Как разумный человек он понимал: мир не тот, что был раньше, в садике надежная охрана и калитка всегда заперта.
Но проклятые птицы кричали и кричали.
Случится зло! Зло! Андрей, упустишь! Зло! Зло!
Однажды зло и правда случилось – то, которого он не ожидал – дочери подрались, одна разбила другой голову до крови, жена устроила в садике скандал – и это был тот спусковой крючок, нажатие на который стало контрольным выстрелом в голову их браку.
Светка забрала девочек и уехала.
Мы встретились в странный период моей жизни, а нестранного не было
Лола любила детей; она часто думала, что родила бы еще, но прежний энтузиазм по части случайного секса сильно поутих, да и Бу, привыкшая получать всю любовь целиком, не очень-то обрадовалась бы конкуренту. Поэтому Лола нянчилась с чужими малышами. (Вот и пригодились три скучных года в педухе!)
Дети часто более личности, чем взрослые; их характеры светят так ярко, что приходится учить их – кого-то годами – приглушать этот свет. Орут, беснуются, швыряются едой за обедом и сандалиями на тихом часе, сочиняют на ходу стихи (когда гекзаметр, когда рэп), лепят из пластилина монстров, строят из песка свои города и топчут чужие. Все как полагается – Земля вращается, есть еще время попить чаю и позалипать в телефоне. Работа Лоле нравилась.
Главным источником проблем в любом образовательном или воспитательном учреждении всегда выступает руководство, полагающее, что в его силах исправить недостатки человеческой природы, сформированные миллионами лет эволюции. Общаясь с заведующей, Лола часто вспоминала Тарикова, который уже вышел на пенсию и перестал донимать школу своими дурацкими инициативами: «Вот уж воистину одного поля ягоды: педагоги-новаторы, черт бы их подрал!» Заведующая детского сада «Лампочка» ополчилась против природной человеческой жестокости: никаких игрушек в виде оружия, пистолетиков или сабель. Борьба с насилием, как и полагается всякой борьбе, протекала кроваво. Один мальчишка так не хотел расставаться со своим самурайским мечом, что рыдал в голос. Когда вечером ему вернули оружие, маленький боец так обрадовался, что даже поцеловал клинок (сентиментальный воин!). Разумеется, безоружные дети агрессию проявлять не прекращали, скорее наоборот – она рвалась из них, вспыхивая то тут, то там и причиняя больше боли, чем могла бы. Так кошка, которой удалили когти (чтоб не драла мебель, паскуда), начинает остервенело кусаться. Лола верила: ребенок должен быть смел и жаден. Если ему нужна эта кукла, или машинка, или деталь конструктора, он должен быть готов драться за нее – так в будущем он должен будет биться за другие дорогие его сердцу вещи: свой дом и свою семью. По крайней мере сама Лола выросла именно такой, и такой вырастала на ее глазах Бу.
Эти две девочки, вовсе не припевочки, носили фамилию матери (Николь и Ева Шеффер – красиво), но в сад их водил отец. Лола сразу его узнала – ее одноклассник, Андрей Куйнашев. В этот садик ходили и сын Олега, и дочка Надьки – все в одном районе живут. Андрей заметно постарел (как и она, наверное, но за своей внешностью Лола пристально не следила; кажется, прибавилось морщин и седых волос, да и хрен с ними), стал сильнее сутулиться, темные круги под глазами обозначились резче. В школьные годы он носил длинную челку, тень от которой ложилась на лицо, скрывая его вечно изможденный вид, а сейчас, когда он остригся почти под ноль, выглядит как узник концлагеря. Сразу понятно, что в браке несчастлив. Если бы люди осознавали, до какой степени их несчастье в браке заметно окружающим – буквально с первого взгляда, – они бы так не старались делать вид, что все хорошо. Но счастливых вообще мало…
Девочки-близняшки, тихие, бледные, поначалу не проявляли себя никак, но Лола сразу почувствовала в них проблему. Они аккуратно ели, не капризничали и не пытались отобрать у других детей игрушки, а если кто-то пытался что-то у них забрать – отдавали безропотно и шли играть с чем-то другим. Такая правильность пугала, за ней должен был последовать взрыв – так и вышло. Однажды Ева надавала Николь по голове куклой так, что разбила той лоб до крови. Крику было много, царапину промыли, залепили пластырем, а вечером, когда Лола объясняла Андрею, что случилось, он только покивал и пробормотал, путаясь в словах (Куйнаш никогда не отличался красноречием; Лола не могла вспомнить, чтоб он хоть раз красиво ответил у доски; когда в седьмом классе ему пришлось играть Ромео в школьном спектакле, это был самый тусклый Ромео из всех возможных):
– У нас с женой проблемы… наверное, девочки чувствуют нашу… наши…
– На тихом часу Ева забралась в кровать к Николь, и они лежали обнявшись, – сказала Лола. – Думаю, они помирились. И царапина несерьезная, не волнуйтесь. Она ее куклой ударила, пластиковой. У нее просто, у куклы этой, на руке пальчики жесткие, и вот так вышло…
– Мы с женой… Я вижу, что царапина несерьезная…
– Хорошо. Извините, пожалуйста, еще раз. В любом случае это моя вина.
Андрей ничего не ответил, только кивнул и ушел. Лола почувствовала облегчение, вздохнула свободнее, как будто сняла с плеч рюкзак, набитый камнями. Поначалу она подумала, что это облегчение из-за того, что Андрей не стал устраивать скандал (хотя кто знает, может, его жена, эта Шеффер, вломится завтра к заведующей, крича и обещая пойти в суд? Лоле почему-то казалось, что эта женщина, которой она ни разу не видела, на такое способна). Но потом Лола поняла, что дело не в этом – это был не ее груз. Это была Андреева тяжесть, только краем легшая на Лолу. Тяжесть обреченных отношений. Тяжесть предчувствия конца.
Лола оказалась права: Светлана Шеффер пришла к заведующей, поругалась и забрала детей. Лолу не уволили (за забором не выстроилась очередь из желающих вытирать детские сопли и выслушивать родительские вопли), хоть и отчитали знатно. Что ж, не впервой. Обычный тяжелый день. «Уволиться, что ли? Без меня ебитесь, как хотите», – дежурная мысль; в голове Лола позволяла себе мат.
Вечером у них дома Бу устраивала вечеринку в честь окончания четверти. Вечеринка так вечеринка – Бу разрешено все. Тем более что она неплохо учится, хоть иногда и швыряет учебником (а то и планшетом) в стену. Но это ничего, нормально в таком возрасте – перепады настроения, перемены увлечений. То на карате ходила, то пыталась веганить. Лоле удалось убедить ее подождать до восемнадцати лет, чтобы сформировался скелет (Лола втайне надеялась, что к тому моменту Бу передумает или настолько сильно влюбится в котлеты с сосисками, что просто не сможет соскочить).
Подростки веселились сами, Лола накрыла на стол, предупредила, что соседи снизу могут вызвать полицию, если будет совсем уж шумно, попрощалась и ушла. Хоть она пробыла с друзьями дочери всего минут двадцать, внимательно всех изучила. Вроде неплохие ребята. Кто-то из них похитил сердце ее красавицы, и тут надо быть особенно осторожной, вычислить и не выдать себя: нельзя, чтоб дочь догадалась, что мать сует нос в ее сердечные дела.
Недавно Бу попросила не лайкать ее фотографии. Ясно, понятно. Кто-то ей нравится. И хочется увидеть, что ее фотку лайкает этот кто-то, а не мама (что мама готова ее с ног до головы залайкать – это она и так знает). Лола считала Бу красавицей; иногда доставала телефон и начинала ее фотографировать: в профиль, анфас, только лицо, фигуру крупным планом, руки, в которых обычно телефон, ногу, на которой гармошкой собрался носок, прядь волос, выбивающуюся из-за уха – а в ухе уже две сережки, родинку над бровью и кривовато растущий зуб. Фотографировала и фотографировала, а потом показывала Бу лучшие снимки:
– Смотри, какая ты, смотри! Красивая какая! И в кого только?
Бу недоверчиво хмурилась, а сегодня так вообще огорошила:
– Ма-а-м, ты знаешь, что ты красотка?
– Я?
– Ага. Ты секси. Рома сказал: твоя мама секси.
– О господи, надеюсь, никто этого не слышал?
– Никто! Только Саша. И он сказал: да-а, горячая штучка!
Лола, казалось, привыкшая к любым подростковым и детским выкрутасам, опешила:
– Господи, что у них в голове! Они совсем ведь еще дети!
– Мама, а мне кое-кто нравится, но я тебе не скажу.
Ну и не говори. Лола все равно узнает. Кто же Бу больше по сердцу – веселый открытый Сашка (похож чем-то на их Сашку Трошкина) или умный, но себе на уме Ромка? Темненький или светленький? Классическая дилемма. А может, у Бу есть своя Полина?
Папа с мамой уехали на дачу. Оставив детям детские радости, Лола поспешила вслед за родителями. Как раз успевает на последнюю электричку. На даче можно будет в конце концов расслабиться: папа заварит ей свой фирменный травяной сбор, мама перескажет новости. А Бу приедет в субботу вечером, скрыв следы разгрома в квартире. Хоть бы не вылили остатки алкоголя в цветочные горшки, как в прошлый раз. Ну и ничего не сожгли, конечно.
Андрей написал Лоле через неделю. Ее номер у него был – у всех родителей ее группы был ее номер – извинился за поведение Светланы. Лола ответила внезапным приглашением попить как-нибудь кофе. Он согласился, но написал, что очень занят: жена с дочерями уезжают за границу. Потом поправился: «бывшая жена». Лола бросила бессодержательное «когда сможешь, напиши». Он ответил не сразу – очень долго набирал короткое «напишу», как будто решался. Так не дают ничего не значащих обещаний, и Лола поняла: напишет, и тут же прогнала от себя эту мысль, потому что не любила надеяться и ждать. Но тут пришлось долго ждать и надеяться, почти полгода – она успела забыть о той переписке, когда однажды Андрей позвонил ей.
Так жизнь и свела их, свела тихо, как сводит взрослых людей, которые мало разговаривают, а просто в какой-то момент, идя рядом, обнаруживают, что шагают в ногу и сбиться с этого общего ритма уже сложно.
Потусторонний С.
Во всяких там духов и чертей Сергей не верил никогда. Все эти сказки – от бед с башкой или от веществ. В двадцать первом веке живем, а люди все еще верят во всякую ерунду. Видать, деньги карман тянут, вот и носят их всяким попам да экстрасенсам. Сам Сергей ни с чем странным не сталкивался. Ну, в детстве лунатил малость, но это уже к одиннадцатому классу прошло, как и не было. Опасался, что в армии вдруг прорежется – во сне встанет и перестреляет товарищей, но обошлось. В городе ходило много дурацких баек вроде историй про рыб-чертей (такое странное место, где внутри одного двора еще двор, а потом еще двор, дескать, не выйти оттуда никак) или про двор на Благодатной (бывшей Дзержинского), где то ли материться нельзя, то ли что… Очередные враки: он сам жил в том дворе и не раз матерился там, правда, тихо, себе под нос: не хотелось испортить репутацию.