Через десять минут такси остановилось перед его домом. Он вышел и рассеянно протянул водителю деньги.
— Спасибо, мистер Таннер, — сказал тот.
— Что? Что вы сказали?! — стряхивая оцепенение, встревоженно произнес Таннер.
— Я сказал: «Спасибо, мистер Таннер».
Таннер рванулся вперед и, схватившись за ручку передней дверцы, резко дернул ее на себя.
— Откуда тебе известно мое имя? Отвечай быстро, откуда ты знаешь мое имя? — На лбу его выступили капли пота, глаза дико сверкали.
«Ненормальный», — решил таксист и незаметно нашарил левой рукой тонкую свинцовую трубку, которая всегда лежала у него под сиденьем.
— Послушай, Мак, — миролюбиво сказал он, зажав покрепче трубку, — если ты не хочешь, чтобы люди знали твой имя, убери табличку со своих ворот.
Таннер попятился и оглянулся. На лужайке перед домом стоял металлический столб, с поперечины которого на цепи свисала лампа. Над ней в отблесках света была хорошо видна табличка:
Джон и Элис Таннер, Орчед-Драйв, 22.
Он тысячу раз смотрел и на эту лампу, и на надпись на столбе: «Джон и Элис Таннер, Орчед-Драйв, 22». Однако сейчас ему казалось, что он видит ее впервые.
— Прости, парень. Я немного устал сегодня. Плохо переношу самолет.
Поднимая стекло, водитель едко заметил:
— Значит, вам нужно ездить поездом, мистер. Или ходить пешком!
Такси с ревом рванулось с места, а Таннер повернулся к своему дому. Дверь отворилась. Навстречу ему, радостно лая, выскочила собака. На пороге, в полосе света, стояла Элис и улыбалась.
Вторник, половина четвертого утра по калифорнийскому времени
Белый французский телефон с приглушенным звонком прозвонил уже раз пять. Сквозь сон Лейла подумала, что глупо было ставить его на стороне Берни: такой звонок никогда не будил его.
Она толкнула мужа локтем.
— Дорогой... Берни! Берни! Телефон...
— Что? — Остерман смущенно протер глаза. — Телефон? О опять этот чертов телефон! Его совсем не слышно... Он протянул руку и нащупал в темноте аппарат.
— Да? Международный?.. Да... Да, это Бернард Остерман. — Он прикрыл рукой трубку, сел в кровати и повернулся к жене: — Который час?
Лейла включила настольную лампу и взглянула на часы.
— Господи! Еще только половина четвертого...
— Наверное, какой-нибудь идиот по поводу гавайского сериала. У них там сейчас нет и полуночи...
Берни замолчал, слушая голос телефонистки в трубке.
— Да-да, я жду... Это откуда-то издалека, дорогая... Если опять с Гавайев, то пусть сажают за машинку своего продюсера. С нас хватит. Не нужно было вообще браться за это дело... Да! — почти крикнул он в трубку. — Да. И пожалуйста, побыстрее, хорошо?
— Помнишь, ты говорил, что хочешь увидеть эти острова, когда на тебе не будет военной формы?
Вопрос Лейлы остался без ответа.
— Я прошу прощения... Да, да, это Бернард Остерман, черт возьми! Да! Что? Да, спасибо!.. Здравствуйте! Я вас плохо слышу... Да, теперь лучше... Кто это? Кто?.. Что вы сказали?.. Кто вы? Назовите свое имя. Я вас не понимаю. Да, я слышал, что вы сказали, но я не понимаю... Послушайте! Эй, подождите! Я говорю, подождите!
Остерман резко спустил ноги с кровати. Одеяло упало на пол. Он застучал по рычагу телефона.
— Станция! Станция! Нас разъединили!
— Почему ты кричишь? Что тебе сказали?
— Он... этот сукин сын бубнил что-то насчет того, что нам следует остерегаться какого-то Тэна... Так он сказал — Тэн-эн. Он повторил несколько раз, пока не убедился, что я услышал. Тэн-эн... Что за чертовщина!
— Как ты сказал?
— Тэн-эн. Он это без конца повторял! — Но это бессмыслица... Звонок был с Гавайев? Ты понял, откуда звонили?
Остерман растерянно посмотрел на жену.
— Да. Это я хорошо расслышал. Звонок был из Лиссабона. Из Португалии.
— Но мы ни с кем не знакомы в Португалии!
— Лиссабон, Лиссабон... — несколько раз негромко повторил Остерман. — Лиссабон... Лиссабон соблюдал нейтралитет.
— Что ты имеешь в виду?
— Тэн-эн.
— Тэн... тан. Таннер. Может быть, это Джон Таннер?
— Нейтралитет!
— Это Джон Таннер, — спокойно подытожила Лейла. — Джонни?.. Но что значит «остерегайтесь»? Чего мы должны остерегаться? И зачем понадобилось звонить в половине четвертого утра?
Лейла села на постели и потянулась за сигаретой.
— У Джонни есть враги. Ему до сих пор не могут простить Сан-Диего.
— Сан-Диего — да. Но при чем тут Лиссабон?
— На прошлой неделе «Дэйли вэрайети» сообщила, что мы собираемся в Нью-Йорк, — глубоко затянувшись, продолжала Лейла. — И что, возможно, мы остановимся у своих бывших соседей Таннеров.
— И что же?
— Может быть, нам сделали слишком хорошую рекламу?
Она внимательно посмотрела на мужа.
— Пожалуй, я позвоню Джонни. — Он потянулся к трубке. Лейла перехватила его руку.
— Ты что, с ума сошел?
Остерман откинулся на подушки.
Джо открыл глаза и посмотрел на часы. Семь двадцать две. Пора вставать, позаниматься на тренажерах и, может быть, дойти до клуба сыграть партию в гольф.
Он всегда поднимался рано. Бетти же, если ее не разбудить, могла проспать до полудня. У каждого из них была своя двуспальная кровать. Джо считал, что если два человека спят в одной постели под одним одеялом, благотворное воздействие ночного сна на организм снижается почти на пятьдесят процентов. Два разнотемпераментньгх тела пагубно действуют друг на друга. Секс сексом, но хорошо выспаться можно только порознь. Пара двуспальных кроватей — вот то, что нужно.
Покрутив минут десять педали велотренажера, он взялся за восьмифунтовые гантели. Через толстую стеклянную дверь он видел, что парная уже готова.
На стене, над часами, загорелась лампочка. Кто-то звонил у парадного. Джо смонтировал здесь устройство, передающее сигнал звонка, на случай, если никого не будет дома, а он окажется в спортзале или в парной.
Странно: часы показывали семь тридцать — у жителей Сэддл-Вэлли не принято наносить визиты в столь ранний час. Он положил гантели на пол и направился к переговорному устройству.
— Да? Кто это?
— Вам телеграмма, мистер Кардионе.
— Кому?
— Здесь написано — Кардионе.
— Моя фамилия Кардоун.
— Ваш адрес Эппл-Плейс, одиннадцать?
— Да. Подождите. Сейчас я выйду.
Он сорвал, с вешалки полотенце и, завернувшись в него, поспешил к выходу из спортзала.
«Все это очень странно», — встревоженно думал Джо.
Он подошел к парадному и распахнул дверь. На пороге стоял щуплый человек в форме почтового служащего и неторопливо жевал резинку.
— Почему вы не прочли ее по телефону? Ведь еще очень рано...
— Там было сказано — отдать лично в руки. Мне пришлось ехать сюда пятнадцать миль, мистер Кардионе. У нас круглосуточная служба доставки.
Кардоун расписался на бланке, который протянул ему почтальон.
— Почему пятнадцать миль? У Западного союза есть отделение в Ридж-парке.
— Мы не из Западного союза, мистер. Телеграмма пришла из Европы.
Кардоун взял из рук почтальона конверт.
— Подождите минутку.
Он не хотел показывать, что взволнован, и поэтому не спеша направился в гостиную, где, как он помнил, на крышке рояля лежал кошелек Бетти. Он взял оттуда два долларовых банкнота и вернулся к двери.
— Пожалуйста. Извините за беспокойство.
Захлопнув дверь, он быстро разорвал конверт.
"L'uomo bruno palido non e amico del Italiano. Guarda bene vicini di questa maniera. Proteciate per la fina della settimana.
Da Vinci".
Кардоун прошел в кухню, взял с телефонной полки карандаш и сел к столу. На обложке журнала он написал перевод:
"Светлокожий человек не любит итальянцев. Остерегайся таких соседей. Будь особенно осторожен в конце недели.
Да Винчи".
Что это могло значить? Светлокожие соседи? Но в Сэддл-Вэлли нет негров. Послание казалось бессмысленным.
Внезапно Джо Кардоун похолодел. Светлокожим соседом мог быть только Джон Таннер. Конец недели — пятница... В пятницу приезжают Остерманы. Некто из Европы сообщал ему, что следует остерегаться Джона Таннера и приближающегося уик-энда.
Он схватил телеграмму и взглянул на обратный адрес: Цюрих.
О Боже! Цюрих! Кто-то в Цюрихе, назвавшийся именем да Винчи, предупреждает его! Ему известно настоящее имя Кардоуна, он знает Джона Таннера...
Кардоун невидящим взглядом смотрел в окно на внутренний двор. Да Винчи. Да Винчи!
При чем тут Леонардо?
Художник, ученый, военный инженер... Бессмыслица.
Джо похолодел — может быть, телеграмма имеет отношение к его делам с итальянскими мафиози? Боже! Но кто же? Кто же? Кастеллано? Бателла? Может быть, Латроне?
Кто из них разгневался на него? И почему? Он ведь был другом...
Дрожащими руками Кардоун расправил на столе телеграмму и еще раз вчитался в текст. Каждая следующая фраза, казалось, таила в себе все более угрожающий смысл.
Таннер! Наверное, Таннер что-то пронюхал. Но что?
И почему телеграмма прислана из Цюриха?
Какое отношение к Цюриху могут иметь итальянские кланы?
А может быть, Остерманы?
Что же стало известно Таннеру? Что он собирается предпринять? Один из людей Бателлы, помнится, как-то странно назвал Таннера... но как?
«Volturno!» Ястреб, «...не любит итальянцев... Остерегайся... Будь осторожен...»
Чего он должен остерегаться? О какой осторожности идет печь? Он, Джон Кардоун, не был членом синдиката. Что он мог знать?
Но сообщение да Винчи пришло из Швейцарии. И это делало возможным самое страшное — то, о чем он боялся даже подумать. «Коза ностра» узнала о Цюрихе! Они используют это против него. Чтобы спасти себя, он должен выполнить то, чего они от него требуют, — обезвредить «светлокожего человека», врага итальянцев. Он должен предотвратить то, что задумал Джон Таннер, иначе дни его сочтены.
Цюрих! Остерманы!