ас сегодня оленина свежая.
Часа через полтора, сытый и разморенный теплом, Георгий брел по поселку назад: было чертовски тоскливо, полевой сезон подходил к концу, а он его по-настоящему и не начинал, да и из дома ничего не было — по его же вине. При отлете предупредил жену, — чтобы зря не беспокоилась, — что до самого октября вряд ли сможет послать ей какие-нибудь вести, если не случайная оказия: все время он будет в тундре, а рации у него нет, в свою очередь и он до октября вряд ли что сможет от нее получить. Откуда он мог знать, что будет столько торчать в этом проклятом поселке. Раза три на всякий случай заходил на почту: все-таки могла бы написать, тем более, что он просил её об этом в расчете на случайный вертолет, — но от жены ничего не было.
Воспоминание о жене еще больше испортило его настроение: как она там? Была досада на себя, что не договорился как следует о письмах. Но в тоже время: договоришься, а ответить не будет возможности — и будет зря беспокоиться. Так было уже не раз. Георгий не знал, любил или жалел её больше. Она часто болела, он считал, по причине своей чрезмерной чувствительности, незащищенности: пройти бы стороной хотя бы мимо некоторых подлостей жизни, а она — нет, все примет к сердцу. По причине её болезней у них не было детей, Георгий не очень задумывался об этом, ему было не до них, а она очень переживала… Георгий не знал, что больше: любил или жалел её…
Навстречу опять попалась та молодая чукчанка. Георгий посмотрел на неё уже внимательней. Встретившись с его глазами, она опять смутилась, торопливо прошла мимо. Да, она несомненно метиска и по-своему хороша собой: тонкая, высокая, светлые, вьющиеся по плечам волосы — и в то же время раскосые чукотские глаза. Георгий не выдержал, обернулся, чтобы посмотреть ей вслед, — и опять встретился с её смущенными глазами.
«Ах ты, черт побери!» — взволнованно крякнул он и поежился в своей вымокшей под дождем куртке. Надо сказать, что за шесть лет семейной жизни Георгий ни разу не изменил жене. Не то, чтобы его вообще не волновали другие женщины или он был в этом смысле святым: просто все как-то было не до этого, да он и не умел заводить подобных знакомств.
Наутро опять была нелетная погода. Намерзнув в сыром нетопленом балке и почувствовав голод, — дрова давно кончились, а идти за ними под дождем в тундру веселое дело, — Георгий снова поплелся к пилотам.
В дверях пилотской неожиданно встретился с вчерашней девушкой. В руке у неё было ведро, в другой — тряпка. Столкнувшись с Георгием, она растерялась, торопливо сбежала с крыльца. Георгий приоткрыл дверь: пилотская была пуста, в одной комнате пол был вымыт, в другой и в прихожей только была развезена грязь.
«Видимо, она работает здесь уборщицей». Он вышел на крыльцо. Простоял минут двадцать, но никто не приходил. Спустился с крыльца, пошел к калитке.
— А, Георгий, привет! — услышал за спиной голос техника Валентина Ильича. — Наши наверху, в радиорубке. Поднялись, пока тут пол моют. Уже все, что ли?
— Да нет, в одной комнате только вымыто.
— А где же она?
— Убежала в аэропорт. Вон, крыльцо там моет.
— Что же она не домыла? А уже там взялась мыть…
— Какой прогноз?
— Прогноз плохой. Все кругом по-прежнему закрыто.
— Когда же я наконец выберусь в поле?! — Георгий в сердцах махнул рукой, хлопнул калиткой.
— Да ты не расстраивайся особенно-то, не твоя вина. А сегодня воскресенье, все равно бы не полетели, если бы даже самая отличная погода. Только разве санрейс. Ребята уже два воскресенья не отдыхали: то санрейс, то еще чище… Да что же она не убрала до конца? Подожди, я схожу в аэропорт.
Через несколько минут он вернулся с другой девушкой, постарше, типичной чукчанкой. Она смело посмотрела на Георгия и прошла в пилотскую.
— А почему Вера не домыла? — недовольно спросил её Валентин Ильич. — Такая аккуратная обычно, а тут бросила и ушла.
«Надо же, Вера — имя-то какое», — отметил про себя Георгий.
— Испугалась начальника.
— Какого начальника?
— А вот этого, — девушка показала на Георгия.
— А чего его бояться? — удивившись, засмеялся Валентин Ильич.
— Незнакомый человек, — уклончиво пояснила девушка. — А Вера у нас очень стеснительная…
Девушка вскоре кончила мыть, и Георгий с удовольствием сбросил в сенцах резиновые бродни, по чистым прохладным доскам торопливо прошел в теплую комнату.
— Ты посиди пока, а я схожу, попробую достать мяса, — заглянул в дверь Валентин Ильич. — Ребята скоро подойдут.
Георгий уже в который раз стал перелистывать истрепанные, бог весть как попавшие сюда журналы «Человек и закон».
Раздался стук в дверь.
— Да.
Но никто не заходил.
Снова стук.
— Да.
Но опять никто не заходил.
Георгий неохотно выбрался из теплого кресла, выглянул наружу. У крыльца стояла старая корячка с ведром жимолости.
— Возьми ягоду.
— Спасибо. Мне не надо.
— А может, возьмешь?
— Нет.
Старушка помолчала.
— Все скучаешь. Сколько девушек в поселке. Не скучай.
— Да кто меня полюбит?!
— Как это не полюбит? Любая полюбит. Ты сильный, красивый. Ты же знаешь, что геологов у нас любят.
— Знаю.
— Может, все-таки возьмешь жимолостью?
— Нет, спасибо, мне не надо.
Потеряв надежду дождаться пилотов, Георгий потащился через поселок к балку Рината. Навстречу попался Валентин Ильич:
— Куда это ты, Георгий? Сейчас мясо заварим.
— К Ринату нужно сходить. Потом загляну.
— Ну ты приходи, не стесняйся.
— Приду.
Ринат вместе с вездеходчиком лежал под вездеходом.
— Где же твоя многообещанная баня? — спросил Георгий.
— Какая, к черту, баня! Стланнику из тундры не на чем привезти. Дров-то нет. Третий день с вездеходом возимся. Завтра приходи.
— Да какой уж день — завтра да завтра.
— А что делать?! То одно, то другое летит. А запасных частей нет.
Утро опять было дождливым, но часам к двенадцати вроде бы стало проясняться, и Георгий заторопился к пилотам: а вдруг распогодит?
Но прогноз по-прежнему был нелетным, тут-то, над поселком, можно бы и летать, но горы так и затянуты глухими туманами.
Накормленный заботливым Валентином Ильичом, Георгий стал натягивать бродни, как в дверь опять осторожно постучали и на пороге с ведром в руке появилась Вера.
Не успел Георгий разогнуться, чтобы уступить ей дорогу, как дверь перед ним резко захлопнулась, он успел лишь заметить смущение на лице Веры.
Георгий обулся и вышел на улицу — совсем распогодило, а, черт побери, не улетишь! Вера мыла крыльцо аэропорта, если это крошечное строение можно было назвать аэропортом. Увидев его, оставила ведро и спряталась за дверью. Вместо неё вышла вчерашняя её подруга, взяла ведро, тряпку и, улыбаясь, пошла навстречу Георгию.
— Я сейчас вымою вам пол, а Вера вместо меня в аэропорте помоет, — сказала она подошедшему к Георгию командиру вертолета Юре Шаронову.
— Так что, она всех боится или только меня? — не на шутку обиделся Георгий.
— Всех. Стеснительная она у нас очень. Обычно у нас девушки смелые, а она стеснительная. В отца, что ли?
— А кто у неё отец?
— Русский. Звали Георгием. Как и тебя. Он умер здесь в горах, замерз. Вера нездешняя. Она родилась далеко отсюда, у моря. В бухте Сомнения. Знаешь такую?
— Знаю.
— Раньше там чукотский поселок был. Теперь нет.
— Ас кем Вера тут живет?
— С матерью. Мать у неё тоже от русского. И у Веры его фамилия осталась, своего-то отца она фамилию не знает — он не жил с ними. А тот жил.
— А как её фамилия? — удивленно спросил Георгий.
— Ирженина… Ладно, мне нужно пол мыть.
— Ну, скажите ей, чтобы она не боялась меня, — сказал ей вслед Георгий. Его не на шутку задело, что эта странная девушка Вера избегает его, боится. — Что я ей сделаю?
— А она не боится, — неожиданно оглянулась девушка.
— А что же?
— Ты ей нравишься. Давно нравишься, а сказать она стесняется. Странный ты какой-то. Ходишь все грустный. Вот она тебя и пожалела.
Георгий от неожиданности ничего не ответил.
Утром была погода, но вертолет опять перехватил Ринат. Георгий обиделся на него, а тот лишь отмахнулся:
— Ты пойми, у меня тоже работа. Кто успел, тот и съел. Тут иначе нельзя. Тем более, я официальный заказчик вертолета.
— Но пойми, Ринат, тебе вертолет нужен каждый день, а мне всего на день — мог бы уступить.
— Сегодня никак не могу.
— Но ты мне каждый раз так говоришь. Войди в мое положение.
— Не могу. Кто же тогда будет входить в мое положение?!
Георгий обиженно отвернулся и пошел в поселок.
Ринат лишь пожал плечами, усмехнулся.
— Может быть, на самом деле сегодня поработаем на него? — спросил его командир вертолета. — Уже половина августа, а парень, можно сказать, еще и не начинал работы. А его вездеходчик, наверное, уже загибается с голоду.
— У меня пять бригад сидят без работы. И в некоторых тоже, наверно, уже нет продуктов.
Вечером Георгий слышал, как пришел вертолет, но решил не ходить к пилотам: там, в своих красных «запорожских» шароварах, довольный сегодняшним днем, будет ухмыляться Ринат, — но не выдержал, пошел.
— А, Георгий, — радостно приветствовал его Валентин Ильич. — Иди причастись. Ребята мои сегодня на обратном пути в Хатырку залетали. Приняли по рюмочке. Им больше нельзя. А посмотри на Володю, он причастился основательно.
И точно: дизелист Володя пытался ему что-то сказать, но никак не получалось, он лишь блаженно улыбался и падал перед Георгием на колени:
— Мы… земляки… я… земляки… Я, между прочим… в студии МАХТа… учился… Понимаешь…
— Какого МАХТа? — не понял Георгий.
— МХАТа, — пояснил Валентин Ильич. — Лишнего чуток хватил, вот у него и замыкает, перескок получается.
Георгий засмеялся.
— Да он на самом деле, кажется, там учился, — сказал Валентин Ильич. — Трезвый молчит, сколько не выпытывай, а выпьет лишку — начнет рассказывать. То ли бросил, то ли выгнали.