т. Его план уже обрел четкие очертания. Но Коль не должен знать о нем.
— Так что мне остается делать?
— Ничего. Абсолютно ничего.
— Вы, ребята, всегда так говорите, когда начинают палить пушки.
— Пушек больше нет. С ними покончено.
— Хорошо. Я… ничего… не делаю. Могу ли я теперь вернуться к жене?
— Конечно.
— Кстати, телефон теперь в порядке?
— Да, в полном.
Журналист повернулся, потирая ноющую руку, и медленно спустился в холл.
Никому больше нельзя доверять.
Он возьмет «Омегу» своими руками.
27
Элис сидела на краю кровати, слушая рассказ мужа. Были мгновения, когда она сомневалась — в здравом ли он рассудке. Она понимала, что такой человек, как ее муж, когда так часто приходилось действовать на предельном напряжении, может сломаться. Она могла понять, почему маньяки выходят по ночам, панику, которая охватывает юристов и маклеров при крахе их начинаний, понимала даже неуклонное стремление Джона исправить то, что вообще не поддается улучшению. Но то, что он рассказал сейчас, было за пределами ее понимания.
— Почему ты согласился? — спросила она.
— Это звучит дико, но меня загнали в угол. Выбора не было. Пришлось согласиться.
— Ты сам пошел на это! — сказала Элис.
— Не совсем. Как только я согласился, чтобы Фассет назвал имена, мне пришлось подписать документ, по которому пришлось бы отвечать в соответствии с законом о национальной безопасности. Когда стало известно, кто они такие, деваться было уже некуда. Фассет все это понимал. Продолжать с ними нормальные отношения стало просто невозможным. Но плюнь я на правила допуска, меня могли бы привлечь к суду.
— Ужасно, — тихо сказала Элис.
— Гнусно — вот так точнее.
Он рассказал и о разговорах с Джинни и Лейлой возле бассейна. И как Дик Тремьян последовал за ним в гараж. И, наконец, о том, как Берни стал о чем-то говорить с ним, а в этот момент крик Джанет поднял на ноги весь дом.
— Он так и не сказал тебе, о чем шла речь?
— Он сказал только, что может предложить мне деньги для вложений. Я же обвинил их в том, что они входят в «Омегу»… А затем Берни спас мне жизнь.
— Нет. Минутку, — Элис выпрямилась. — Когда ты выбежал поправить тент и мы смотрели, как ты бежишь под дождем… А потом раздались выстрелы, и мы ужаснулись… Я попыталась выскочить к тебе, но они меня держали. Я плакала и пыталась вырваться. Лейла — а не Берни — прижала меня к стене. Внезапно она посмотрела на мужа и сказала: «Ты можешь двигаться, Берни! Все в порядке, Берни!..» Я не поняла тогда, но она прямо приказала ему.
— Женщины не посылают своих мужей под выстрелы.
— Это меня и поразило. Я подумала — а хватило бы у меня сил послать тебя… ради Берни?
И тут Таннер рассказал жене о брошке и о стене, на которой не осталось следов пуль.
— Но они же были в подвале, дорогой. Они не были снаружи. Они же не стреляли в нас, — Элис остановилась. Воспоминания о пережитом ужасе были непосильны. Она не могла заставить себя продолжать. Вместо этого Элис рассказала об истерике, которую Джой устроил в гостиной, и о том, что Бетти Кардоне видела их через окно.
— Вот, значит, что с вами происходило, — сказал он, когда жена закончила рассказ. — Я и не представлял, что такое было.
— Но тот человек внизу сказал тебе, что все конечно. Он же произнес эти слова.
— Он мне много чего нарассказал… Но кто же из них? Или все трое?
— Что? — спросила она.
— «Омега». Речь может идти о парах. Они должны действовать по парам… Однако Тремьянов и Кардоне одурманили в машине. Их бросили на Ласситер-роуд… Но было ли так?
Засунув руки в карманы, Таннер стал мерить шагами комнату. У окна он перегнулся через подоконник, глядя на лужайку внизу:
— Там тьма полицейских. Им смертельно скучно. Ручаюсь, что подвала они не видели. Интересно…
Стекло разлетелось вдребезги. Таннер покачнулся, и кровь хлынула ему на рубашку. Вскрикнув, Элис кинулась к мужу, который опускался на пол.
Снаружи раздавался грохот очередей, но ни одна пуля больше не попала в окно. Все врезались в стены.
Патрульный из холла вломился в двери и бросился к упавшему Таннеру. Через считанные секунды в комнату ворвался охранник, стоявший внизу с пистолетом наготове. Снизу доносились крики. Задыхаясь, вбежала Лейла и кинулась к Элис и лежащему на полу ее мужу:
— Берни! Бога ради, Берни!
Но Остерман не появлялся.
— Положите его на кровать! — рявкнул полисмен, который спустился сверху. — Разрешите, мэм! Разрешите, мы переложим его на кровать!
Остерман еще с лестницы услышал крики:
— Что там, черт возьми, стряслось? — он вошел в комнату — О Исусе!
Таннер пришел в сознание и приподнялся, чтобы осмотреться. Рядом с врачом стоял Маккалиф. Элис сидела на краю постели. Берни и Лейла стояли в ногах, пытаясь ободряюще улыбаться.
— С вами все будет в порядке. Очень удачно сложилось, — сказал врач. — Рана болезненная, но ничего серьезного. Проникающее ранение плеча, только и всего.
— В меня стреляли?
— В вас стреляли, — согласился Маккалиф.
— Кто?
— Этого мы не знаем, — Маккалиф старался скрыть свою ярость, но безуспешно. Капитан не сомневался, что его сознательно подвергли унижению, скрыв какую-то важную информацию. — Но вот что я вам скажу: я собираюсь допросить каждого из вас, пусть даже на это уйдет вся ночь. Я выясню, что тут происходит! Вас тут всех водят за нос, но с собой я этого не позволю!
— Рана обработана и перевязана, — сказал врач. — Вы можете вставать и двигаться, как только почувствуете, что у вас есть силы для этого, но только не делайте резких движений, мистер Таннер. У вас там всего лишь глубокий разрез. Вы, к счастью, потеряли очень мало крови, — улыбнувшись, доктор торопливо покинул их. Оставаться дольше не имело смысла.
Как только за ним закрылась дверь, Маккалиф отдал всем короткое приказание:
— Будьте любезны подождать внизу. Я хочу остаться наедине с мистером Таннером.
— Капитан, он только что получил ранение, — твердо сказал Берни. — Вы не можете его допрашивать в таком состоянии — я этого не допущу.
— Я офицер полиции при исполнении своих обязанностей и в вашем разрешении не нуждаюсь. Вы слышали врача. Ранение у него не серьезное.
— Ему уже и без того досталось! — возразила Элис Маккалифу.
— Простите, миссис Таннер. Это необходимо. А теперь, будьте любезны…
— Нет, мы не будем! — Остерман оставил жену и подошел к шефу полиции. — Допрашивать надо не только его. Но и вас. Всю вашу проклятую полицию надо вытащить на ковер… Я хотел бы знать, почему не остановилась патрульная машина, капитан! Я слышал ваши объяснения, но не принимаю их!
— Если вы будете продолжать и дальше в том же духе, мистер Остерман, я вызову полицейских и на вас наденут наручники!
— Этого я еще не испытывал…
— И не искушайте меня! Я уже имел дело с такой публикой. Я работал в Нью-Йорке, еврейская морда!
Остерман оцепенел:
— Что вы сказали?
— Так что не провоцируйте меня! Вы меня провоцируете!
— Плюнь, — сказал с постели Таннер. — Я не обращаю на него внимания, честное слово.
Оставшись наедине с Маккалифом, Таннер сел. Плечо болело, но он мог свободно двигать им.
Маккалиф подошел к краю кровати и взялся за ее спинку обеими руками, медленно произнося каждое слово:
— А теперь вы будете говорить. Вы расскажете все, что знаете, или я посажу вас по обвинению в утаивании информации, касающейся предумышленного убийства.
— Это меня ведь пытались убить.
— Тем не менее расследуется убийство. Убийство. И не важно, идет ли речь о вас или об этом здоровом еврейском подонке!
— Почему вы так обозлены? — спросил Таннер. — Объясните мне. Вы же должны в ногах у меня валяться. Я налогоплательщик, а вы не смогли защитить мой дом и мою семью.
Маккалиф несколько раз попытался что-то выдавить из себя, но его буквально душил гнев. Наконец он взял себя в руки:
— О’кей. Я знаю, что кое-кому из вас не нравится, как я веду дела. Вы, сукины дети, хотите выставить меня отсюда и посадить какого-нибудь вонючего хиппи, который только что кончил свой паршивый юридический колледж! Так вот, вам удастся это сделать, если я сам решу уйти отсюда, и только. А я не собираюсь выметаться! Мой послужной список останется чистым! И город этот будет в порядке! Так вот, выкладывайте, что тут происходит, и если мне потребуется помощь, я получу ее! Но я не могу требовать помощи с пустыми руками!
Таннер встал с постели, его было повело, но, к собственному удивлению, он тут же пришел в себя:
— Я верю вам. Слишком вы глупы, чтобы врать… И вы правы — кое-кто не любит вас. Но оставим пока это… Я еще не ответил на ваши вопросы. Но вместо этого собираюсь отдать приказ. Вы будете круглосуточно охранять этот дом, пока я не отменю его! Понятно?
— Я не подчиняюсь вашим приказам!
— А этому придется подчиниться. В противном случае вы появитесь на шестидесяти миллионах телевизионных экранов как типичный пример тупого, необразованного и злобного служаки, представляющего собой угрозу для сил охраны порядка. Вас смешают с дерьмом. Лишат пенсии и выкинут.
— Вы не посмеете сделать это…
— Неужто? Хотите убедиться?
Маккалиф уставился в лицо Таннеру. Вены на его шее так вздулись, что журналисту показалось, что собеседника вот-вот хватит удар.
— Как я ненавижу вас, подонков, — холодно сказал он. — Со всеми вашими мозгами.
— Как и я… ибо видел вас в деле. Однако теперь это не важно. Садитесь.
Через десять минут Маккалиф вылетел из дома прямо под потоки дождя.
С грохотом захлопнув за собой дверь, он стал раздавать отрывистые приказания полицейским. Затем, не обращая внимания на небрежные кивки подчиненных, влез в свою машину.
Таннер вытащил из шкафа чистую рубашку и неловко натянул ее. Выйдя из спальни, стал осторожно спускаться по лестнице.