— С чего ты взяла? Я никому ничего не рою...
— Послушай меня и запомни, Джон! Берни — твой друг. Он жизнь готов за тебя отдать! Ты знаешь об этом?
Лейла Остерман бросила сигарету на землю и быстро зашагала прочь.
Когда Таннер собрался отнести термометр на место, из дома вышли Элис с Берни Остерманом. Сначала Джон подумал, что Лейла успела все рассказать им, но быстро понял, что ошибся. Его жена и Берни просто хотели узнать, нет ли в доме еще бутылок с содовой и сообщить ему, что все надевают купальные костюмы.
В проеме кухонной двери стоял Тримейн со стаканом в руке и наблюдал за ними. Он выглядел озабоченным.
Таннер прошел в гараж и положил термометр на полку в углу. Входная дверь отворилась, и показался Тримейн.
— Можно тебя на минутку, Джон?
— Конечно.
Тримейн притворил дверь и осторожно прошел мимо «триумфа».
— Никогда не видел тебя за рулем этой штуковины.
— Я ее не люблю. Влезать и вылезать из нее — сплошное мучение.
— Да, ты крупный парень.
— По сравнению с этой машиной — да.
— Я... я хотел извиниться за ту чепуху, что нес сегодня в гостиной. К тебе у меня, разумеется, нет никаких претензий... несколько недель назад меня крепко наколол один шустрый репортер из «Уолл-стрит джорнал». Представляешь? «Уолл-стрит джорнал»! Нашей фирме пришлось закрыть дело.
— Свободная пресса и независимый суд. Извечная проблема... не волнуйся, я не принял твои слова на свой счет.
Тримейн облокотился на капот «триумфа». Слегка понизив голос, он продолжал:
— Пару часов назад, когда мы говорили о том, что случилось здесь в среду, Берни спросил тебя, не занимаешься ли ты сейчас чем-нибудь типа Сан-Диего. Я мало знаю об этой истории, но не секрет, что на нее и сейчас частенько ссылаются в прессе...
— Ее роль сильно преувеличена. Была серия репортажей из района порта. Никакой сенсации.
— Не скромничай.
— Я не скромничаю. Я тогда хорошо поработал и едва не получил Пулитцера. Собственно, репортажи из Сан-Диего стали трамплином для меня.
— Да... Ладно. Давай не будем ходить вокруг да около. Ты сейчас занимаешься чем-то, что задевает меня?
— Нет. Во всяком случае, я ни о чем таком не знаю... Я сказал Берни правду: у меня в подчинении семьдесят с лишним репортеров, которые отвечают за сбор информации. Я не требую у них ежедневных отчетов.
— Ты хочешь сказать, что совершенно не в курсе того, чем они занимаются?
— Я поступаю хитрее, — со смехом ответил Таннер. — Я утверждаю их расходный лист. Никто не получит денег без моего одобрения.
Тримейн выпрямился.
— Послушай, давай начистоту... Джинни вернулась в дом полчаса назад и... Знаешь, мы с ней вместе уже шестнадцать лет, и я ее хорошо знаю... Она вернулась заплаканная. Она разговаривала здесь с тобой. Я хочу знать, почему она плакала.
— Я не могу тебе ответить.
— Нет, уж ответь!.. Ты мне завидуешь, потому что я больше зарабатываю, да?
— Ничего подобного...
— Да я же знаю! Думаешь, я не слыхал, как Элис тебя пилила? И теперь вот ты словно невзначай обронил, что никто ничего не получает без твоего одобрения. Ты об этом сказал моей жене? Мне что, спросить у нее самой? Жена не может давать показания. Ты предупреждаешь нас? Чего ты от нас хочешь?
— Остановись! Ты, видно, влез в какую-нибудь дерьмовую историю и становишься параноиком. В какую? Ты собираешься со мной поделиться?
— Нет! Нет! Скажи, почему она плакала?
— Спроси ее сам!
Тримейн отвернулся, и Джон Таннер увидел, как плечи адвоката затряслись.
— Мы знакомы много лет, но ты никогда не понимал меня... нельзя судить о человеке, если не знаешь, что он на самом деле из себя представляет.
"И Тримейн признался. Конечно, они с Джинни работают в паре. Они оба входят в «Омегу».
Но Тримейн снова заговорил, и этот вывод рассыпался сам собой.
— Конечно, я не безгрешен. — Он снова повернулся. На лице его было написано страдание. — Я это знаю. Но я всегда действую в рамках закона. Такова система. Мне она может не нравиться, но я подчиняюсь ей!
Таннер подумал, что сказал бы Фоссет, услышь он это признание. Джон чувствовал искренность Тримейна, но что он мог ему ответить?
— Пойдем в дом. Тебе нужно выпить. Да и мне тоже.
Элис нажала на переключатель усилителя под подоконником в гостиной, чтобы музыка была слышна во дворе. Все гости сейчас собрались около бассейна. Даже ее муж и Дик Тримейн встали наконец из-за кухонного стола. Они просидели там минут двадцать, к немалому удивлению Элис, почти не разговаривая.
— Ах вот вы где, миледи! — раздался за ее спиной громкий голос Джо Кардоуна.
Элис сразу напряглась. Кардоун стоял в дверях, ведущих в холл. На нем были только плавки. В могучем торсе Джо было что-то отвратительное. По сравнению с Кардоуном все окружающие предметы казались мелкими и незначительными.
— У вас кончился лед, и я позвонил, чтобы привезли еще.
— Так поздно?
— Это лучше, чем ехать за ним самим.
— Кому ты позвонил?
— Руди из винного магазина.
— Но магазин давно закрыт.
Кардоун, пошатываясь, приблизился к Элис.
— Я позвонил ему домой, он еще не ложился... Он иногда оказывает мне маленькие услуги. Я велел ему оставить пару брусков льда у парадного, а счет прислать мне.
— Этого можно было и не делать... Я имею в виду счет.
— Разве я не знаю, что у вас нет лишних денег?
— Позволь... — Элис прошла в другой конец комнаты, чтобы не чувствовать сильного запаха спиртного, исходившего от Джо. Он последовал за ней.
— Ты подумала над моим предложением?
— Спасибо за щедрость, Джо, но мы не нуждаемся в финансовой помощи.
— Так сказал Джон?
— Нет, но он сказал бы именно так.
— Выходит, ты не говорила с ним? — Было видно, что Кардоун разочарован.
— Нет.
— Элис! — Кардоун мягко взял ее за руку. Элис инстинктивно попыталась вырваться, но тщетно. Во взгляде Джо не было враждебности, лишь искреннее участие, однако пальцы его сильно, до боли, сжимали ее руку.
— Я сегодня немного перебрал, но не думай, что я говорю это спьяну... Мне в жизни крупно повезло: сейчас деньги сами текут ко мне. Это не стоит мне никакого труда — честное слово. Говоря откровенно, я иногда испытываю чувство вины. Понимаешь, о чем я? Я очень ценю Джонни. Я восхищаюсь им, потому что он... пашет. Он вкалывает. А я нет. Я только беру. Я никому не причиняю вреда, я просто беру. И вы сделаете доброе дело, если позволите мне... отдать. Ну, просто так, для разнообразия.
Джо резко отпустил ее руку, и Элис от неожиданности безвольно уронила ее. На мгновение она смутилась и в замешательстве нахмурила брови.
— Но почему ты вдруг решил что-то давать нам? С чего ты взял, что мы в этом нуждаемся?
Кардоун тяжело опустился на подлокотник дивана.
— Я же не слепой и не глухой. Люди говорят...
— О нас? О том, что у нас нет денег?
— Ну, что-то в этом роде...
— Но это неправда! Это просто ерунда!
— Тогда давай подойдем с другого конца. Три года назад, когда Дик с Джинни, Берни с Лейлой и мы отправились на горнолыжный курорт в Гштаад, ты и Джонни не захотели поехать с нами. Верно?
Элис нерешительно кивнула, тщетно пытаясь уловить ход мыслей Джо.
— Да, помню. Мы тогда решили, что лучше свозить детей в Нассо.
— И вот теперь Джон очень интересуется Швейцарией, так? — прищурившись, закончил Джо и слегка пошатнулся.
— Я, во всяком случае, об этом ничего не знаю. Он мне никогда ничего такого не говорил.
— Ну, может быть, не Швейцарией, а Италией. Может быть, его интересует Сицилия, а?
— Я тебя не понимаю...
Кардоун, поднявшись с дивана, сильно качнулся, но устоял на ногах.
— Ведь мы с вами не такие уж разные люди, так? Я хочу сказать, что все то, что мы сейчас имеем, нам никто не подносил на блюдечке. Мы заработали это своим горбом, ползая каждый в своей грязи...
— По-моему, это оскорбление.
— Прости. Я не хотел никого обидеть. Я хочу быть честным, а для этого надо вернуться к началу... к самым истокам.
— Ты пьян.
— Разумеется. Я пьян и расстроен. Сочетание не самое удачное... Поговори с Джоном. Скажи ему, что мы могли бы встретиться с ним завтра или послезавтра. Скажи ему, чтобы он не беспокоился насчет Швейцарии или Италии, ладно? Скажи ему, что, как бы там все ни повернулось, я чист, и что я уважаю тех, кто вкалывает, и что я никому не приношу вреда... Скажи, что я заплачу.
Кардоун неуклюже шагнул к Элис, взял ее левую руку, несмотря на сопротивление, поднес к губам и, закрыв глаза, благоговейно поцеловал. Элис и раньше доводилось бывать свидетельницей таких сцен. Она с детства помнила, как фанатичные почитатели ее отца делали то же самое. Затем Джо повернулся и, пошатываясь, вышел в коридор.
Элис вдруг почувствовала, что за ней наблюдают. Она обернулась и похолодела. На лужайке футах в шести от окна стояла Бетти Кардоун в белом купальнике, освещенная сине-зеленым светом фонарей у бассейна.
Элис поняла, что Бетти видела все, что произошло между ней и Джо. Жена Кардоуна пристально смотрела на Эли, и ее взгляд был жестким и враждебным.
Звонкий голос молодого Синатры наполнял теплый ночной воздух. Четыре супружеские пары сидели у бассейна. Время от времени кто-нибудь из них всякий раз поодиночке прыгал в воду и лениво проплывал бассейн из конца в конец.
Женщины беседовали о школе и о детях, но, как отметил для себя Джон, мужчины на другой стороне бассейна горячо обсуждали политические и экономические проблемы. Таннер сидел у небольшого трамплина рядом с Джо. Он никогда не видел Кардоуна таким пьяным — картина была не из приятных. Если собравшиеся вокруг бассейна люди действительно составляли агентурную сеть «Омеги», Джо, несомненно, был самым слабым ее звеном. Он сдался бы первым.
Краткие споры разгорались и утихали. Когда голос Джо перекрыл остальные, Бетти мгновенно отреагировала.