Она стала названивать детскому хирургу – нет ответа. Тогда Соня попросила дежурную сестру начать полноценную поисковую операцию и достать его хоть из-под земли, а сама пошла в смотровую – записать историю болезни и немного успокоить мать. Лишь записав первую фразу, она вспомнила, что жена Стрельникова погибла, значит, это не мать, а какая-то другая родственница. Но все равно волнуется за ребенка.
Соне было мучительно свое бессилие, и попытки успокоить родственницу были насквозь фальшивы, так что она не стала продолжать, а выскочила на пост. Сестра доложила, что детский хирург нашелся в Петербурге, в гостях у друзей, и готов приехать, хоть добираться ему не меньше двух часов и, кроме того, он сильно пьян.
«Что ж, человек в своем праве, – вздохнула Соня. – В свободное время может делать что хочет. Только знать бы сразу, до разговора с детским областным».
Она перезвонила в область, но хирург не брал трубку. В этом нагромождении препятствий Соне стало видеться какое-то колдовство. Она набрала номер сначала ординаторской, где ей никто не ответил, а потом приемника. Там очень любезный медбрат сообщил, что хирург ушел на операцию.
Время утекало.
Что же делать? Тупо посадить ребенка в сантранспорт и отправить в областную больницу, написав в направлении, что детского хирурга нет в городе? Но даже если вдруг машина и будет готова за двадцать минут, что маловероятно, то неизвестно, какой прием окажут в областной. Хирург может зависнуть в операционной до утра, и что тогда? Другие члены дежурной бригады могут отработать отлично, но надеяться на это было бы ничем не оправданным оптимизмом.
Соня шепотом чертыхнулась. Виноват всегда врач. Наплевать, что областной хирург поступает некрасиво, открещиваясь от лишней работы, что иметь одного-единственного детского хирурга на весь город по меньшей мере безалаберность, все это никого не будет интересовать. Вот ребенок с острой хирургической патологией – и девать его некуда. Придется действовать самой, но если что-то пойдет не так, то все равно обвинят Соню – зачем полезла, не имея сертификата по детской хирургии. Не бывает в нашей медицине такой ситуации, которую нельзя было бы повернуть против врача.
Чертов Стрельников, вот приспичила ему эта конференция! Со своими связями он бы за три минуты нашел детского хирурга для собственного сына!
Соня достала телефон и набрала номер. Недоступен абонент…
В тоске она прокрутила ленту контактов, и взгляд зацепился за номер Ивлиева. Скорее всего, бывший заведующий пошлет ее подальше, но отчаянные времена – отчаянные меры.
Ивлиев выслушал ее лепет, не перебивая.
– Ща, – сказал он. – Козлов только предупреди.
Под козлами, как поняла Соня из контекста, имелись в виду анестезиологи. Ивлиев почему-то не очень их любил.
Дежурный анестезиолог не обрадовался перспективе давать наркоз маленькому ребенку. Сразу спросил, звонила ли она в Питер, и когда узнал, что безрезультатно, предложил лучше попробовать еще, а если уж не получится в областную, то в какую-нибудь другую или сообщить дежурному по мэрии, пусть что-то решают.
От этих речей Соня почувствовала прилив холодного бешенства. Ее и раньше возмущала манера некоторых докторов преподносить свои прямые обязанности как личное одолжение. Часто доходило до абсурда: если пациенту требовалось дополнительное исследование или наркоз, хирургам приходилось просить соответствующих специалистов за этих больных, словно за собственных родственников. Причем, как правило, чем ниже был профессиональный уровень такого специалиста, тем больше нужно было его уламывать. Иногда Соня просто чувствовала себя психотерапевтом или переговорщиком. Но сегодня она уже потратила достаточно времени и сил на умасливание.
– Все возможности исчерпаны, – процедила она и сама удивилась, как сурово звучит голос. – Готовьтесь дать наркоз, иначе я действительно позвоню дежурному по мэрии, и мы составим акт, что вы отказываетесь выполнять свои обязанности.
…Ивлиев появился минут через пятнадцать, по обыкновению мрачный и злой. Быстро посмотрев ребенка и снимки, он обругал всех ишаками, и Соня поняла, что после того, как он поможет малышу, ее ждет страшный нагоняй. Ивлиев, наверное, соскучился на пенсии по разносам подчиненных. А в качестве бонуса будет лекция, что бабам в хирургии делать нечего… Соня невольно улыбнулась.
Витю забрали, а ей сказали ждать пока в приемном отделении. Смотровая понадобилась другим больным, и Александра с Гришей устроились в коридоре на скамеечке. Сидели рядышком, взявшись за руки, и ждали, что им скажут. Старик с бровями (Александра так волновалась, что не запомнила, как его зовут) объяснил, что попытается вылечить Витю без операции, но исключать этот путь пока нельзя. Если получится консервативно, то ребенка направят в палату наблюдения, где «мамочка» сможет за ним ухаживать, ну а если нет, то по ситуации.
Старик выглядел очень грозным, не успокаивал и не обещал, что все будет хорошо, но почему-то, как только он посмотрел Витю, паника отпустила Александру. Она верила, что для ребенка будет сделано все возможное и он обязательно поправится.
Сердце уже не трепетало, как заячий хвост, ушло противное чувство пустоты под ложечкой, и Александра стала способна думать о практических вещах. Собираясь в больницу, она побросала в пакет какие-то Витины вещички, а о себе не подумала. Между тем нельзя же находиться в хирургическом отделении в уличной одежде! Обязательно нужен халатик и тапки… А что делать с Гришей? Понятно, что мальчик волнуется за брата и все равно не уснет, но все же нехорошо, что он коротает ночь на скамейке в приемном отделении.
Тут в коридоре показалась шумная и, видимо, пьяная компания. У одного из ее членов рука была обмотана тряпкой, пропитанной кровью так сильно, что капли летели на пол.
Александра обняла Гришу, прижала к себе и сдвинулась на скамеечке подальше.
Только компания утихомирилась и села ждать врача возле перевязочной, как с грохотом пролетела по коридору каталка, толкаемая сотрудниками «Скорой помощи». Александра отвернулась, чтобы не видеть лежащего на ней человека, и свободной рукой прикрыла Грише лицо, чтобы он тоже не смотрел.
Жизнь кипела здесь, несмотря на ночное время.
Александра вдруг подумала, каким беспечным и приятным было ее собственное существование. Взросление в любящей семье, раннее замужество, крепкий и благополучный брак. Измены мужа, конечно, не обрадовали, когда она о них узнала, но в остальном все было просто идеально. Она могла позволить себе работать на полставки, а потом и вовсе стать домохозяйкой. Ничто не мешало ей развивать свои писательские амбиции, не пришлось выбирать между тяжелым изматывающим трудом с гарантированным куском хлеба без масла и приятным творческим процессом, который, может быть, принесет доход, а может быть, и нет.
Ей никогда не приходилось дежурить ночами, и чувство личной ответственности за чужую жизнь тоже было ей незнакомо. Зато все это выпало на долю ее мужа. Виктор не спал сутками, оперировал, принимал решения, от которых зависело, жить человеку или умереть. Общался вот с таким вот пьяным быдлом, как то, что шумит сейчас у перевязочного кабинета. Был в гуще жизни, в эпицентре борьбы за нее, пока жена сидела в хрустальном замке. Наверное, ему нужен был такой же боец, как он сам, с которым он сражался плечом к плечу, а не только безропотная принцесса, которая ничего не могла другого, кроме как ждать своего принца и гладить ему рубашки… Что ж, Инга как раз и была таким бойцом. Только вот если Виктор обрел наконец соратника и друга, почему не разделял с ним все, в том числе и быт?
Ладно, перебила себя Александра, сейчас не об этом речь. Пока доктора занимаются с Витей, надо решить, что делать со старшим. Альбине, что ли, позвонить, пусть приедет заберет? Бррр! Александру даже передернуло от этой перспективы. Что ж, бабка, конечно, притащится, она ж героиня, но что начнется, прямо думать не хочется. Сначала разрекламирует свой беспримерный подвиг, потом начнет до всех домогаться, как лечат Витю, что с ним делают и кто именно делает, а когда ее одернут, станет орать на всю больницу «яжеврач!». Вынесет мозг всем, уж в чем в чем, а в этом на нее можно положиться.
Попросить маму? Они с папой приедут без вопросов, но будут огорчены, что дочь до сих пор плотно участвует в жизни бывшего мужа. Потом оба они уже немолоды, и ночные приключения совсем для них не полезны. Господи, да они с ума сойдут, как только увидят входящий от дочери в такое время суток!
Тут зазвонил ее собственный телефон. Александра вздрогнула, прочитала, что это Колдунов, и с облегчением приняла вызов. Почему-то мысль, что это может быть бывший муж, была неприятна.
– Я освободился, – сухо сказал Ян. – Как у вас обстановка?
– Витю забрали доктора, вот сижу жду, что они скажут.
– Понятно. Ладно, я сейчас подъеду.
– Ну что вы, зачем. Тут вроде бы нормальные врачи.
– Подскочу на всякий случай.
Александра для виду поотнекивалась, но обрадовалась, что скоро появится взрослый человек, который поддержит ее и вообще проконтролирует ситуацию.
Она прикрыла Гришу полой своей куртки и украдкой помолилась, чтобы все прошло хорошо и малыш начал поправляться. Все тревоги и желания, обиды и огорчения, занимавшие ее жизнь в последнее время, теперь казались ничтожными и бессмысленными по сравнению с Витиным здоровьем. Не сданная вовремя книга, влюбленность в Мешкова – какая это суета сует, даже стыдно принимать всерьез. Дети – вот что важно, а остальное это так… Попытка заполнить пустоту.
Доктора не сказали, сколько придется ждать, и теперь Александра не знала, пора начинать паниковать или все идет по плану. Она окликнула медсестру и спросила, как она думает, скоро ли все решится, и та ответила, что в медицине нельзя делать никаких прогнозов. Как будет, так будет. Но раз пришел сам Ивлиев, добавила медсестра, то сделает все, что только возможно, чтобы ребенок скорее поправился.