Больше Лу ему не докучала; хозяина клуба она уважала и побаивалась: хоть он ни разу не повысил на нее или на кого-то из работников или посетителей голос, его считали строгим – за опоздания штрафовал, а стоимость сломанной по недосмотру администраторов техники обещал вычитать из зарплаты.
У Лу появилось своеобразное хобби: она вычисляла этих, которых стала называть про себя «тайными покупателями» (вакансия, которую они с Олеськой когда-то мечтали получить: ходить по всяким барам-ресторанам, а потом оставлять отзыв, как тебя обслужили; но Олеську и Лу даже не позвали на собеседование). Так и тут – тайные покупатели, пришли в наш мир, полазали, посмотрели, а потом возвратились в свой. Писать отзывы. Может, там им выдавали анкету пунктов на шестьсот, и они строчили и строчили: про погоду, например, или общественный транспорт. Всякие отписки ни о чем, лишь бы заработать денег, наверняка сущие копейки.
«Тайные покупатели» научили Лу одной важной стороне взрослой жизни: если что-то тебя не касается, то и ну его. Даже если это что-то потустороннее. Просто делай вид, что этого нет. Забудь.
Поэтому на Хряща Лу тоже долго не обращала внимания. В первый раз Лу увидела его возле подъезда дома, в котором они с Олеськой снимали квартиру. Он стоял с букетом каких-то белых цветов, Лу не разглядела, каких именно, только поняла, что белых – они сливались с ним самим, бледно-серым. Лу с Олеськой прошли мимо, хлопнув дверью прямо у него перед носом, но Лу заметила, какой взгляд метнула в его сторону Олеська: она его точно знала, и он определенно ей не нравился. В следующий раз он так же стоял возле подъезда, и так же с букетом. Помимо работы официанткой, Олеська ходила на курсы секретарей, потому что не собиралась век таскать подносы. Именно там она и познакомилась с Хрящом, которого сама именовала важно:
– Делопроизводитель!
Он у них что-то там преподавал. Внешне Хрящ напоминал куриную шею из супа – такой же многокостный и склизкий. Периодически он появлялся на пороге их квартиры, но внутрь Леська его никогда не пускала. Сперва Лу думала, что подруга так поступает из страха перед хозяйкой (та строго-настрого запрещала «водить мужиков»), но все было немного иначе – однажды Олеська озвучила свое кредо:
– Дом женщины – это тайна, и если она впускает в него мужчин, то нечего и думать о том, чтоб в ее жизни появилось что-то…
Она не договорила. У Олеськи была привычка обрывать фразу на полуслове, наверное, из-за отсутствия необходимости в четком и структурированном мышлении, ну или так она подчеркивала свою таинственность. Хрящ со временем все равно примелькался. Вечерами дежурил у подъезда, а утром приходил завтракать в кафе, где работала Олеся, к самому открытию.
– Что ему от тебя надо, Олесь?
– Это ты его спроси!
– А тебе что от него надо?
– Экзамен сдать хорошо. Место хорошее найти. В заводоуправлении, например.
Лу часто разговаривала с Олеськой о будущем. У них были не то чтобы разногласия, скорее, недопонимание:
– У меня есть план, – говорила Леська. – Вначале на работу секретарем, в хорошее место. Потом – получить высшее, желательно заочно, чтоб не отрываться от работы. Потом пойти на повышение и желательно – замуж. Там же, на хорошем месте, можно и мужа найти, а то сейчас ко мне только всякие мутные типы клеятся. Или гопники, или престарелые женатики…
– А у меня нет плана, – говорила Лу, – я хочу просто жить, жить, жить… так же, как сейчас… вот как мы с тобой живем…
– Разве это жизнь? У меня от работы ноги отваливаются, а перед глазами, если их закрыть, грязные тарелки и не менее грязные улыбочки. Вот когда будет у меня своя нормальная квартира, муж, семья, тогда…
Лу, если честно, не хотелось ничего такого. Ни нормальной квартиры, ни мужа, ни семьи – ничего. Ей хотелось бы прожить так, как они жили, до самого конца, до той поры, когда она сама однажды сможет зайти в соседний зал компьютерного клуба и не выйти обратно. Ей нравилась квартирка, которую они с Олесей снимали: ребристый диван, шаткие стулья, большой книжный шкаф, забитый разномастным хламом – что надо, то и найдешь, нравилась голая лампочка у потолка, дававшая тусклый, но уютный свет, и никуда Лу не хотелось идти, потому что все остальное в мире, кроме этого, было высшей математикой. Мир будто слышал ее желание, все так и длилось без перемен, хотя Олеська все-таки сдала экзамен и нашла место секретаря, которым оказалась недовольна.
– Разве это зарплата? Даже в «Толстом Джо» было лучше! А мужчины? Ох…
Хрящ все так же часто провожал Олеську до дома. И все чаще она говорила про него со злобой:
– Идет, таращится, чего хочет? Когда отстанет, не нужен уже… Убогий!
Так оно и продолжалось бы вечно, чему Лу, наверное, была бы рада, но однажды они с Олеськой встретили в магазине Сашку, того самого репетитора по математике, который помогал Лу готовиться к вступительным экзаменам в политех.
– Луиза! Ай эм вери глэд ту си ю! Как твои дела? Сдала вышку? Уже, наверное, на третьем курсе…
Он бросился к Лу, сверкая улыбкой. Был все такой же, громкий и верткий, как будто из рекламы вылезший.
– Нет, Саш… Я институт бросила.
– Как?
– Да так. Не мое это.
– Да ну! То есть… конечно, не твое. Оно вообще – ничье. Просто… ну, ты вообще неплохо справлялась… и профессия хорошая…
Тут в дело вступила Олеська, видимо, решившая спасти подругу от неприятного разговора:
– Я Олеся! Мне Лу о вас рассказывала. – Она протянула ему руку и улыбнулась. – Мне бы иностранный подтянуть. В СПбГУ поступать планирую. Но пока май инглиш из вери бед.
– О, тут я могу помочь! То есть не сам, хоть и спик инглиш вроде неплохо, но не на том уровне, чтоб готовить в вуз… Но есть человечек один… А не хотите посидеть? – вдруг спросил он каким-то другим тоном. – Теперь уже так, по-дружески, а? Перетрем наши дела…
«Какие наши дела?» – подумала Лу, но Олеська уже тащила ее за собой, даже не спрашивая согласия (они были почти одного роста, но Олеська всегда носила каблуки, была сильнее и увереннее, оттого казалось, что она – старшая, и Лу старалась не замечать, что подруга частенько этим злоупотребляет).
С этого-то все и началось. Олеська довольно быстро стала встречаться с Сашей. Точнее, они пару раз сходили в кино, а потом вроде как разбежались, но… именно он познакомил ее с Яном.
Ян был всего лет на семь старше их с Олесей, но выглядел очень взросло и солидно. (Честно говоря, Лу своеобразно понимала солидность: в ее глазах чем больше у мужика залысины, тем он солиднее, а полностью лысый Равиль Касимович так вообще самый солидный босс во всем Заводске.) Ян владел небольшим цветочным бизнесом – сетью ларьков по всему городу. Эти вездесущие ларьки всегда удивляли Лу: они работали круглосуточно. Кому и зачем мог понадобиться букет посреди ночи в спальном районе Заводска? Только если Олеське.
Так или иначе, а эти цветы ее покорили. Их было много. Очень много. В маленькой съемной квартирке стало тесно: цветы вообще занимают гораздо больше пространства, чем кажется – хрупкая здоровьем Лу быстро это поняла.
– Олесь, эти лилии… у меня от их запаха голова болит…
– Лу, это же орхидеи! Знаешь, какие это дорогие и редкие цветы!
– Это лилии! Обычные лилии! Пожалуйста, давай их в ванной запрем, а?
– Это точно не орхидеи?
– Да, клянусь тебе!
– А я орхидеи просила! Лилии ведь не такие редкие и дорогие, да?
Олеська доставала огромный, шелестящий целлофаном букет из вазы и выносила на мусорку – и Лу тут же становилось жалко цветов, погибших по ее вине.
Ян не нравился Лу: ей казалось, все, что он говорил, было приказом или наездом. Даже если он замечал, взглянув в окно: «Идет дождь», то дождь после этих слов должен был пойти в другую сторону. И уж тем более какие-то жалкие лилии по его приказу точно были обязаны превратиться в орхидеи. У Яна была «девятка», на которой он и приезжал за Олеськой – и увозил то в ресторан, то погулять, то к себе домой.
Лу долго боялась посмотреть правде в глаза, и потому, когда случилось то, что должно было случиться, это выбило у нее почву из-под ног.
Она осталась одна.
– Ян предложил… я тебе деньги оставлю – за этот месяц, а дальше ищи новую соседку…
Начиналось что-то новое и неприятное. Как бы сильно Лу ни хотела, чтоб ничего не менялось, а все менялось. Ей захотелось сказать что-то жалобное, щенячье: «Не уходи», «Не бросай меня», «Мне страшно».
Олеська расплывалась у нее перед глазами, как будто пряталась за той стеной из стеклоблоков, которая была у них в школе на втором этаже.
– Предательница, – наконец тихо сказала Лу.
«Все школьные годы ты у меня списывала, заставляла держать зеркальце, когда красилась в подъезде, использовала меня, пока мы жили вместе, когда надо было достать противные волосы из слива душевой, а теперь вот так берешь и уходишь…»
– П-предательница! – сказала она громче.
Олеська развернулась и ушла.
Лу не пыталась сдерживать слезы. Она не умела прятать боль, скомкать ее, как несвежий носовой платок, и засунуть в карман; маленькую лодочку на волнах отчаяния, ее долго бросало то вверх, то вниз под раскаты грома, вспышки молний и потоки ливня.
Новую соседку она так и не нашла. Теперь на оплату квартиры уходила почти вся ее зарплата. Чтобы как-то выжить, Лу стала брать больше смен и вообще почти перебралась на работу. Так было легче. Лу заваривала овсянку в чашке, пила дешевый, кисловатый растворимый кофе и проводила в клубе целые сутки.
Возвращения с работы стали другими. Лу выходила из автобуса и шла вдоль домов, вдоль кустов и деревьев, дворами, своим собственным, придуманным ей путем, петляя среди одинаковых многоэтажек, уверенно ныряя в арки – во тьму, но тьма была неприятная, тьма смотрела взглядом Хряща, который безмолвно дежурил у их подъезда.
Лу писала Олеське:
«Он тебя поджидает, похоже».
«Ненормальный. Вызови ментов».
«Он меня не трогает. Стоит просто».