— Нет ваших? — спросил Федорыч. — А когда контрольный срок?
— Должны были вернуться сегодня, но контрольный срок завтра.
— Ну, тогда зря не изводите себя, просто их задержала непогода. Вон ведь что творится. У нас вулканологи на что на этом собаку съели, в такую погоду туда ни за что не пойдут. А так, раз ребята опытные, ничего с ними не случится.
— У вас по кружечке чая нельзя будет разжиться? Костер сейчас разводить…
— Конечно, какой разговор, — опередил Федорыча Юра. — И варите на нашей плите.
Вы не стесняйтесь. На костре сейчас разве сваришь?
Федорыч то ли не расслышал моего вопроса, отмолчался.
— Владимир Федорович, вы обещали рассказать про квартиру, — чтобы убить неловкость, напомнил я.
— Про квартиру? Это целая история. За раз ее не расскажешь.
— А у нас времени много. — Семен Петрович прижал руки к печке.
— Ну, тогда слушайте. В институте физики Земли с квартирами вообще было глухо. Даже в очередь меня не включили. Говорят, вступай в кооператив. А где у меня деньги? И вдруг предлагают переходить в Мосэнергоремонт: платят больше, хотя и простым мастером, а главное — квартиру обещают, по крайней мере, в очередь записывают. Перешел. А и там с очередью оказалось туго, а ребята уговаривают меня: «Сколько ты будешь так мыкаться?! Вступай в кооператив,». Уговорили, записался… Давайте, еще чаю налью… Вот вы скажите, — повернулся он к Семену Петровичу, — а если мне бёгом заняться?
— Пожалуй, не стоит. Легкие пробежки — можно еще, а бегать с нагрузкой не надо. Я бы вам посоветовал больше ходить утром, вечером. Но не шаляй-валяй, а размеренно, достаточно быстро.
— Я хочу немного потренироваться, пока приедет Степанов. Чтобы не отставать от него на восхождении.
— Все-таки вы собираетесь идти на Ключевской? Зачем же вам мои советы?
— Я тихонько. Основной груз Степанов понесет. Надо вот только к его приезду станцию в порядок привести.
— Ну, не знаю, — нахмурился Семен Петрович.
— Сейчас я сигнал проверю, — торопливо поднялся из-за стола Федорыч…
— Ну, так про квартиру, — вернулся он. — Записался я в этот кооператив и забыл, вот. Сижу я, значит, в Череповце, там самая большая в мире домна — и вибрация, и вдруг звонок, Володька Степанов: «Квартиру будешь брать?». «Ну, как же не буду!». А дело ближе — у меня денег нет. Что делать, отказываться неловко, да и перед ребятами неудобно, я и говорю: «Ребята, что вы мне подсовываете? Мне нужна хорошая квартира. А вы что подсовываете?!» А у самого денег нет. «Ну, ладно, — говорят, — жди следующий дом, там квартиры лучше будут». А у меня опять денег нет. А там и нужно-то сначала двадцать рублей — на какие-то организационные расходы. Ну, думаю, видел я в гробе такой кооператив, когда такие накладные расходы! Но квартиру все-таки надо, продал мотоцикл. Говорит, деньги через месяц отдам, и до сих пор не отдал. У ребят пришлось занимать. Но я только благодарен этому мужику за мотоцикл. Падал я на нем все время. Ездил, правда, осторожно, но все время почему-то падал. Деньги не сохранил, зато жизнь сохранил. Не ходил я ни на распределение квартир, никуда, но квартиру все-таки получил. Ребята постарались, Володька Степанов. Сейчас течет вот, уж несколько лет жильцы бьются, а толку нет. Думаю, по приезду полевые пустить, купить толя, гудрону и покрыть весь дом. Вы посидите, мне нужно ленту сменить да проявитель с закрепителем приготовить.
— Да нам уж и идти пора. Мы ненадолго заглянули, — Семен Петрович поднялся. — В разговоре время быстрее идет.
— Ну, смотрите, а то еще бы посидели, поговорили.
…Опять всю ночь лил дождь, не было никакой надежды на утро, но утром немного разволокло. На радостях развели костер, попили чаю и отправились в сторону зеленеющих вдали старых, уже поросших травой лавовых потоков побочного кратера Ключевского — конуса Карпинского. Семен Петрович — в надежде на охоту, я — покормиться на голубике и жимолости, а больше — разведать тропу в сторону вулкана Безымянного: рано или поздно ребята придут, и нам торопиться туда.
На границе старых, уже поросших травой лавовых потоков и свежих, всего двадцатилетней давности, пеплов Безымянного неожиданно наткнулся на заросли золотого корня. Надо же, один из сильнейших биологических стимуляторов, родственников женьшеня, еще его называют «корень жизни», появляется чуть ли не первым на еще почти безжизненных, только лет через пятнадцать после взрыва начавших зарастать вулканических пеплах.
Ждать ребят! Глаза невольно ищут по склонам Ключевского. Каждый камень принимаешь за них. Должны были вернуться еще вчера, сегодня — контрольный срок. Если не придут сегодня?.. Одному идти наверх?
Ну этот Эрнест! Точно, он подговорил ребят, и они после Ключевского тайком поперли на Камень, этот гигантский черный обелиск — жутковатое надгробье древней вулканической катастрофы. Надо же мне было проговориться, что на нем, кажется, еще никто никогда не бывал. Эрнест может потащиться из тщеславия — как же, мастер спорта! — ас его-то альпинистским опытом! Или на сопку Плоскую, а мы тут переживай. К тому же на Апохончиче уже надоело, скорее бы в путь. Тут хорошо бы пожить без забот, без тревоги за кого-то, и если бы впереди не горы работы.
Вот опять показалось, что идут. Даже слышу голоса. Сажусь на выжим лавы, вглядываюсь— нет, просто россыпь лавовых глыб. Облака плывут над ними и создают иллюзию движения. Внизу, в долинах — лето, а в сторону Ключевского страшно смотреть: на месте его зловещие черные тучи, в редких их прорывах студено сверкает снег.
С каким удовольствием полазил бы сейчас по этим лавовым вздыбам, по голубичным зарослям, а ниже могут попасться и грибы. Но большой радости от прогулки нет — все гложет тревога. Километра с два прослеживаю тропу в сторону Безымянного, к возможной переправе через реку Сухую Хапицу, и возвращаюсь к палатке: вдруг вернулись ребята.
Налетела гроза. Утихла. Уже шесть часов. Еще с полчаса безнадежно всматриваюсь в склоны вулкаца, забираюсь в палатку. Задремал. Вдруг — голоса! Наши?!.
Нет, двое идут снизу… Наши, не сориентировавшись в тумане, прошли мимо, вниз?.. Но почему только двое?.. Если только алмаатинские селевики, а больше в этом районе быть некому.
Увидев палатку, остановились, свернули.
Нет, не наши. Облегченно вздохнул.
— Здравствуйте! — еще издали улыбнулся русоволосый, чуть выше среднего роста, парень. Второй пониже, коренастый.
— Здравствуйте!.. Из Алма-Аты?
— Из Алма-Аты, — подтвердил русоволосый. — Юра Козлов, — крепко пожал он мне руку. — Николай Долгих, — представил своего спутника. — А вы не медики? В прошлом году не вы работали на Корякском нагорье?
— Мы.
— Ну вот, еще в прошлом году могли встретиться. На рысях мимо нас прошли. Мир тесен… Извини, торопимся на связь. Потом поговорим. Топали тридцать километров — и вдруг опоздать. Кто хоть там? Володя?
— Танюшкин. Володю уволили.
— Федорыч? Этот чудак? Ну, извини.
— Конечно, ребята.
— На обратном пути заглянем.
Беру бинокль, опять шарю по склонам Ключевского. Потом беру ведро и бреду на сейсмостанцию: я уже соскучился по свежему человеку, а на обратном пути наберу в родничке воды.
Осторожно вхожу. Оба пришельца рядом с Федорычем у рации. Русоволосый диктует радиограмму:
«Ивашкевичу. На исходе продукты. Завтра нужна машина. В долг пришлите: хлеб — двадцать буханок, спички, водку — шесть бутылок, вино — три бутылки…»
Федорыч недоволен:
— Диктуй скорее, кончается связь.
Потом мы пили чай. Когда я сказал, что был здесь восемь лет назад, Юра Козлов заволновался:
— Может, завтра поедешь к нам, а? Покажешь, где были границы грязевого потока Безымянного после его взрыва пятьдесят шестого года. Где был лес, где — нет. Мы не можем толком разобраться.
— Юра, да я многое забыл. К тому же тогда специально к этому не присматривался.
— Все равно. Что-нибудь да помнишь. Это очень интересно сопоставить. Не пешком. Завтра к нам машина пойдет, заберет. А потом обратно отвезем.
— Не могу, Юра.
— Ну, это же всего на день.
— Не может он, — подтвердил Федорыч. — У него ребята ушли к кратеру. Видишь, какая погода. Запаздывают.
— А когда они должны вернуться?
— Еще вчера.
— А контрольный срок?
— Сегодня.
— Ну так придут. Ну, а когда придут ребята?
— Мы уходим дальше. И так опаздываем. Ты уж извини. Тоже работа.
— Жалко, а как бы интересно сопоставить! И я карту не взял, — с досадой хлопнул он себя по колену, — хоть бы тут показал.
— А у меня нет карты того района. Наверно, дома должна быть приблизительная схема грязевых потоков. В старых бумагах вроде бы завалялась.
— Серьезно? Знаешь что, запиши мой адрес. А потом пришлешь, а?.. И будешь в Алма-Ате, заходи, всегда жду.
— Хорошо, Юра.
— Будь другом… Ты уже уходишь?
— Я воду только отнесу. А то мой начальник подойдет, даже чаю вскипятить… Вы же мимо пойдете.
— Конечно… Юра, — повернулся Юра Козлов к Юре Привалихину, — тут была гитара. — Энергично потер руки: — Давно не брал в руки гитару:
Я так и остался под окном с ведром воды в руках.
Все-таки хорошо слушать гитару вот так, в дороге. Встретились трое на перекрестке экспедиционных троп — и словно с детства знакомы, а минут через десять расстанемся, и мало вероятно, что когда-нибудь встретимся. Каждый знает это, но все равно счастливое чувство, что мы обязательно где-нибудь встретимся— через год, через два, через десять, но все равно встретимся, и такие же молодые, здоровые, и так же нам будет хорошо.
— Ну, мы побежали, — посмотрел Юра Козлов на часы.
В это время из радиорубки появился Федорыч:
— Подождите. Вам радиограмма. Хорошо, что задержались. «Антонову. Родилась дочь. Назвали Таисией». Кто из вас Антонов?
— Там он, в лагере… Как Таисия? Ведь он хотел Ольгой. Ах чертова баба, все-таки сделала по-своему! Ах, надо же как-то обмыть. У вас, Владимир Федорович, ничего нет?