— Эта затея дурно пахнет. Прекрасный материал для газетной сенсации. Грязное дельце.
— Ты хочешь сказать, что оно противозаконное?
— Возможно, на следующей неделе можно будет сказать и так. Харрисон предложил нам снять о нем репортаж. Поднялся бы страшный шум. Я рассказал Джо и Дику.
— Господи! Ты согласился делать такую передачу?! — в ужасе воскликнула Элис.
— Не волнуйся. Сейчас у нас на это нет ни средств, ни времени. Все расписано на месяц вперед. А ради этой истории ломать наши планы не стоит. Даже если бы мы решили снимать, я заранее предупредил бы Дика и Джо, чтобы они успели выйти из игры.
Элис снова услышала голоса Кардоуна и Тримейна: «Ты говорила с ним? Что он сказал?» «Не позволяй Джону калечить людские судьбы. Нельзя судить не разобравшись». Они оба были напуганы, и теперь она знала почему.
— Джо и Дик страшно волнуются, ты знаешь об этом?
— Да. Я догадался.
— Ты догадался? Но ведь они же твои лучшие друзья!.. Они боятся. Они просто в панике.
— Ну ладно, ладно. Завтра в клубе я успокою их. «Ястреб Сан-Диего» давно уже не хищник.
— Но это же в самом деле жестоко! Неудивительно, что они так обеспокоены! Им кажется, что ты делаешь что-то ужасное. — Перед глазами Элис встала фигура Лейлы, замерившей у стены в кладовке и слушающей мольбы и угрозы Тримейна. — Они рассказали Остерманам, — убежденно сказала Элис.
— Ты уверена? Откуда ты знаешь?
— Не важно откуда. Они все, должно быть, считают тебя чудовищем... Завтра же утром — я умоляю тебя! — скажи, что им не о чем волноваться.
— Я же уже обещал...
— Слава Богу, что все стало ясно. И эти крики у бассейна, и ваш глупый спор... Я очень, очень сердита на тебя... — Но Элис Таннер не сердилась. Теперь, когда тайное стало явным, оно ее больше не страшило. С этим она справится. Она снова легла на подушку, все еще взволнованная, но тепло и покой, от которых она успела отвыкнуть за последние несколько дней, уже разливались по всему телу...
Таннер крепко закрыл глаза и затаил дыхание. Ложь прошла и на этот раз. Прошла легче, чем он предполагал. Теперь он почти не испытывал трудностей. Он привык к своей роли, Фоссет был прав. Он прекрасно с ней справляется. Он убедил даже Элис.
Джон стоял у окна спальни. Он смотрел на лужайку за домом и на темнеющую невдалеке рощу. Внезапно он вздрогнул. Может быть, ему почудилось? В темноте блеснул огонек сигареты. Кто-то шел и курил не скрываясь. Боже праведный! Таннер похолодел. Неужели этот идиот не понимает, что выдает расположение охранников?
Он присмотрелся внимательнее и облегченно вздохнул. Да это же Берни Остерман.
Однако через мгновение его снова охватило беспокойство.
Неужели Берни что-то заподозрил?
Таннер бесшумно покинул спальню, спустился вниз и вышел во двор.
— Я ждал, что встречу тебя здесь... — Берни сидел у края бассейна, задумчиво глядя на ровную поверхность воды. — Вечер прошел сегодня ужасно.
— Мне так не показалось.
— Значит, ты просто ослеп и оглох. Это была ненастная ночь в Малибу... Если бы у нас были кинжалы, вода в бассейне давно окрасилась бы кровью.
— Твое воображение явно в плену голливудских штампов. — Таннер уселся рядом с ним и спустил вниз ноги.
— Я писатель. Я наблюдаю и анализирую.
— По-моему, ты не прав, — сказал Таннер. — Просто у Дика неприятности: он сам мне об этом сказал... А Джо напился. Ну и что?
Остерман подался вперед.
— Ты, вероятно, удивишься, почему я вышел из дома и сижу здесь у бассейна. Меня привела сюда какая-то подсознательная мысль, что ты не сможешь сегодня спать, как и я.
— Ты меня заинтриговал.
— Я не шучу. Нам пора поговорить.
— О чем?
Остерман поднялся и закурил. Немного помедлив, он спросил:
— Что ты больше всего хочешь? Что ты хочешь для себя и для своей семьи?
Таннер не поверил своим ушам: Остерман начал разговор самыми банальными, избитыми фразами. Однако Джон ответил так, будто воспринял вопрос всерьез.
— Покоя, наверное... покоя, надежной крыши над головой, обычных человеческих благ... Такой ответ ты ожидал услышать?
— Я не о том. Все это у тебя есть, сейчас по крайней мере.
— Тогда я тебя не понимаю...
— Тебе никогда не приходило в голову, что ты уже давно лишен возможности выбирать? Что ты не живешь, а лишь выполняешь определенные функции?
— По-моему, это естественно. Я с этим не спорю.
— Ты и не сможешь спорить. Система не позволит тебе... Ты умеешь что-то делать, ты этому научился и обречен заниматься этим до конца своих дней. И спорить тут бесполезно.
— Из меня не получился бы физик-ядерщик, а ты не годишься в нейрохирурги, — пожал плечами Таннер.
— Конечно, все относительно. Но то, что я говорю, не просто фантазии. Всеми нами управляют силы, которые мы сами не способны контролировать. Мы достигли того возраста, когда человек становится профессионалом, но в этом есть и дурное предзнаменование. Мы живем и работаем внутри заданного нам круга; нам не дано переступить черту, даже оглянуться... А ты, боюсь, связан еще больше, чем я. У меня, по крайней мере, есть возможность выбрать, на какую тему писать очередную мыльную оперу, но все-таки всего лишь мыльную оперу и ничего больше... Мы задыхаемся.
— Я — нет. Мне не на что пожаловаться. Меня в моем положении все устраивает.
— Но у тебя же нет крепких тылов! У тебя ничего нет! И не пытайся возражать мне. Ты даже еще не расплатился за это... — Остерман сделал выразительный жест рукой, указывая на бассейн, дом и двор Таннера.
— Возможно, если речь идет о деньгах, ты прав. Но, по-моему, все мы в таком положении...
Остерман придвинул к себе стул и опустился на него. Внимательно глядя в глаза Таннеру, он мягко заговорил:
— Выход есть. Я с радостью помогу тебе. — Он помолчал немного, словно подыскивая нужные слова, затем снова заговорил: — Джонни... — Остерман отшвырнул сигарету и опять надолго замолчал. Таннер испугался, что Берни так и не решится начать.
— Я слушаю. Продолжай.
— Прежде мне нужны определенные... гарантии. Это очень важно. — Остерман теперь говорил торопливо, словно боялся не успеть.
И вдруг в одном из окон вспыхнул свет. Они оба резко повернули головы. Это была спальня маленькой Дженет.
— Что это? — с тревогой спросил Берни.
— Дженет. Это ее комната. Нам наконец удалось добиться, чтобы она включала свет, когда идет в ванную. Иначе она сбивает все стоящие на пути предметы, а мы все еще полчаса не можем за... — Он не договорил. Воздух прорезал леденящий душу крик. Кричал ребенок.
Таннер вскочил на ноги и рванулся к дому. Крик не стихал. В трех других окнах тоже вспыхнул свет. Берни Остерман почти догнал Таннера у спальни девочки. Они появились здесь первыми. Элис и Лейла еще только выходили из своих комнат.
Джон изо всех сил ударил в дверь плечом, забыв о дверной ручке. Дверь распахнулась, и четверо взрослых вбежали в комнату.
Девочка стояла босиком в центре комнаты и истошно кричала.
Ее любимый щенок лежал в большой луже крови. Голова была отделена от туловища.
Джон Таннер схватил на руки дочь и выскочил с ней в коридор. Сознанием завладело ужасное зрелище обезглавленного трупа в роще и щенка с отрезанной головой в комнате дочери.
«Обезглавленное тело значит террор» — так говорил один из агентов Фоссета в мотеле Ховарда Джонсона.
Он должен взять себя в руки. Должен.
Таннер не помнил, как отдал дочь Элис. И только теперь он увидел, что Элис качает дочь на руках, тихо шепча ей какие-то слова на ухо, а в нескольких футах от него плачет Реймонд, уткнувшись в грудь Берни Остермана. И вдруг он отчетливо услышал слова Лейлы:
— Я возьму Дженет, Эли. Иди к Джонни. Таннер злобно крикнул:
— Если ты до нее дотронешься, я убью тебя! Ты слышишь, убью!
— Джон! — в ужасе воскликнула Элис. — Что ты несешь!
— Она же была рядом! Всего в нескольких шагах! Ты что, не понимаешь? Она была совсем рядом!
Остерман бросился на Таннера и, отбросив его к стене, сильно ударил по щеке.
— Эту собаку убили несколько часов тому назад! Опомнись! Несколько часов назад? Не может быть! Это произошло только что. Загорелся свет, и щенку отрубили голову. А Лейла была рядом. Всего в нескольких шагах. Берни ладонями сжал ему виски.
— Мне пришлось ударить тебя. Прости. У тебя начиналась истерика. Успокойся. Возьми себя в руки. Это ужасно... просто ужасно, я знаю. У меня тоже есть дочь.
Таннер попытался сосредоточиться. Он обвел глазами холл. Все смотрели на него, даже Реймонд, который все еще всхлипывал, прислонившись к косяку своей двери.
Джон высвободился из рук Остермана.
— В доме кто-нибудь есть? — Таннер не смог сдержаться, его тревожил вопрос: «Где были люди Фоссета? Где они были?»
— О ком ты, дорогой? — Элис обняла его за плечи, словно боясь, что он упадет.
— Значит, никого, — еле слышно проговорил он.
— Мы здесь. И сейчас позвоним в полицию. Прямо сейчас! — Берни положил руку Таннера на перила лестницы и потянул его вниз.
«Что задумал Берни? Он же из „Омеги“. И жена его из „Омеги“. Зачем же им нужно звонить в полицию?» — лихорадочно соображал Таннер.
— В полицию? Ты хочешь вызвать полицию?
— Разумеется, если кто-то пошутил, то более отвратительной шутки я в жизни не видел. Я хочу, чтобы приехала полиция. А ты против?
— Нет. Конечно, надо позвонить.
Они вернулись в гостиную, и Остерман скомандовал:
— Эли, быстро звони в полицию. Если не знаешь номера, спроси на телефонной станции. — Он повернулся и вышел на кухню.
«Где были люди Фоссета?»
Элис сняла трубку. Но через мгновение стало ясно, что звонить никуда не надо.
Луч фонаря скользнул по стеклам и заплясал на стене гостиной. Это наконец прибыли люди Фоссета.
Раздался звонок в парадную дверь, и Таннер, резко вскочив с дивана, бросился в холл.
— ...Мы услышали крики и увидели, как загорелся свет в окнах. Что-то случилось?