Лоретта Мэри Айкен, афроамериканская юмористка комедии персонажей, была пионером юмора «на грани». Она придумала персонажа Джеки «Момс» Мэйбли и выступала со стендапами в роли Момс пятьдесят лет, с 1920-х по 1970-е. Артистка выходила на сцену в домашнем халате и в болтающемся вязаном чепчике, обращалась к зрителям «дорогие детки» и казалась беззубой.
Однако хватка у нее была еще та. Она рассуждала о женской сексуальности и расизме, когда обе эти темы были запретными. Из-за сиплого голоса, плохой дикции (якобы из-за недостающих зубов) и сильного уличного говора приходилось вслушиваться в то, что говорит Момс. Но твои усилия окупались с лихвой шуточками, которые никто из ее современников не осмеливался произносить со сцены.
У юмора на грани всегда есть будущее.
Ее остроты про сексуальные потребности и желания звучали в эпоху, когда большинство не хотело признавать, что у женщин они вообще могут быть. Именно поэтому слышать такое от престарелой беззубой черной женщины было особенно провокационно:
Помогите мне пережить эту ночь. Если протянете хотя бы полчаса, меня устроит.
Не надо меня целовать, возможно, вы начинаете то, что не сможете закончить.
В те дни мужчина запросто мог появиться в обществе с юной девушкой или распинаться о том, что хочет девушку помоложе. Но женщина и подумать не могла про отношения с мужчиной младше себя. Вот что по этому поводу говорила Момс:
Знаете, Момс обвиняли в том, что ей нравятся молоденькие мужчины. И я виновна, признаю. Старики меня не волнуют. Передайте мне лучше весточку от молодчика. Это все, что мне светит.
Если увидите, как меня лапает старикан, это, по-любому, легавый.
А вот совет Момс всем старикам, которые хотят секса:
Выходите из игры, раз ничего от вас больше не зависит.
В отличие от своего персонажа, Лоретта Мэри Айкен была лесбиянкой. И, в отличие от многих своих современников и в шоу-бизнесе, и за его пределами, она этого не скрывала. Лоретта одной из первых начала писать про гомосексуалистов.
Два паренька шли по улице, встретили третьего и говорят ему: «Ох, королева». Тогда он обернулся и с первого удара вырубил одного из парней, сказав второму: «Когда он очнется, передай ему, что никакая я не королева. Мои родители еще живы… Я принцесска».
Желая иметь единую и сплоченную аудиторию, комики не выражают (и никогда прежде не выражали) неприязнь только к одному определенному региону. Если ты чернокожий артист в Америке середины XX века, последнее, что тебе придет в голову, это оскорблять южан: до 1960-х годов черных там просто линчевали. Ради своей карьеры и личной безопасности не шути про южан. Если только ты не Момс.
Это не преступление – быть родом с юга. Преступление – возвращаться туда.
…Как-то мне пришлось вернуться домой. Пришлось вернуться в те места. Народ там просто ужасный… Там опасно, детка. О да, места суровые. Клянусь, там все уверены, что мы должны их слушаться. Делать, что они скажут. Как-то мимо проходила парочка старых ку-клукс-клановцев, и мне крикнули: «Мамаша!» А я им: «Никакая я не мамаша, черт бы тебя побрал! Только Момс! Не знаю я ниче ни о какой хижине. Не видела ни одной. Вот такой вот раскол в пригородах, прикинь». Ага, один старикан клановский попросил поменять ему постельное дерьмо… в смысле белье. Я такая: «Я этой херней не стану заниматься. Совсем поехавший?» Сам пусть меняет себе все. Я сбежала оттуда. Из-за этих кровожадных псов я бежала, словно шавка, села на автобус и свалила.
Момс Мэйбли использовала юмор, чтобы обличать и высмеивать расизм всякий раз, когда имела с ним дело. В 1960-е своим выступлением в Филадельфии она на пять десятилетий предвосхитила движение Black Lives Matter[19]. В те времена отмененная судом школьная сегрегация вызвала расовые волнения по всей стране. Номер начинался с рассказа о том, как ее оштрафовал филадельфийский полицейский просто за то, что она стояла в белом квартале. На довод о том, что она не сделала ничего плохого, полицейский сказал, что задерживает ее за переход улицы в неположенном месте. Занервничав, Момс достала жвачку, а когда выбросила обертку, ей еще выписали штраф за то, что она мусорит. По дороге в участок они проходили пекарню, и полицейский разрешил Момс туда зайти и купить чизкейк:
Я без ума от чизкейков. Когда я вошла, там все жевать перестали и уставились прямо на меня. Я им сказала тогда: «Не парьтесь, я не собираюсь в школу с вами ходить, просто чизкейка захотелось. Вот и все».
В этой теме у Момс не было неприкасаемых ни среди регионов, ни среди людей:
Цветной паренек идет по улице и встречает еще одного цветного. А тот весь побитый. Тогда он спрашивает: «Чувак, что с тобой стряслось? Ку-клукс-клан? Местный совет белых? Кто тебя так отделал?» А тот ответил: «Нет, мужик. Свои меня так». – «А за что они тебя избили?» – «Да я продал дом пуэрториканцу».
До Момс Мэйбли выступления некоторых комиков, например Уилла Роджерса и Боба Хоупа, тоже изобиловали остроумными и смешными политическими шуточками. Но только они были безобидными.
Я не состою ни в одной политической партии. Я демократ.
…Чем больше изучаешь политику, тем больше убеждаешься, что одна партия хуже другой. Уилл Роджерс
Мне нравится бывать в Вашингтоне. Словно я навещаю свои деньги… В Вашингтоне так холодно, что политики запускают руки в карманы. Боб Хоуп
Момс Мэйбли своими шутками копала под власть Соединенных Штатов гораздо глубже, чем кто-либо до нее. Она использовала стендап в совершенно новых целях – открыто говорить о женской сексуальности и выступать против самого смертного греха нации, расизма. Именно поэтому Момс Мейбли – матерь юмора на грани. Ленни Брюс – его отец.
Национальная слава настигла стендап-комика Ленни Брюса в 1950-х и 1960-х. Причем он всего добился, не пользуясь благами фабрики звезд – телевидения. Там он был в черном списке. Артист был слишком провокационным, чересчур чумовым и похабным для телевидения. Хью Хефнер пригласил его в свое телевизионное эстрадное шоу «Ночной плейбой», а Стив Аллен – в свое «Шоу Стива Аллена». На этом все. Выступая в клубах и концертных залах, он заработал себе репутацию и дурную славу. Как и у Момс, его выступления касались того, чего не касался никто прежде. В своих шутках он противостоял лицемерию столпов общества, включая политиков и религиозных деятелей. Плюс ко всему он прославился тем, что открыто высмеивал всю мерзость и нелогичность негативного отношения общества к сексу.
В десятом классе средней школы Макмаронека я как-то прогулял целый день, чтобы побывать на выступлении Ленни Брюса в Нью-Йорке. Это было самым авангардистским представлением из всех, что я видел. Оно сбивало с толку. Я чувствовал то, чего никогда раньше не испытывал одновременно: мне было и смешно, и страшно. Я смеялся над остроумными шутками, хотя мне было не по себе. Он шутил о вещах, о которых даже говорить было не принято: о мастурбации и Кресте Господнем. (Позже в суде Ленни будет отрицать, что выступал с материалом, который я слышал своими ушами. Помню, я тогда очень расстроился. Он открещивался от великолепного представления.)
Вот цитата Ленни по поводу отношений католической церкви и евреев. В 1965 году Ватикан опубликовал документ, в котором говорилось, что отныне нельзя в смерти Христа винить весь еврейский народ. Убеждение, что евреи были (и остаются до сих пор) ответственны за акт богоубийства, наполнило Европу антисемитизмом и положило начало нацистскому холокосту. Ленни же считал, что, сняв с евреев вину в этом преступлении, церковь все равно продолжала считать их виновными. Вот что он сказал:
Последнее время ходит много споров, убивали евреи Христа или нет. Хочу прояснить раз и навсегда. Мы его убили. Если он вернется – мы сделаем это снова.
Черной женщине нужно иметь мужество и принципы, чтобы шутить про расизм. Еврею нужно иметь мужество и убеждения, чтобы шутить про христианский антисемитизм.
В 1960-х Ленни стал мишенью для полицейских арестов за непристойное поведение. Стресс от постоянных задержаний и его наркозависимость привели к творческому упадку и завершению карьеры, а вскоре и к преждевременной смерти от передозировки морфием в 1965 году.
Христиане убеждены, что Христос умер за наши грехи. Комики должны знать: Ленни умер, чтобы мы могли грешить.
Сэм Кинисон продолжил дело Ленни Брюса. С середины 1980-х до самой смерти в 1992-м (ему было 38) его нападкам подвергались религия, политика и сексуальность. Перед тем как прославиться в жанре комедии, Кинисон был пастором-пятидесятником. В его выступлениях был слышен тот же «Гнев Божий», что и когда-то на проповедях. Смешнее и нахальнее всего выступления Кинисона были, когда речь заходила о христианстве. Получился просто невероятный стендап, когда он прошелся по Библии с точки зрения элементарной логики. В этом отрывке он затронул самую священную тему в христианском вероисповедании – воскрешение Христа:
Иисусу тяжко жилось. Читал я про этого парня. Иисус единственный мужик, которому удалось вернуться с того света и не напугать всех остальных до смерти. Он единственный, кому удалось выбраться из могилы, а люди даже не начали: «Аа! Аааа! Я ТОЛЬКО ЧТО ВИДЕЛ, КАК КАКОЙ-ТО ГОВНЮК ВЫЛЕЗ ИЗ СВОЕЙ МОГИЛЫ!! ГЛАЗАМ СВОИМ НЕ ВЕРЮ!!! ВЫ ЭТО ВИДЕЛИ?? ЧУВАК ВЫБРАЛСЯ ИЗ ЯЩИКА ПОД ЗЕМЛЕЙ!» Народ ведь должен был с ума сойти: «Ооо! ЖИВОЙ МЕРТВЕЦ! ЖИВОЙ МЕРТВЕЦ!» (Имитирует походку зомби и хрипит) «СРОЧНО НУЖЕН КОЛ – ВОТКНИТЕ ЕМУ КОЛ В ЗАДНИЦУ! БАШКУ ЕМУ СНЕСИТЕ! ЗАМОЧИТЕ ЕГО СНОВА!!!» Иисус возвращается – и никакого давления, никаких возмущений. Он никого не трогает. Он вылез наружу, бродит – никого это не беспокоит. С ним можно пообедать и все такое.