Подзаголовок у него был «Домашняя история», и для кое-кого она была даже слишком домашней; один из рецензентов описал книгу как «роман-сенсацию для воскресного чтения». Сюжет в кратком пересказе сам по себе кажется нелепым. Слепая девушка влюбляется в молодого человека, у которого есть идентичный брат-близнец; к несчастью, кожа юноши посинела из-за приема нитрата серебра, служившего лекарством от эпилепсии. Немецкий хирург возвращает мисс Финч зрение, а брат молодого человека, чья кожа совершенно бела, занимает его место. Чтобы разобраться в деталях последовавшей затем путаницы, проще прочитать роман целиком, чем рассчитывать на краткое изложение. И, конечно же, читателя ждет счастливая развязка, естественный финал всех сочинений Коллинза.
И все же в романе есть странная притягательность, типичная для всех произведений Коллинза. Действует сила любопытства, читатель нетерпеливо следует дальше, чтобы узнать, что же случится потом. Коллинз работает тщательно и методично, оставляет ключи и подсказки в подходящих местах, постоянно намекает на «грядущие события» или «свет позднейших событий», которые навсегда изменят жизнь главных героев. Он непрестанно упоминает что-то «лежащее под поверхностью», некий «скрытый мотив» или «ужасную тайну», и это еще больше провоцирует неутолимое любопытство. Читатель все время находится в предвкушении, едва разрешается один кризис, автор готовит другой. Это подобно долгой прогулке в пейзаже, где вокруг расставлены дорожные знаки и указатели, и вы просто следуете по ним.
«Бедная мисс Финч» не имела поразительного успеха, и Бентли потерял деньги на этом предприятии. История слепой девушки и синего юноши не отвечала общественным вкусам. Иногда говорят, что «Бедная мисс Финч» знаменует начало спада в творчестве Коллинза. Он стал романистом, стремящимся «донести послание», более озабоченным полемикой и аргументами, чем стилем и изобретательностью сюжета. Суинберн[30] заметил по этому поводу:
Что обрекло добрейшего Уилки на заклание?
Злой демон, что шептал: Уилки!
Неси миру послание!
Хлестко, но не вполне точно. Коллинз никогда не терял привычки, впервые проявленной еще в «Иолани», приправлять текст авторскими отступлениями, некоторые были мудрыми, иные остроумными, кое-какие мудрыми и остроумными, но встречаются и скучнонравоучительные.
Он не пытался читать проповедь, но дидактический элемент всегда присутствует в его сочинениях. У Коллинза не было «миссии», он не жаждал «нести послание», но он обладал видением, пониманием человеческих отношений, которые ему хотелось распространять. Это особенно заметно во вступлениях. Однако он никогда не позволял этим «посланиям» подминать под себя сюжет, хотя отвращение к различным конкретным практикам, например к вивисекции, придавало энергию и целеустремленность его прозе. Он считал, что развлекает и рассказывает истории, а не читает лекции.
По правде говоря, все его произведения, от «Бэзила» до финальных незаконченных текстов, составляют единое целое. Прежде всего он был гением построения сюжета. Он превратил процесс рассказывания истории в великолепное искусство. В его руках роман-сенсация и детектив стали предметами красоты именно потому, что он придал им атмосферу реальности. Ясность стиля, богатство выражения были для него самым важным в написании текста. Да, у него не было гениального проникновения в глубины человеческой натуры, но это еще не дает оснований дисквалифицировать его как художника. Просто его интересовало другое. Его сюжеты являют собой идеально отлаженные механизмы.
«Женщина в белом» и «Лунный камень», вероятно, стали вершинами его творчества, но романистов зачастую несправедливо осуждают за то, что они не могли все сочинения выдержать на уровне главных шедевров. Все его произведения остаются впечатляющими и талантливыми, поразительными и убедительными. Да, его поздние романы сегодня читаются меньше, но современный вкус далеко не безупречен. Темы и предметы, волновавшие викторианцев, могут сегодня выпасть из круга читательских интересов, условности того времени, на которые решительно нападал Коллинз, уже не составляют часть нашего бытия. И все же и сейчас ощущается его живое присутствие в английской литературе.
Можно предоставить заключительное слово на эту тему графу Фоско из «Женщины в белом»: «Приемы литературной композиции мне прекрасно знакомы. Одно из редчайших интеллектуальных достижений, которым может обладать человек, — это великий дар упорядочивать и формулировать свои идеи. Колоссальная привилегия! Я ею владею. А вы?»
16. Другая страна
В начале 1872 года он сказал, что, по крайней мере, еще год не намерен начинать очередную длинную историю. Ему нужен был отдых. Он хотел уехать из страны, но сначала в марте вернулся в Рэмсгейт. Два-три месяца спустя он предпринял привычную поездку в Париж. Его спутники в этих двух путешествиях неизвестны, хотя, должно быть, в одной из них его сопровождали Кэролайн и Кэрри Грейвз. Примерно в то же время Марта Радд переехала с двумя маленькими дочками на Мэрилебоун-роуд; они с Коллинзом посетили мебельный магазин «Хьютсон и Текстон» на Тоттенхэм-Корт-роуд и приобрели там обеденный стол, сервировочный столик, пять столовых стульев, бюро из каштана, кушетку и легкое кресло. Марта жила далеко не в стесненных условиях. Коллинзу было очень плохо. «О боже, теперь прошла подагра, так вернулся ревматизм», — писал он Леманну летом. В семье тоже было неспокойно: трехлетняя дочь Мэриан Доусон сломала ногу. Срочно вызвали Берда, который помог девочке.
Осенью того же года Коллинз впервые остановился по адресу Нельсон-Крессент в Рэмсгейте. На этот раз с ним была Кэролайн Грейвз. В приморском городке он установил любопытную симметрию жизненных условий. Когда приезжал туда с Мартой Радд и их детьми, останавливался на Веллингтон-Крессент, буквально напротив Нельсон-Крессент, но по другую сторону бухты. Соответственно, его двойное семейство благопристойно обслуживали два разных домовладельца или домовладелицы.
Но даже здесь он был погружен в работу, несмотря на необычную для времени года теплую и душную погоду. Он не последовал своему решению воздержаться от написания нового романа. Уже осенью первый выпуск «Новой Магдалины» открыл серию в журнале Temple Ваг, издании Джорджа Бентли, заменившем прежний Bentley’s Magazine. История была задумана и как пьеса, и как роман, и с самого начала в ней чувствовалась бодрая сценическая тональность.
Еще в период публикации журнальных выпусков почтенный Чарльз Эдвард Муди, основатель крупнейшей передвижной или «циркулирующей» библиотеки, потребовал изменить название. «Магдалина» означало обратившуюся к исправлению проститутку. Естественно, Коллинз отказался, сообщив Бентли: «Ничто не заставит меня переменить заглавие… Но серьезная сторона этого дела состоит в том, что невежественный фанатик держит в своих благочестивых руках мой тираж». Возможно, Коллинз сознательно выбрал историю о проститутке как способ увеличить продажи; вероятно, он хотел вернуть публику, которая не оценила «Бедную мисс Финч». Похоже, эта стратегия оказалась успешной, так как продажи Temple Ваг значительно возросли. Коллинз сказал Бентли, что рад слышать, как первый номер «поднял планку», но самые сильные эпизоды еще впереди. К весне следующего года Temple Ваг был объявлен «самым продаваемым ежемесячником 1873 года».
А пока печатались выпуски нового романа, состоялась премьера спектакля «Муж и жена» на сцене Театра принца Уэльского. После успеха «Женщины в белом» ожидания Коллинза были весьма высоки. В конце концов, эта история была весьма драматичной и театральной. Ее поставили Сквайр и Мэри Бэнкрофт, пара очень популярных викторианских актеров, которые прежде специализировались на легких комедиях — такие называли «комедиями гостиной» или «драмой чайной пары». Так что пьеса «Муж и жена» для этих актеров была своего рода отклонением от привычного курса. И вновь Коллинз гальванизировал театральный мир Лондона, билеты вскоре остались лишь на «черном рынке». Газета Daily Telegraph сообщала, что на премьере публика «практически полностью состояла из тех, кто в том или другом роде обладал социальным статусом самого почтенного уровня».
Коллинз в очередной раз был на грани нервного срыва и весь спектакль провел в гримерке Бэнкрофта. Но его тревоги оказались беспочвенными. Как он позднее написал другу, «это был определенно исключительный успех. Амфитеатр встал и изо всех сил приветствовал, когда я показался перед занавесом». Бэнкрофты были известны реализмом декораций, что могло способствовать иллюзии подлинности, и впервые на лондонской сцене они стали использовать электрическое освещение в эпизоде бури. Театр был постоянно полон. Принц Уэльский дважды смотрел спектакль, в том числе пригласив с собой российского царевича и царицу. Коллинз стал драматургом дня, и директор театра «Олимпик» попытался купить у него права на «Новую Магдалину».
Однако светлый период в жизни Коллинза вскоре был прерван новыми трагическими событиями. В начале апреля его брат Чарльз Коллинз умер после продолжительной болезни. Судя по всему, в конце он страдал от рака желудка, но не исключено, что у него была чахотка. Для всех близких смерть Чарльза выглядела его освобождением от невыносимых мучений. Уилки Коллинз записал, что брат умер «без боли и без сознания», но один из друзей отметил, что Уилки Коллинз был «чудовищно сокрушен» этой потерей. Через несколько дней после похорон он отправился поездом в Рэмсгейт, чтобы собраться с силами.
Жизнь Чарльза Коллинза была не особенно удачливой и, вероятно, несчастной, он никогда и ни в чем не достигал успеха. Он всегда был окружен людьми более талантливыми и энергичными, чем он сам. Во вступлении к «Словарю национальных биографий» Коллинз написал о Чарльзе: «… свойственно скромной и чувствительной натуре недооценивать собственный успех. Его идеал был высоким, и он никогда не достиг удовлетворения своих собственных устремлений».