Он сделал то, что считал нужным сделать, чтобы выжить. Остерман уверил его в полной безопасности этого шага. Но теперь все оказалось в чужих руках. Теперь рассчитывать на Берни нельзя.
Джо Кардоун вышел из кухни и вернулся в спортзал. Не надевая перчаток, он стал молотить кулаками по груше. Быстрее, быстрее. Сильнее. Резче... В мозгу его зловеще ухало:
«Цюрих! Цюрих! Цюрих!»
В шесть пятнадцать Вирджиния Тримейн услышала, как муж встал с постели. Она сразу поняла — что-то случилось. Он редко просыпался так рано.
Она подождала несколько минут, но муж не возвращался, и Джинни, накинув махровый халат, спустилась вниз. Он стоял в нише у окна в гостиной и курил, держа в другой руке небольшой листок бумаги.
— Что ты делаешь?
— Смотрю вот на это, — тихо ответил он.
— На что? — Она взяла лист из его рук.
"Остерегайтесь своего приятеля-журналиста. Его дружеские чувства лживы. Он не тот, за кого себя выдает. Возможно, нам придется взять на заметку его гостей из Калифорнии.
Блэкстоун".
—Что это такое? Откуда ты это взял? — Я услышал странный шум под окнами минут двадцать назад. Потом заработал мотор автомобиля: тише — громче, тише — громче... Я думал, ты тоже слышишь — ты натянула на голову одеяло.
— Да, кажется, слышала, но не обратила внимания.
— Я спустился и открыл дверь. Прямо передо мной на коврике лежал конверт.
— Что это может значить?
— Пока не знаю.
— Кто такой Блэкстоун?
— Скорее всего, что никто. Просто вымышленная фамилия, чтобы письмо не выглядело анонимкой. — Ричард Тримейн опустился в кресло и аккуратно затушил в пепельнице недокуренную сигарету. — Подожди, пожалуйста. Дай мне подумать...
Вирджиния Тримейн снова взглянула на лист с загадочным текстом.
— "Приятеля-журналиста..." О ком это?
— Вероятно, Таннер снова что-то раскопал, и тот, кто писал эту записку, испугался. Теперь они, очевидно, хотят, чтобы я тоже запаниковал.
— Зачем?
— Не знаю. Может быть, они рассчитывают, что я могу помочь им. И угрожают на случай, если я откажусь. Угрожают всем нам Цюрихом.
— О Господи! Они узнали! Кто-то разнюхал.
— Похоже на то.
— Ты думаешь, что Берни мог испугаться и рассказать обо всем?
У Тримейна дернулось веко.
— Он еще не сошел с ума. Сделать это — значит подписать себе приговор. И здесь и там. Нет, только не это...
— Тогда что?
— Тот, кто написал эту записку, либо мой бывший клиент, либо один из тех, кому я отказал. А может быть, он как раз тот, с кем я сейчас работаю. Возможно, папка с его делом сейчас лежит у меня на столе... Очевидно, Таннер узнал что-то и собирается поднять шум. Они хотят, чтобы я остановил его. Если я этого не сделаю, меня уничтожат. До того, как я смогу что-то предпринять... До того, как Цюрих сможет прийти нам на помощь.
— Они не посмеют тебя тронуть! — в отчаянии воскликнула Джинни.
— Ну-ну, дорогая. Не будем себя обманывать. Для широкой публики я — преуспевающий адвокат, специалист по экономическим вопросам, для правления корпораций — просто толковый маклер. Всем прекрасно известно, что время от времени заключаются крупные незаконные сделки. Незаконные. Или фиктивные.
— У тебя неприятности?
— Да нет... Я всегда могу сказать, что был неправильно информирован. Судьи меня любят.
— Тебя уважают! Ты работаешь больше их всех! Ты самый лучший адвокат на свете!
— Хотелось бы так думать.
— Это так и есть!
Ричард Тримейн задумчиво смотрел в окно на лужайку перед домом.
— Забавно... — Он усмехнулся. — Но ты, пожалуй, права. Я действительно один из лучших в системе, которую презираю... В системе, которую Таннер разнес бы в пух и прах в первой же своей программе, если бы только узнал, какой механизм приводит ее в действие. Вот о чем сказано в этой записке...
— Я думаю, что ты не прав. Наверное, писал кто-то из тех, кто хочет свести с тобой счеты. Тебя просто запугивают.
— И надо признаться, не безуспешно. То, чем я занимаюсь, действительно ставит нас с Таннером по разные стороны баррикад. Во всяком случае, он так считал бы, если... если бы знал всю правду... — Тримейн перевел взгляд на жену и вымученно улыбнулся. — Правду знают в Цюрихе, но это не мешает им относиться ко мне с доверием.
Вторник, половина десятого утра по калифорнийскому времени
Остерман бесцельно слонялся по съемочному павильону, стараясь не вспоминать о звонке. Однако это ему плохо удавалось.
До утра ни он, ни Лейла больше уже не смогли заснуть и пытались понять, что все это может значить. Когда все возможные варианты были исчерпаны, возникли и другие вопросы. Почему позвонили именно ему? Кому и зачем это могло понадобиться? Может быть, Таннера преследуют за какое-нибудь из сделанных им сенсационных разоблачений? Но если так, тогда какое отношение к этому имеет он, Берни Остерман?
Таннер никогда не говорил с ним о конкретных проблемах своей работы. Разговор, если он заходил, касался каких-то общих положений. У Джона была своя точка зрения на проблемы несправедливости. Их мнения о том, что можно считать честной игрой на рынке, часто расходились, потому они предпочитали попросту не обсуждать этих вопросов.
В глазах Берни Таннер всегда был счастливчиком, которому не довелось хлебнуть в жизни горя. Ему не приходилось видеть, как, возвращаясь домой, отец объявляет, что потерял работу. Или как мать до полуночи перешивает обноски, чтобы сыну было в чем утром идти в школу. Таннер мог позволить себе праведный гнев — ведь свое дело он всегда делал достойно. Но многого он был просто не способен понять. Именно поэтому Берни никогда не заговаривал с ним о Цюрихе.
— Эй, Берни! Постой-ка! — Эд Памфрет, толстый суетливый продюсер средних лет, поравнялся с ним и зашагал рядом.
— Привет, Эдди! Как дела?
— Прекрасно! Я звонил тебе в офис, но девушка ответила, что ты вышел.
— Сегодня нет работы.
— Мне все передали. Тебе, наверное, тоже? Рад буду поработать с тобой.
— Да?.. Я ничего не слышал. Над чем мы работаем?
— Ты что? Шутишь? — В глазах Памфрета сверкнула обида: ему всегда казалось, что им пренебрегают как неудачником.
— Какие шутки? Я все заканчиваю здесь на этой неделе. Что еще за работа? О чем ты говоришь? Кто тебе передал?
— Ну, этот новенький... из секретариата позвонил мне сегодня утром. Я забираю половину сериала о перехватчиках. Он сказал, что ты делаешь четыре серии. Идея мне понравилась.
— Какая идея?
— Ну, план сценария... Три человека проворачивают выгодное дельце в Швейцарии. Сюжет прямо-таки захватывающий...
Остерман резко остановился и сверху вниз посмотрел на Памфрета.
— Кто подослал тебя?
— Как подослал?
— Нет никаких четырех серий. И никаких сценариев. Никаких сделок. Говори прямо, что тебе надо?
Глаза Памфрета забегали.
— О чем ты? Стал бы я шутить с такими китами, как вы с Лейлой. Я обрадовался до смерти... правда... А потом этот тип велел позвонить тебе и попросить сценарий.
— С кем ты говорил?
— С этим, как его... Ну, с новым редактором, которого привезли из Нью-Йорка...
— Как его зовут?
— Он назвал свое имя... Подожди... Таннер! Да, точно. Таннер. Джим Таннер, Джон Таннер!
— Джон Таннер здесь не работает! Отвечай, кто подослал тебя ко мне? — Берни схватил Памфрета за плечи. — Отвечай, сукин сын!
— Отпусти меня, ты что, спятил!
Остерман понял свою ошибку. Памфрет был просто посыльным. Он разжал пальцы.
— Прости, Эдди! Извини... Сам не знаю, что это на меня нашло.
— Ладно, ладно... Ты просто переутомился и все. Слишком много работаешь...
— Ты сказал, что этот парень — Таннер — звонил тебе сегодня утром?
— Около двух часов назад. Сказать по правде, я не знаю, кто он такой...
— Слушай. Это просто-напросто чья-то шутка. Дурацкая шутка, понимаешь? Никакого сериала я не делаю, поверь мне... Забудем об этом, ладно?
— Шутка?
— Даю тебе слово... Знаешь что, нам с Лейлой предлагают здесь еще одну работу — новый сценарий. Я буду настаивать, чтобы продюсером был ты, хорошо?
— Гм... спасибо!
— Не стоит... и пусть та шутка останется между нами, идет?
Остерман оставил очумевшего от счастья Памфрета и поспешил вниз по улице к тому месту, где стояла его машина. Он торопился домой, к Лейле.
На переднем сиденье его машины сидел дюжий малый в шоферской форме. Когда Берни приблизился, он вылез из машины и услужливо распахнул перед ним заднюю дверцу.
— Мистер Остерман?
— Кто вы такой? Что вы делаете в...
— Меня просили вам передать...
— Я не хочу ничего слушать! Я хочу знать, что вы делали и моей машине?
— Остерегайтесь вашего друга Джона Таннера. Будьте осторожны в разговорах с ним.
— Что за чушь вы несете? Шофер пожал плечами.
— Я просто передаю вам то, что меня просили, мистер Остерман. Вы не хотите, чтобы я отвез вас домой?
— Разумеется, нет! Я вас не знаю. И я не понимаю, зачем...
Задняя дверца мягко закрылась.
— Как хотите, сэр. Я просто хотел услужить.
Вежливо откланявшись, он повернулся и зашагал прочь.
Берни стоял неподвижно и смотрел ему вслед.
Вторник, десять утра
—Со «средиземноморскими» счетами все в порядке? — спросил Джо Кардоун.
Его партнер, Сэм Беннет, повернулся на своем стуле, чтобы проверить, закрыта ли дверь. «Средиземноморские» — на звание, которое партнеры употребляли применительно к выгодным, но опасным вкладчикам.
— По-моему, да, — пожал плечами Сэм. — А почему ты спрашиваешь? Случилось что-нибудь?
— Так, ничего определенного... а может быть, вообще wчего.
— Ты из-за этого вернулся раньше срока?
— Нет, не только. — Кардоун понимал, что даже Бенни не стоит всего объяснять. Сэм ничего не знал о Цюрихе, и этому Джо колебался. — Но отчасти — да. Я провел некоторое время на Монреальской бирже.