Как обычно, детальный и запутанный сюжет, на каких специализировался Коллинз, начинался с драматической сцены. Знаменитый спортсмен Джеффри Деламейн ухаживал за скромной гувернанткой Анной Сильвестр и в письме обещал на ней жениться, но потом отдал предпочтение более состоятельной и родовитой девушке, возлюбленной его друга Арнольда Бринкуортера. Чтобы избавиться разом от нежеланной невесты и соперника, он устраивает дела так, что они остаются на ночлег на шотландском постоялом дворе. Коварство в том, что — согласно нелепому шотландскому закону о браке, который Коллинз подвергает желчной критике, — ночлег пары под одной крышей автоматически приравнивается к заключению брака. Ни Анна, ни Арнольд не знают об этом, и Арнольд преспокойно женится на своей возлюбленной, прежде чем Джеффри успевает этому помешать. Тогда спортсмен-негодяй, воплощение мужского шовинизма, требует расторжения брака Арнольда, якобы ранее связавшего себя с Анной. Все в ужасе, но в дело вмешивается грамотный и благородный адвокат. Всплывает на свет и письмо самого Джеффри к Анне с обещанием жениться. Возникает юридическая коллизия и житейская драма. Они оба видеть друг друга не желают, но в глазах общества Анна будет обесчещена, а потому требует законного брака с ненавидящим ее негодяем. Далее следует попытка убийства навязанной жены, чудесное спасение и счастливый для всех пострадавших финал.
Злодей в этом романе, конечно же, является воплощением спортивной маскулинности, Коллинз по ходу дела энергично нападает на тех, кто предпочитает развивать бицепсы, а не мозги. Один из персонажей объясняет: «Мы как никогда готовы практиковать все самое грубое, что существует в нашей национальной традиции, находя оправдания всем жестокостям и зверствам действий нашей нации». Коллинз увязывает увлечение спортом и показной мужественностью с политическими и военными проблемами империи и стремится сокрушить условности викторианского мужского общества. Но главным объектом критики становится брачное законодательство, чрезмерно ориентированное на мужчин, в ущерб интересам женщин, которые легко могут стать жертвами произвола негодяев и в то же время подвергаться несправедливому осуждению общества.
Английские рецензенты молниеносно бросились бичевать Коллинза за его менее чем благоприятный портрет отечественного спортсмена. Но французский критик Луи Дейре написал: «Никогда не видел книги, в которой с такой отвагой был бы представлен истинный облик английской молодежи». Немецкий рецензент отметил, что книга «точно описывает великое множество англичан, которые дискредитируют Англию своими грубыми, бесстыдными манерами». Враги на поле боя объединились в осуждении тех английских «джентльменов», которых высмеивал Коллинз.
Он писал инсценировку «Мужа и жены» параллельно с подготовкой выпусков романа, да и сам роман больше напоминает последовательность театральных сцен-эпизодов. В основу он положилдиалоги и принцип внезапного, открытого завершения частей, важный для журнальной публикации, но по мере развития его литературной карьеры становилось ясно, что он не был настоящим драматургом, все успешные пьесы Коллинза были адаптациями прозаических сочинений.
Затем он взял отпуск — нечто вроде каникул после публикации романа — и отправился в круиз вдоль восточного побережья. Он посетил Лоустофт и провел много времени с Леманнами в Хайгейте. Он хотел любой ценой отсрочить начало новой работы и даже поместил под замок бумагу, на которой обычно писал. Осенью он поехал в Рэмсгейт, где бывал у моря еще ребенком, с семьей, а недавно останавливался с Кэролайн Грейвз. Остается неизвестным, брал ли он с собой на этот раз Марту Радд с маленькой дочерью, но, кажется, так и было.
В следующем романе он описывает развлечения этого города с его «обезьянами, шарманками, девушками на ходулях, фокусником и труппой певцов-негров». В следующем романе, одним из мест действия которого стал Рэмсгейт, он упоминает «возгласы играющих детей, крики мальчиков, погоняющих несчастных ослов, отдаленные звуки медных инструментов, играющих вальс, и мягкую мелодию мелких волн, разбивающихся о песчаный берег». Рэмсгейт захватил его воображение. Он мог прогуляться до гавани и нанять лодку или мог бродить в толпе отдыхающих и восхищаться вместе с ними сверканием моря.
И все же он был не из тех, кто способен долго отдыхать. Зимой того же года он сказал другу, что хотел бы «наткнуться на некий новый метод привлечения читателя». Он интересовался, например, способами писать более короткие романы. Это сократило бы расходы на публикацию и в то же время облегчило финансовое бремя читателей. В начале 1871 года у него появилась свежая идея. На первый взгляд она казалось парадоксальной, ведь речь шла о любви между слепой девушкой и юношей, который стал совершенно синего цвета[29] из-за приема нитрата серебра как средства от эпилепсии. Но одна из характеристик творчества Коллинза — выстраивать сюжет, преодолевая препятствия. Он достал стопку бумаги и взялся за работу.
Однако некоторые домашние заботы отвлекали его от главного дела. К весне 1871 года — не позже, Кэролайн Грейвз оставила мужа и вернулась на Глостер-плейс, где отсутствовала почти два года. Ее отношения с Джозефом Клоу расстроились по причине или причинам, которые остаются неизвестными, но, конечно, она могла скучать по Коллинзу и своей дочери. В переписи населения 1871 года она обозначена как «вдова» и «домоправительница и домашняя прислуга». Она жила с Коллинзом до конца его жизни, выполняя роль его компаньонки. Кэролайн и ее дочь часто появлялись с ним на публике, посещали театры и выставки. Эти две женщины ездили с ним за границу. Один из его знакомых, встретившийся с ним у Леманнов вскоре после возвращения Кэролайн, отметил, что состояние здоровья и духа писателя заметно улучшилось, он выглядит «очень бодрым и располагающим к себе».
Марта Радд остается на заднем плане, неразличимой, хотя той же весной она родила Коллинзу еще одну дочь, названную Хэрриет Доусон. Даже если сама Марта Радд никогда не посещала дом на Глостер-плейс, ее детей там всегда охотно принимали. Семья Коллинза, называй мы ее морганатической или как-то иначе, понемногу росла. Содержать двух любовниц, даже по стандартам XIX века, было рискованным положением, но Коллинз, кажется, приспособился к нему совершенно естественно и жизнерадостно. В сочинениях он исследует запутанные или конфликтные отношения, а в жизни остается непроницаемым и невозмутимым. В письме к адвокату по поводу завещания он упоминает «К» и «М», но это одно из редких упоминаний Марты в его переписке. Однако там можно найти немало аллюзий: «дамы» на Глостер-плейс и «две Кэролайн». Не очень ясно, обижало ли такое положение Марту Радд, она могла принять свою роль с благодарностью за предоставленную стабильность. Коллинз всегда заботился о том, чтобы обеспечивать ее и детей, и нет сомнения, что его природная доброта и приветливость щедро проявлялись по отношению к молодой женщине.
Осенью 1871 года новый роман «Бедная мисс Финч» начал печататься в Cassel's Magazine в виде серии выпусков. Он был короче предыдущих, как и планировал автор, и уже через шесть месяцев вышел и в едином томе в издательстве Джорджа Бентли. Более чем двадцатью годами ранее Бентли представлял публике первую работу Коллинза, и теперь издатель возобновил с ним деловые отношения, предложив семьсот пятьдесят фунтов за право публикации.
В то же время наконец обрела сценическую жизнь «Женщина в белом». Пиратская версия была поставлена еще десятью годами ранее, во время выхода первого издания романа, но теперь появилась инсценировка, сделанная самим Коллинзом. Это было сложное предприятие с бесконечной чередой репетиций, длившихся целыми днями, а иногда затягивавшимися до глубокой ночи. Поскольку исполнитель роли графа Фоско был одновременно режиссером, между членами труппы возникало немало разногласий. Один из актеров записал о Коллинзе: «Я восхищался им, потому что авторам обычно… не хватаеттерпения, когда они посещают репетиции написанной ими пьесы». Коллинз оставался «джентльменом, спокойным и сдержанным, всегда готовым улыбнуться, если появлялся шанс, или сказать доброе слово, мягко предлагая свой вариант, когда этого от него ожидали».
Премьерный спектакль 9 октября 1871 года в театре «Олимпик» длился четыре часа. Тем не менее это был грандиозный успех. Критик The Times отметил, что Коллинз «твердо ухватил редко признаваемую истину, что ситуации, кажущиеся драматическими читателю, не всегда остаются драматическими, когда их выносят на свет рампы». Коллинз достаточно хорошо знал, что популярность романа означает, что тайны сюжета уже раскрыты. Он пропустил встречу на Хэмпстед-Хит, разработал подробнее сцены, лишь мельком упоминавшиеся в романе, а основной упор сделала на личность персонажей, а не на сюжетную загадку. Публике это понравилось. Коллинз оставался за кулисами в состоянии нервической дрожи, но его вызвали на сцену, где он оказался в атмосфере всеобщего восторга. Казалось, «весь Лондон» или, по крайней мере, та его часть, что была предана литературно-художественным интересам, присутствовала на премьере. Спектакль шел в «Олимпике» шесть месяцев, в проходах ставили дополнительные кресла, многие жаждущие попасть тщетно толпились у дверей театра. Все это был, по словам самого Коллинза, «огромный успех». Во всяком случае, он осуществил амбиции и достиг цели — получить деньги от театрального представления.
Краткое улучшение здоровья вскоре пошло на спад. В начале лета приступ подагры приковал его к постели, снова пострадали глаза, так что он почти ослеп. Один из друзей сказал, что они были «буквально огромными кровяными мешками». «Знаешь, какого цвета у нее глаза?» — спрашивает персонаж его следующего романа «Мой ответ: нет». «Красного, у бедненькой! Красные, как вареный лобстер». Коллинз принимал «электрические ванны» и катался в коляске на свежем воздухе, летом попробовал целебные процедуры Верхнего Норвуда, принимал хинин наряду с лауданумом. Но все это не было настоящим лечением. На самом деле ему никогда не удавалось полностью восстановить здоровье, от одной болезни он переходил к другой почти без перерывов. Он выглядел рано постаревшим и знал, что впереди его ждет жизнь полуинвалида, все больше и больше зависимого от опиума. Поскольку он провел много дней с повязкой на глазах, его симпатия к бедной слепой мисс Финч из романа, опубликованного в 1872 году, выглядит вполне естественно.