— Мы не перегреемся? — осторожно спросил Слесарев. — Да и, наверно, уже пора обедать.
— Пожалуй, — сказала она. — Я вас задержала?
— Нет, что вы!
Одевшись, они стали подниматься по лестнице в город.
Он ждал, куда она повернет, чтобы свернуть в другую сторону.
— Ну ладно, — подала она ему руку. — Простите, что надоедливо лезла к вам со своими глупыми вопросами. Но мне было интересно. Я ведь впервые встречаюсь с настоящим альпинистом, — оправдывалась она. — Всего вам доброго!.. Всего вам хорошего, там, в горах!.. Впрочем, вы ведь еще не уезжаете?
— Нет.
— Ну тогда, может, еще и встретимся. Тогда не будем прощаться.
Она помахала ему рукой и скрылась в дверях почтамта.
Пообедав в подвернувшемся поблизости летнем кафе, Слесарев пошел по городу, но скоро устал, после гор было непривычно жарко, и он снова спустился на пляж.
Постояв в нерешительности, пошел к тому месту, где они загорали днем, но, полежав с полчаса, перебрался на другое место…
Смотрел на белые пароходы, бесшумно, словно в детских мечтах, проплывающие вдали, вспомнил девушку Нину Горшенину, которую когда-то любил, которая его тоже любила, да так, как никто позже его не любил, но почему-то тогда все рассыпалось в прах, и он до сих пор чувствует перед ней вину, хотя, разобраться, в чем же он виноват: просто все рассыпалось… Думал о своей работе, о последних трех изнурительных годах, кончившихся тупиком. А ведь целых три года! Даже в кино ни разу не сходил, лишь иногда— телевизор да бутылка сухого вина с случайно забредшим другом. И сейчас, кроме отвращения, ничего к своей работе не испытывал. Это от переутомления, это пройдет, успокаивал он себя… А если не пройдет? Что тогда? На самом деле переквалифицироваться в управдомы? Так ведь и не возьмут… Шутки шутками, а самому-то себе надо признаться, что ученого из меня не получилось. Да — доктор наук, да — пытливый исследователь, имел волю привязать себя к табуретке — на годы, а копнуться поглубже — получается пшик. И штаны зря протирал — жизнь мимо пролетела, и табуретку зря занимал — ничего не сделал, А что? Ничего. Всю жизнь только детализировал, разжевывал мысли других. Под старость попробовал думать сам — и залез в тупик.
Еще раз искупался. Снова лежал и думал. Чтобы отогнать невеселые мысли, представил перед собой черный скальный отвес Чатына, по которому через несколько дней нужно будет идти. Он видел это в мельчайших деталях, ведь, разрабатывая маршрут, одних только фотографий в разных ракурсах пересмотрел несколько сотен. Но отогнал и Чатын: успеется, никуда он от меня не денется, не уйдет.
Он снова спустился к морю, в общем-то уже собираясь уходить, и снова столкнулся с этой женщиной: вся в капельках воды, она, как богиня, выходила из пены морской.
— Добрый вечер! — улыбнулась она устало. — Я же говорила, что мы еще встретимся.
— Да, — сказал он. — Вы только что пришли? — Он поймал себя на том, что немного обрадовался встрече. Мало того, он признался себе, что несколько раз вспоминал о ней, даже несколько раз смотрел на лестницу, откуда она могла прийти, а потом совсем забыл о ней.
— Нет, я давно здесь… Однажды на волне мы чуть не столкнулись лбами.
— Серьезно? — удивился он. — Что же вы меня не окликнули?
Она пожала плечами.
— Не знаю. Наверно, боялась показаться навязчивой. Потом же — я не знаю вашего имени. Не кричать же мне «Эй!» или «Товарищ Слесарев!»
— Александр, — засмеялся он.
— Ну идите купаться, я вас опять задерживаю. Идите.
— Вы на том же месте? — спросил он.
— Да.
Он выплыл к буям, ограничивающим пляж. Берег качался далеко и косо. В другой стороне, где море незаметно переходило в небо, бесшумно, словно в детских снах, плыли белые корабли. Слесарев всегда немного волновался, когда далеко заплывал в море. Плавал он так себе, и всегда, когда далеко заплывал в море, к горлу подступало волнение: а вдруг не дотяну до берега? За ним наступало растерянное расслабление — всего на какое-то мгновенье, а потом, как в горах в критическую минуту, приходило холодное и злое спокойствие: как это так, не дотяну! Во что бы то ни стало, дотяну! Иначе будет очень смешно и глупо.
С глухо стучащим в висках сердцем он вышел из волны, немного передохнув на кромке прибоя, пошел меж лежаков.
— Присаживайтесь где-нибудь, — устало сказала она. — Вот сюда.
Он еще давеча заметил, что, в отличие от утра, у нее плохое настроение. Ходила на почтамт. Наверное, какое-нибудь неприятное письмо. Или телефонный разговор…
— Почему вы каждый раз так далеко заплываете? — спросила она. — Ведь вы не очень хорошо плаваете.
— Не знаю, — удивился ее вопросу Слесарев. Он на самом деле не знал. Плавал он действительно неважно, — когда она только успела это заметить?! — но всегда старался заплыть дальше, до той щемящей острой черты, когда не знаешь, доплывешь ли назад. Почему-то нравилось ему все это, нравилось заплывать ради этой острой минуты. И каждый раз все дальше и дальше.
— Так ведь однажды можно и не доплыть, — как бы продолжая его мысли, сказала она. — Я вчера долго наблюдала, как вас сбивало волной за мол, а вы совсем выбились из сил, хотя и не подавали виду. Никто этого не видел, а вы сами были подчеркнуто спокойны и равнодушны, но я видела, когда вы выходили на берег, вас чуть не шатало из стороны в сторону. Тем не менее, в следующий раз заплыли еще дальше.
— А вас как звать? — вместо ответа спросил он.
— Мария.
— А по отчеству?
— Евгеньевна.
— Мария Евгеньевна, вы что, провидец? Или мысли читаете? С вами немного страшно, словно вы видите меня насквозь. Вам, наверно, невозможно соврать.
Она засмеялась;
— А вы пытались?
— К счастью, пока нет.
— Ну и хорошо. Давайте собираться. Уже прохладно. Или вы еще остаетесь?
— Нет. Тоже иду.
Уже второй раз за сегодня они поднимались по этой лестнице.
— Вам куда? — спросила она,
Он пожал плечами.
— Но что-то же собирались вы сейчас делать? — улыбнулась она.
Он снова пожал плечами;
— Я еще не успел придумать. Я собирался об этом подумать на пляже, но заговорился с вами и забыл, — сказал он честно.
— Ну и дела! — усмехнулась она. — Положительно, нам нельзя больше встречаться. А то мы договоримся бог знает до чего… Права я была, что сразу не подошла к вам давеча… Как это ни странно, я тоже еще не придумала, чем заняться. Тоже собиралась подумать об этом на пляже и заговорилась с вами. Что же теперь делать?.. Знаете что, если вы меня не обманываете, что еще не придумали, что сегодня будете делать, идемте до гостиницы, ведь все равно нужно переодеться.
— Да, — пробормотал он.
— Так идемте, — не дождавшись его ответа, она пошла впереди.
— У вас какие-нибудь неприятности? — досадуя, в какое глупое положение он попал, спросил Слесарев. — Утром вы были совсем другой.
— Вы что, тоже провидец? — засмеялась она и снова стала усталой. — На два часа заказывала разговор с Москвой, но почему-то никто на переговоры не пришел. И писем нет уже полмесяца.
— Муж?
— Дочь. Три вечера подряд звонила из гостиницы домой — никто не берет трубку. Ну, думаю, может, к матери моей уехали. А у нее телефона нет, вот и пришлось заказывать переговоры, но на переговоры никто не пришел. Уж и не знаю, что думать.
— Может, просто запоздала ваша телеграмма, — попытался Слесарев успокоить.
— Может быть, — согласилась она лишь из вежливости, но не успокоенная его предположением. — Вы торопитесь?
— Нет.
— Тогда зайдемте на минутку в книжный магазин.
— Давайте.
В магазине было безлюдно. Он был беден. Она перебирала детские книжки. Слесарев стал перелистывать попавший под руку справочник яхтенного капитана. Когда-то он мечтал построить яхту, ну пусть не яхту, пусть небольшой швертбот, но чтобы обязательно под парусом.
— Вы когда уезжаете в ваши горы? — не оборачиваясь, спросила она.
— Через два дня.
— И вам очень хочется туда?
— Да как сказать. И да, и нет. За последние десять лет впервые вырвался к морю. Я ведь говорил уже.
— Так останьтесь еще.
— Это невозможно.
— Простите, можно задать вам еще один, не очень скромный вопрос?
— Да.
— У вас есть дети?
— Нет, — сказал он глухо. — Нет, Сначала все временили, подождем, мол, пока будет квартира, потом — когда она закончит институт, а потом… А потом суп с котом…
— Она была плохая женщина?
— Нет, — он положил обратно на полку «Справочник яхтенного капитана». — Совсем нет… Ее можно понять. Просто ей надоела такая жизнь. Как она мне сказала, ей хочется жить как все: ходить в кино, в театры, в гости, чтобы муж вовремя приходил с работы. А летом, как всем добропорядочным людям, ей хотелось к морю или на дачу. И спать спокойно, а не гадать, что со мной там, в горах. А я оставлял ее одну в городе или отправлял одну к морю. Так было два раза, три, а на четвертый они вернулись от моря вдвоем…
— Идемте, — сказала она… — Вы обиделись? — спросила она, когда они вышли на улицу.
— Нет. Просто думаю, почему я все вам рассказываю. В общем-то я не очень общительный человек и никогда об этом никому не рассказывал.
— Простите меня, пожалуйста.
— За что?
— За мои не очень-то деликатные вопросы.
— Пожалуйста.
Они дошли до гостиницы.
Слесарев остановился у высокого крыльца.
— Вы разве не будете подниматься к себе? — удивилась она.
— Я обманул вас, — смутился он. — Я не живу в этой гостинице.
— Серьезно?
— Серьезно.
— А почему вы это сделали? — она не совсем добро сузила глаза.
— Сам не знаю. Просто я тогда не думал, что еще встречу вас, и мне не хотелось объяснять, что я вообще нигде не живу.
— Как нигде не живете?
— Ну подумайте сами, разве сейчас, летом, реально просто так устроиться в гостинице. Да и на квартиру на три дня никто не возьмет. Ночую на турбазе за городом. Там в палатке у инструкторов для меня всегда найдется раскладушка или спальный мешок.