигрываю!
Они переругивались, делая вид, что на самом деле никто не обижен, и Сергей даже нес не только Полинину сменку, но и Лолину. Правда, он часто вертел этими мешками, как нунчаками, пинал их, подбрасывал и ловил, а иногда – и не ловил, и они летели на землю, в грязь.
Но обычно парочка ворковала, а Лола просто шла рядом, как лишняя. Она привыкла к роли наблюдателя и иногда за всю дорогу не говорила ни слова. Или, чтоб как-то уйти от всего происходящего, напевала себе под нос, иногда из современного:
Иногда из детства:
Куда идем мы с Пятачком?
На мясокомбинат!
Ты ножик взял?
Конечно, нет!
Тогда идем назад!
Ей казалось, эти двое ее совсем не замечали, смеялись о чем-то своем, и золотистая голова Полины то и дело касалась плеча Сережи. Иногда Полина вспоминала о Лоле – чаще всего в те моменты, когда Сережа позволял себе что-то такое, что ей не нравилось. Тогда она говорила, так чисто и радостно (как ни крути, а так звонко и красиво у нее звучало только одно имя):
– Ло-ола, Лола! Ты здесь?! Чего ты там притихла? Тебя там маньяк не похитил?
Сергей смотрел на Лолу, как будто впервые замечая, а потом кривился, но добавлял:
– Шарапова, шевелись быстрее, что ты как обкумаренная, неужели домой не хочется?
Лола ускорялась, глядя на них несколько виновато:
– Задумалась…
От школы до дома вела выложенная бетонными плитами дорожка, довольно раздолбанная и вся в трещинах, а вдоль нее – деревья и фонари. Можно было пойти иначе – дворами, сперва пройти мимо гаражей, потом завернуть за угол – и так выруливаешь прямо к Лолиному подъезду.
– Дворами, мне кажется, ближе идти, – сказала Лола, просто чтоб что-то сказать.
– Да ну, одинаково, – тут же возразил Сережа, тоже просто чтоб возразить.
– Ближе. Но страшно, – продолжала упираться Лола. – Мало ли что там…
– И что там? Иди да проверь…
– Да мало ли кто… маньяк, может…
– Лол, какой маньяк?! Ты совсем дура?
– Сексуальный маньяк! Не слышал?
– Сексуа-а-альный! Ого! А ты-то чего испугалась? В этой-то шапке?
Лола столько раз отбивала реплики Сережи, что давно должна была привыкнуть к его подколкам, но тут ее терпение разошлось, как сломавшаяся застежка-молния. Лола решительно двинулась за гаражи.
– Ло-ол! – на Полинин крик она даже не обернулась.
Она шла так быстро, как могла, не глядя под ноги – вступила в дерьмо, вспугнула отливавшего мужика, который промычал что-то бессвязное и, покачнувшись, уперся рукой в стену гаража, обогнула эти чертовы жестяные будки, прошла вдоль стены дома и остановилась у подъезда, где принялась остервенело тереть ботинком о полумертвую рыжую траву – не хотелось нести дерьмо в дом.
– Ло-ол!
Полина была удивлена, Сережа – просто зол.
– Так быстрее, я права! – бросила Лола и быстро поднялась по ступенькам. – А ты, Герасимов, ходи дальше без шапки, надеюсь, уши твои уродские когда-нибудь отморозятся и отвалятся. Лучше б член отвалился, но и уши сойдут.
Больше она не возвращалась домой с Полиной и Сергеем: дожидалась, когда они уйдут, а потом шла одна, иногда сворачивая за гаражи. Никто не смел говорить ничего насчет ее шапки.
Сомнамбулический романс
В девятом классе они поехали в санаторий. Звучит прикольно, но на деле скучно и уныло: старый корпус, советская мебель, ужасные шкафчики с отваливающимися дверками, провисающие чуть ли не до пола кровати, которые многим парням были коротковаты – ступни торчали наружу, просунутые между железными прутьями спинок. Сергей жил в одной комнате с Владом и Андреем, в самом конце коридора. Девчонок поселили этажом выше.
– Так заведено испокон веков – чтоб кавалеры лазали в окна к дамам, рискуя сломать себе шею, – переигрывая, сказал пожилой воспитатель, встречавший их при заселении.
Сергей только пожал плечами: в окно к Полине он бы точно не полез. А если б и полез, то его, скорее всего, просто столкнула бы вниз Лолка Шарапова.
– Теоретически влезть в окно не так уж сложно, – начал умничать Влад, – если забраться на это дерево, а с него уже…
– На дерево не лезть ни в коем случае! – рявкнул приехавший вместе с ребятами физрук. – Оно, судя по всему, старое и сухое. Сук надломится, упадете – и вам пи… конец.
Все загоготали.
Дерево производило жутковатое впечатление. Это был дуб, наверное. Сергей не разбирался в деревьях. Если б на этом были листья, то, может, и получилось бы понять, дуб это или что-то другое; но листьев не было: в марте не до листьев. По виду так точно дуб – ствол толщиной в два обхвата, часть ветвей снизу спилили – наверное, они высохли, а может, кто-то реально по ним лазал. Сергей хотел пошутить про то, что этот дуб тут торчит со времен Толстого (в прошлом году они писали диктант, Борисовна сказала, что это знаменитый отрывок про дуб из «Войны и мира»), но не стал: стараясь сумничать, легче легкого обосраться и потом стать мишенью для чужих шуточек. Нет уж, увольте, это миссия Влада.
Хотя внутри здание было насквозь советским, снаружи еще можно было заметить, что это какой-то старинный особняк, правда, очень облезлый.
– Тут, наверное, была обсаженная деревьями подъездная дорожка, – заметил Влад, в этот раз не облажавшись.
– Да, тут были еще деревья, но слишком старые, могли упасть на дом, их все спилили, одно это осталось, – ответил воспитатель. Ей-богу, ему бы костюм из старых фильмов, и точно был бы дворецкий.
– Смотрите, у него – глаза! – неожиданно откуда-то выпрыгнула Полина. Сергей заметил ее красную куртку и растрепанные волосы (в хвост она их никогда не собирала). Пригревало, и куртку она расстегнула, под ней виднелся смешной полосатый свитер. Джинсы Полине были длинноваты и понизу уже выпачкались в грязи.
– Оно смотрит на нас, – эхом повторила выплывшая вслед за ней Лола Шарапова. Богатенькие родители купили ей модный серебристый пуховик, и она напоминала инопланетянку в скафандре.