«видел», слова сэра Дэвида Уилки на крестинах будущего писателя оказались пророческими.
Отзывы на книгу были отличными, что еще больше укрепило автора в правильном выборе призвания. Observer отмечал: «За последние полстолетия не было лучшей работы, посвященной искусству и художникам». Невозможно вообразить более удачного дебюта для профессионального романиста. На титульной странице автор поставил имя «У. Уилки Коллинз», служившее знаком независимости: он больше не был Уильямом, как его отец и дед. «Мне предназначено было стать автором, и я стал автором в 1848 году», — написал он.
Следующим летом домашняя жизнь Коллинзов пришла в смятение из-за увлечения любительским театром. Такие постановки составляли одно из главных развлечений Викторианской эпохи. Единственное, что могло отвлечь публику от этого модного занятия, — игра на пианино или в карты, но главным, ради чего компания собиралась, были яркие и зачастую дорогостоящие спектакли: выбирали любые театральные жанры и гости могли наслаждаться зрелищем в комфортной обстановке, без неудобств, связанных с присутствием «низкой» публики. Для организации настоящих сценических подмостков, обеспечения костюмами и реквизитом требовались немалые усилия. Коллинз явно наслаждался переодеваниями; несколькими месяцами ранее он посещал бал-маскарад и ради этого сбрил бакенбарды, надел парик, бриджи и расшитый камзол длиной до талии, выступая в роли французского повесы XVIII века.
Для самодеятельной постановки выбрал комедию Оливера Голдсмита «Добродушный человек» также из жизни XVIII века. Ее разыграли в «Задней гостиной Королевского театра» на площади Блэндфорд, а четырнадцать лет спустя Коллинз с ностальгией вспоминал об этом представлении и удовольствии от его подготовки — он был актером и продюсером, он даже написал стихотворный пролог в стиле XVIII века. В постановке участвовал и Нед Уорд, друг Чарльза Коллинза из художественных кругов. Потом они поставили «Соперников» Шеридана — в той же самой «Задней гостиной».
Среди актеров в комедии Голдсмита была и Генриетта Уорд, которая вспоминала: «Однажды, накануне премьеры, исполнительница главной роли сказала Уилки, что отказывается играть, если не заменят актера на главной мужской роли. Она объясняла это тем, что он “отвратителен”». После чего исполнитель главной роли сам отказался от участия, заявляя, что его партнерша просто «чудовище». Кажется, Коллинз использует это, описывая репетиции домашнего театра в романе 1862 года «Без права на наследство». «Домашний спектакль! — закричала Магдален… — Они будут ставить “Соперников”, папа! “Соперников” этого, знаменитого, как его там… и они хотят, чтобы я играла там роль!»; это решение стало прелюдией к тому, что «в процессе подготовки спектакля ломали мебель, портили стены, а дом наполняли странные звуки: пронзительные возгласы, хлопанье дверей, топот шагов, беготня по лестницам и коридорам».
В романе у актеров периодически случается истерика, или они заболевают в самый неподходящий момент, или отказываются от предложенной им роли. «Тишина, джентльмены, прошу вас, — упрекнул их режиссер. — Громко говорить надо на сцене, а не в зале. Стоп. Склоните голову. Пауза. Дерзко взгляните на публику». А во время самого спектакля «раскалывается перегретое стекло лампы, возникают трудности с раскрытием занавеса». И все же Уилки Коллинз явно любил всю эту суматоху. Эпизоды романа предвосхищают и его театральные проекты более позднего времени.
В постановке «Добродушного человека» участвовали двое молодых актеров, вскоре снискавших настоящую славу. Уильям Пауэлл Фрайт и Джон Эверетт Милле, как и Чарльз Коллинз, были связаны с Королевской академией и через него познакомились с семьей Коллинз. Годом ранее Милле уже стал основателем «Братства прерафаэлитов» в родительском доме на Гауэр-стрит, и его собратья по цеху не раз получали приглашения на Блэнд форд-сквер. Хэрриет привлекала всеобщее внимание, «Джек» Милле неоднократно в шутку просил ее «назначить день свадьбы», она много лет дружила с известным художником-прерафаэлитом Холманом Хантом.
Можно представить рядом с Уилки Коллинзом круг талантливых и весьма рано созревших молодых художников. Он не всегда принимал их работы, но, без сомнения, высоко ценил их общество. На протяжении всей жизни его окружали художники. Его самого как-то раз по ошибке даже приняли за участника «Братства прерафаэлитов», а в 1850 году Милле написал его портрет. Молодой Коллинз изображен в задумчивом, даже возвышенном настроении, маленькие кисти рук соприкасаются кончиками пальцев, словно передавая сосредоточенность на каком-то сложном предмете, большие серые глаза частично скрыты очками, губы слегка надуты, он щеголяет двумя кольцами, крупным зажимом для рубашки и цепочкой часов.
Позднее Коллинз обещал редактору журнала, что «напишет нечто забавное… о школе прерафаэлитов», но так никогда этого не сделал. Однако можно найти мягкую насмешку над ними в словесном портрете молодого художника Валентайна Блайта из романа «Игра в прятки». Коллинз возвращается к образам и идеям прерафаэлитов и в позднейшем романе «Черная ряса»: «Каждая мельчайшая веточка, каждый ее отросток, добросовестно выписаны — и результат похож на цветную фотографию. Вы не смотрите на пейзаж как на ряд отдельных частей; вы не разглядываете каждую веточку на дереве; вы видите целое в Природе, и вы хотите увидеть целое на картине».
Надо сказать, Уилки Коллинз добился определенного успеха в живописи. На летней выставке Королевской академии 1849 года в Восьмиугольном зале экспонировалась его картина «Приют контрабандистов», она была расположена почти под потолком, и это невыгодное положение могло стать причиной, почему она так и не нашла покупателя. Коллинз забрал ее домой, годы спустя она висела у него в столовой. Заметив внимание к ней гораздо более успешного художника, Уильяма Холмана Ханта, Уилки спросил о его впечатлении и услышал: «Этим произведением можно восхищаться. Оно исполнено блестящим художником Уилки Коллинзом и могло бы поставить его во главе пейзажистов, если бы он не забросил профессию ради других занятий».
Однако последовали еще более приятные новости, когда издатель Ричард Бентли решил опубликовать роман «Антонина». Коллинз завершил его к концу лета 1849 года, передав рукопись для прочтения, он уверял Бентли, что провел тщательное историческое исследование и приложил огромные усилия, чтобы добиться стиля, соответствующего вкусам современной читающей публики. В глубине сердца он вовсе не был уверен в успехе и даже обдумывал планы издать роман за свой счет.
Диккенс называл Бентли «разбойником с Бёрлингтон-стрит» из-за его таланта заключать сделки в свою пользу, но, похоже, с Коллинзом Бентли был вполне честен. Он прочитал две первые части «Антонины» и одобрил книгу. Он готов был подписать договор. Молодой писатель просил двести фунтов, Бентли предложил ему сто сразу и еще сто после продажи пятисот экземпляров романа. При имеющихся обстоятельствах это было справедливое соглашение, и Бентли не пришлось пожалеть о своем решении. Роман был опубликован в конце февраля 1850 года, из писем ясно, что Коллинз был в крайнем волнении и нетерпении. Он даже пытался организовать благоприятные отзывы в журналах, где ранее уже публиковался. Он сообщил Бентли, что «надо написать подобающие письма» ради положительных откликов. Но тревожился он напрасно, «Антонина» получила больше хвалебных рецензий, чем любое из его последующих произведений. Коллинза даже сравнивали с Шекспиром. Некоторые критики предупреждали викторианскую публику о «сильном воздействии» и «отталкивающих подробностях», но их голоса тонули в потоке одобрения. Morning Post сообщала, что роман достаточно хорош, чтобы поставить его автора «в первый ряд английских романистов». Для автора в возрасте около двадцати пяти лет это было ошеломляющей похвалой. Он получал поздравления и в ближнем кругу. Сам Коллинз писал: «Моя мама думает, что я написал самый замечательный роман всех времен!» Три месяца спустя было опубликовано второе издание.
Сегодня роман «Антонина» многие сочтут слишком надуманным и мелодраматичным, но в то время он соответствовал представлениям об историческом романе, в котором действуют прекрасные дамы и злодеи, нежные души и жадные распутники, добропорядочные граждане и жестокие воины. В этом романе было нечто от Вальтера Скотта с легкой примесью Бульвер-Литтона, автор проявил разумное уважение к хорошему вкусу и пристрастиям читающей публики.
Он выбрал время Алариха и его первой осады Рима, описал обстановку страха и угроз, показал римлян и готов как противоборствующие силы человечества. Гойсвинта, неистовая ведьма с яростным нравом, воплощает всю предполагаемую свирепость готской женщины; к несчастью, ее брат Германарих влюбляется в молодую римлянку Антонину. Он встречает ее в военном лагере, куда девушка бежит в страхе перед отцом Нумерианом, мрачным религиозным фанатиком. Тем временем в Риме язычник Ульпий находит пролом в окружающей город стене Аврелиана, через который надеется провести готских воинов внутрь. Длинные речи чередуются с обильными описаниями пейзажей, всё с налетом мелодрамы, с акцентом на контрасты персонажей и мест действия. Коллинза всегда увлекали немодная в его время верность принципам и возможность показать параллелизм судеб. «Тут мелькнула молодая девушка, с трудом прокладывавшая путь между щитами. Там задыхался в грудах мехов маркитант. Вся сцена, разворачивавшаяся на фоне могучего леса, утопала в клубах дождя и тумана…» Рассказчик определяет общее впечатление от пейзажа как «мрачное сочетание угрожающего и величественного», что вполне подходит для характеристики всего романа.
Все это достаточно увлекательно, чтобы удержать внимание читателя, есть чудесные фрагменты с описаниями мест и событий, венчают которые впечатляюще жуткое Пиршество Голода и яркая апокалипсическая сцена в языческом храме, напоминающая полотна Джона Мартина. Коллинз писал Бентли, что стремился «сделать заключительную часть истории ее