– Подожди, это который Витенька, муж или сын?
Александра засмеялась:
– Сын.
Такое короткое слово, и так приятно его произносить. Сын, сынок…
Они встретились на следующий день. Витя спал в колясочке, хорошенько упакованный в новый комбинезончик, а Александра неспешно шла с ним вдоль длинного Английского пруда и не уставала любоваться, какая в нем тихая вода. Лежит, как черное зеркало, не шелохнется. Мешков догнал ее возле руин Английского дворца. За те сорок лет, что прошли с тех пор, как она видела их впервые, груда обломков из серого гранита все больше превращалась в простой холм, и нужно было уже присматриваться, чтобы заметить в земле строгую резьбу капители. Все проходит, все сглаживается, даже самые страшные раны…
– Привет, – сказал Всеволод, обнимая свою даму радостно и по-свойски.
Александра не удержалась, ответила ему, и прошло много времени, прежде чем они отступили друг от друга.
– Соскучился, жуть! – Мешков наклонился к коляске. – Слушай, я не врач, конечно, но малыш выглядит отлично. Такие щеки, просто супер!
– Да, слава богу, все позади, но что было, Всеволод, это просто ужас!
Мешков молча взял ее за плечи и притянул к себе. Так они прошли метров сто, разглядывая деревья на том берегу – почти облетевшие, с поникшими над водой ветвями. Александра вдруг вспомнила, как в юности мечтала именно так ходить с возлюбленным, чтобы его рука лежала на ее плечах. Еще не знала, в кого влюбится и с кем будет, а о руке на плечах мечтала. Но Виктор никогда не ходил так с ней, говорил, вульгарно.
– Нам придется расстаться, Всеволод, – сказала она тихо.
– Саш, ну что опять-то? – Мешков сильнее прижал ее к себе. – Снова наркоманские страхи?
– Нет, не они. Я люблю тебя и доверяю тебе, но обстоятельства складываются так, что вместе мы быть не можем.
– Слушаю дальше.
– Всеволод, я хочу заменить этим детям мать, – сказала она решительно. – Так уж получилось, что мне нужно только это. И все.
– Это я понял. С самого начала было ясно, что так оно и будет.
– Да?
– Конечно. И я тебе вообще-то говорил, что не против детей, так что незачем выбирать между ними и мной.
Александра покачала головой и прижалась к Всеволоду, чувствуя щекой грубую ткань его куртки. Последние минуты провести вместе, сохранить еще одно хорошее воспоминание…
– Всеволод, но я не могу их забрать к себе! Они же не щенята, а люди! Нельзя взять и вырвать их из родного дома, лишить отца только потому, что мне на старости лет приспичило поиграть в мамашку! Это я хочу быть с ними, понимаешь? Поэтому менять жизнь должна я, а не они!
– Да, это очевидно, – согласился Мешков, удивив Александру.
– Ну именно! – продолжала она. – Я не могу быть немножко твоей женщиной, немножко для них мамой, немножко писательницей, немножко тем, немножко этим. Надо выбрать, что действительно необходимо, и сосредоточиться на этом. О, дорогой, если бы только было позволено, я с радостью забрала бы ребят к себе и была бы абсолютно счастлива, потому что дом Инги, он все же давит на меня, и каждый день встречаться с Виктором мне тоже совсем не нравится.
– Но это будет неправильно, верно? – мягко сказал Мешков. – Хотя мне почему-то кажется, что твой бывший спит и видит, как бы полностью спихнуть на тебя детей. Мелкий-то норм, не сообразит, а для старшего это станет ударом.
– Вот именно, – вздохнула Александра. – Сам подумай, как бы ты пережил, если бы родной отец сбагрил тебя какой-то бабе. Которая еще к тому же живет с каким-то странным мужиком.
Всеволод засмеялся:
– Не хочу хвастаться, но вообще-то я как отец очень даже котировался у своих детей. Они мною страшно гордились, и внуки, кстати, тоже. Но ты права, так поступать с ребенком нельзя.
– Вот видишь! Всеволод, я бы очень хотела остаться с тобой…
– Но высокая в небе звезда зовет тебя в путь? – перебил он.
– Да, зовет. И это не потому, что ты справишься без меня, а они не справятся. Они тоже справятся, не сомневаюсь, но, раз надо выбирать, с тобой я могу расстаться, а с ними – нет.
– Это нормально, – улыбнулся Мешков. – В конце концов, человечество давно бы вымерло, не будь материнского инстинкта. Только неужели вот прямо никак нельзя соединить меня и их?
Александра нахмурилась.
– Я думаю, придется все-таки выйти за Виктора опять, – процедила она, – иначе ничего не получится.
– Господи, Саша!
– Ну а что? От него я хотя бы знаю, чего ждать, а в тебе мне только предстоит разочаровываться. Он изменник, так и бог с ним, пускай. А если я узнаю, что у тебя другая женщина, это меня просто убьет.
– Ну здрасте! Не трава, так баба!
– А скажешь нет? Все мужчины изменяют, почему ты исключение?
– Не все.
– Все.
– Сашка, твой придурок Стрельников это еще не все.
Александра вздохнула:
– Считается, что есть верные мужья, но это теория. А на практике… Вы просто убеждаете себя, что это ничего не значит.
– Я не изменял жене, – сказал Мешков тихо. – Батя мой никогда не изменял маме.
– Правда?
– Да. Слушай, положение действительно непростое. Ребята потеряли мать, и наши проблемки просто чушь собачья по сравнению с их утратой. Это ясно. Ты очень хорошая женщина и делаешь именно то, что необходимо, поэтому, если ты считаешь, что, для того чтобы детям стало полегче, нам нужно расстаться – расстанемся. Только прошу тебя, ответь на один вопрос: ты простила Виктора?
– То есть?
– Можешь мне не говорить, просто подумай, простила ли ты его в полном смысле слова, и если нет, то или все-таки прости или не выходи за него замуж.
Александра сказала, что подумает.
Мешков покосился на спящего ребенка и вдруг притянул ее к себе. Поцелуй был торопливым, жадным, непристойным, и только когда Александра почувствовала – еще секунда, и она никогда не отпустит Всеволода, удалось оторваться от него.
Он стоял, тяжело дыша, растрепанный, с диким взглядом.
– Саш, не выходи пока за Стрельникова. Подожди. Мы что-нибудь придумаем.
Она покачала головой, отвернулась и покатила коляску к дому. Очень хотелось, чтобы Мешков догнал ее, но в глубине души Александра была благодарна, что он этого не сделал.
Утром тягостные мысли не отпустили Соню. Новый день, новая жизнь – все это прекрасно, но куда девать старую себя? Она умылась, глядя на отражение в зеркале без всякого энтузиазма, оделась и пошла в кухню завтракать. У них в семье не было принято есть на бегу, любой прием пищи по обстоятельности не уступал воскресному обеду – все втроем садились за стол, ели кашу, не спеша потягивали кофе и делились планами на день. Конечно, приходилось вставать очень рано, но оно того стоило. Лучше так, чем суетливая беготня в ночной рубашке по квартире и хватание кусков на бегу. Да и на работу приходишь уже полностью проснувшейся, подготовленной и сконцентрированной.
Сегодня была любимая каша Сони – гречневая.
– Положи масло, – вдруг сказала мама, когда дочь начала есть.
– Спасибо, я так, – улыбнулась Соня. Она не боялась потолстеть, но все время помнила про свое шелковое платье, купленное для похода в театр с Германом, и хотела, чтобы, если вдруг случится повод его надеть, платье село так же отлично, как и тогда.
– Нет, ну что это, – воскликнула мама. – Надо с маслом есть!
Соня глазом моргнуть не успела, как приличный кусок сливочного масла оказался у нее в тарелке и начал стремительно таять на горячей каше.
– Вот так, – сказала мама с удовлетворением.
«Да что ж такое, что ж я живу, будто мне пять лет! – подумала Соня горько. – Хорошо кушаю, хорошо учусь, спортом занимаюсь, чтобы не болеть и не огорчать маму с папой… Только и делаю, что соответствую чужим ожиданиям!»
Масло между тем совершенно растворилось. Наверное, стоило оттолкнуть тарелку, заявить, что она в состоянии сама решать, как питаться, но Соне никогда не нравились бури в стакане воды. Очень хорошо, вчера проявила слабость с Ларисой Васильевной, а сегодня возьмет реванш из-за какого-то несчастного масла. Дома, перед родителями, в самом безопасном для себя месте!
Соня с трудом проглотила несколько ложек и быстро вскочила из-за стола, пробормотав, что необходимо сегодня быть на работе пораньше.
Она волновалась перед встречей со Стрельниковым, думая, что он с порога начнет давить на нее, но Виктор Викторович был мил и добродушен даже больше обыкновенного. Сказал, что Соня «молодчинка» и поинтересовался, не образовалась ли у нее в голове какая-нибудь идея для научной работы. А когда Иван Александрович сказал в пространство, что если человек выполняет обязанности двух штатных единиц, то ему уже не до науки, Стрельников просто не удостоил интерна ответом.
Соня решила, что за ночь профессор остыл, понял, что был не прав, и теперь хочет забыть всю эту некрасивую историю. Тем более пациент ни к кому претензий не имел, а наоборот, горячо благодарил всех врачей и Господа Бога за то, что вообще остался жив.
Вообще, есть такая странная закономерность – чем большего человек добился в жизни, тем скромнее он себя ведет в качестве пациента. Казалось бы, большая шишка, имеешь право повыпендриваться, но обычно уважения к себе требуют как раз всякие деклассированные элементы. Они же скандалят и пишут жалобы, так что у доктора гораздо больше шансов «влететь» за бомжа, чем за академика.
Решив, что Стрельников выпустил пар, успокоился и проблема себя исчерпала, Соня занялась текущими делами, но к полудню позвонила секретарша и сказала, что заведующую хирургией ждут у главврача.
Соня вздохнула. Сейчас очень кстати пришлась бы какая-нибудь экстренная операция, но увы… Пришлось отправляться на ковер.
В кабинете главврача обнаружился полный состав: сам главный, начмед и, естественно, Стрельников.
– Мне доложили, что возникла ситуация, с которой вы не можете справиться самостоятельно, – сказал главный елейным тоном, – поэтому мы собрались, чтобы вам помочь, София Семеновна.