– А вы тут что делаете?
Папа пожимает плечами:
– Ты удивишься, но это не я придумал.
Мама толкает его локтем.
– Тайни прислал мне через «Фейсбук» очень трогательные личные приглашения, это было так мило.
– Ты на «Фейсбуке» дружишь с Тайни?
– Да. Он задружил меня по запросу, – отвечает мама, совершенно не владея терминологией.
– Ну, спасибо, что пришли. Я буду за кулисами, но, э, потом увидимся.
– Передавай от нас привет Джейн, – говорит мама с широкой заговорщицкой улыбкой.
– Хорошо.
Я дохожу до конца прохода, а потом иду в обратном направлении по левому проходу. Уилла Грейсона нет. Вернувшись за кулисы, я застаю там Джейн с самой большой по объему бутылкой «Пепто-бисмола».
– Он все выпил. – Джейн переворачивает бутылку вверх дном.
Тайни выскакивает из-за декораций и поет:
– И тепеееерррь мне просто супееееррр! – Голос пока звучит хорошо.
– Отожги, – говорю я ему. Он подходит ко мне с вопросом в глазах. – Тайни, там где-то тысяча двести человек.
– Ты его не видел. – Он слегка кивает. – Так. Ладно. Хорошо. Все нормально. Спасибо, что заткнул меня.
– И за то, что смыл десять тысяч литров твоей блевоты.
– Да, за это тоже, конечно. – Тайни вдыхает поглубже и надувает щеки так, что лицо его превращается практически в идеальный круг. – Ну, пора, наверное.
Тайни собирает вокруг себя всю команду. Потом опускается на колени посреди этой плотной толпы, все стоят, касаясь друг до друга, потому что эти театральщики такие, любят изображать, что они очень трогательные. На всех актерах в первом круге – и на девочках, и на мальчиках – форма «Уайт Сокс». Следующий круг образует хор – пока весь в черном. Мы с Джейн тоже подходим поближе.
– Я хочу сказать всем вам спасибо, вы все классные. А еще простите за блевание. Рвало меня потому, что я перебрал вашей классности и отравился. – Это вызывает нервные смешки. – Я знаю, что вам до смерти страшно, но знайте: вы прекрасны. Впрочем, не это главное. Давайте, идемте, исполним чьи-то мечты.
Все как бы вскрикивают и делают такой жест – вскидывают одну руку к потолку и разводят пальцы. Свет по ту сторону занавеса погас. Трое футболистов ставят декорации. Я отхожу в сторону и встаю рядом с Джейн в пещерной тьме, наши пальцы сплетаются. Сердце у меня колотится, и мне остается лишь гадать, каково сейчас быть на месте Тайни, я молю бога, чтобы литр «Пепто-бисмола» поддержал его голосовые связки, чтобы он не забыл слова, не упал, не потерял сознание, не блеванул. Даже тут, за кулисами, довольно нелегко, и я представляю, сколько смелости требуется сказать правду со сцены. Даже больше – пропеть эту правду.
– Прошу всех выключить сотовые телефоны, чтобы не прерывать это великолепное шоу, – объявляет бесплотный голос.
Я сую свободную руку в карман и переключаю телефон в режим вибрации.
– Кажется, меня сейчас тоже стошнит, – шепчу я Джейн.
– Тссс, – произносит она.
– Слушай, а у меня всегда мятая одежда?
– Да, тссс, – шепчет Джейн и сжимает мою руку.
Занавес открывается. Звучат вежливые аплодисменты.
Весь актерский состав сидит в дагауте за исключением Тайни, он нервно расхаживает из стороны в сторону перед игроками.
– Билли, давай. Билли, спокойно. Билли, жди подачи. – До меня доходит, что Тайни сейчас не Тайни, а тренер.
А его самого играет какой-то пухлый девятиклассник. Он постоянно двигает ногами; интересно, это по сценарию, или девятиклассник настолько нервничает. Потом он начинает излишне женственно:
– Эй, бьющий, бей давай. – Он как будто с ним заигрывает.
– Дебил, – говорит кто-то со скамейки. – Наш бьет.
– Кто как обзывается, тот сам так называется, – говорит Гэри. Он сидит, ссутулившись, голос вялый, ясно, что это я.
– Тайни – гей, – объявляет кто-то еще.
Тренер резко разворачивается к сидящим на скамейке и вопит:
– Так! ТАК! Товарищей по команде не оскорблять.
– А это не оскорбление, – отвечает Гэри. Хотя он уже не Гэри. Это говорит не он. А я. – Это просто особенность такая. Кто-то гей. У кого-то глаза голубые.
– Рейсон, заткнись! – рявкает тренер.
Мальчик, играющий Тайни, благодарно смотрит на актера, играющего меня, и тут кто-то из задир театрально шепчет:
– Да вы же влюблены друг в друга.
– Мы не влюблены, – отвечаю я. – Нам всего по восемь лет. – А такое ведь было. Я забыл, но теперь вспомнил.
– Тебе просто хочется перейти с ним на вторую базу… В ОТНОШЕНИЯХ, – продолжает задира.
Я на сцене закатываю глаза. Тут пухляк в роли Тайни встает, делает шаг, выходя вперед дальше тренера, и начинает петь: «Что на второй базе у геев?» Поравнявшись с ним, Тайни тоже начинает петь, и их голоса сливаются в лучшую песню, какую мне только доводилось слышать в мюзиклах. А потом припев:
Что на второй базе у геев?
Встреча в городе Токио?
Не понимаю, что в этом такого,
Но, может, так и следует?
Два Тайни поют, держась за руки, а ребята из хора у них за спиной – включая Итэна – исполняют очень сложный по хореографии старомодный и смешной танец с высокими шагами, биты у них сейчас как бы трости, а бейсболки – как бы котелки. В какой-то момент половина из них замахивается битами, чтобы ударить по голове второй половине, и хотя это постановка, когда те, кому двинули, падают, и музыка обрывается, я ахаю вместе со всеми зрителями. Через пару секунд все одновременно подскакивают и подхватывают песню. После ее окончания Тайни с пацаном-задирой, танцуя, удаляются со сцены под оглушительные крики толпы, и когда гаснет свет, мой друг чуть не падает мне на руки, весь в поту.
– Неплохо, – говорит он.
Я лишь изумленно киваю.
– Тайни, ты типа гений, – говорит Джейн, помогая ему разуться. Он срывает бейсбольную форму, под которой оказывается фиолетовая тенниска и хлопковые шорты, очень в стиле Тайни.
– Ага, – отвечает он. – Ладно, пора на выход.
Он убегает на сцену. Джейн хватает меня за руку и целует в шею.
Теперь начинается негромкая сцена, в ходе которой Тайни сообщает родителям, что он «кажется, типа гей». Папа сидит молча, а мама поет о безусловной любви. Тут есть над чем посмеяться, потому что Тайни постоянно вставляет новые признания: когда его мама поет: «Мы всегда будем любить нашего Тайни», он такой: «Я списывал на алгебре», «Вам не даром кажется, что водка разбавлена» и «Горошек я сам не ем, а отдаю собаке».
Песня заканчивается, свет снова гаснет, но Тайни не уходит со сцены. Когда снова зажигаются прожектора, декораций никаких нет, но по нарядам актеров становится ясно, что мы на гей-параде. Тайни и Фил Рейсон стоят в центре сцены, мимо них идут люди, скандируя речевки и театрально жестикулируя. Гэри настолько похож на меня, что даже странно. То есть он больше похож на меня в том возрасте, чем Тайни похож на себя.
Они с минуту разговаривают, потом Тайни признается:
– Фил, я – один из них.
– Нет, – ошеломленно отвечаю я.
– Правда.
Я качаю головой.
– В смысле участник парада?
– Нет, мне, например, кажется, что он, – Тайни показывает на Итэна в обтягивающей желтой майке, – сексапильный, и если я с ним пообщаюсь, и выяснится, что он хороший человек и относится ко мне с уважением, я поцелуюсь с ним в губы.
– Ты гей? – с недоумением выговариваю я.
– Да. Я понимаю. Знаю, что ты в шоке. Но я хотел тебе первому сказать. В смысле после родителей.
И тут Фил Рейсон начинает петь, и в песне буквально цитируются те самые слова, которые я тогда на самом деле говорил:
– А теперь ты скажешь, что небо голубое, и что ты моешь голову девчачьим шампунем, и что критики недооценили «Блинк уан-эйти-ту». Да еще и что папа римский – католик, что у проституток секс за деньги, и что Элтон Джон отстой – да ЗДРАВСТВУЙ.
А потом у них начинается диалог, Тайни удивляется тому, что я знал, а я отвечаю, что это было очевидно.
– Но я же играю в футбол.
– Да это у геев любимый вид спорта.
– Я думал, что скрывал так умело, что заслужил премию «Тони».
– Чувак, да у тебя же тысяча розовых пони! – И так далее. Я ржу, не в силах остановиться, но, самое главное, я просто не могу поверить в то, как точно Тайни все помнит и сколько у нас с ним было хороших – если не считать плохих – моментов.
– Но ты же меня не хочешь, друг? – пою я.
– Да, я предпочел бы кенгуру. – И участники хора в этот момент высоко задирают ноги, прямо как танцевальный коллектив «Рокетс».
Джейн кладет руку мне на плечо, понуждая пригнуться, и шепчет мне на ухо:
– Вот видишь? Он тоже тебя любит.
Я поворачиваюсь к ней и целую, успев в тот самый короткий момент тьмы между окончанием песни и началом аплодисментов.
Занавес закрывается для смены декораций, и я не вижу, что зрители хлопают стоя, зато слышу, как они хлопают.
Тайни влетает за кулисы с криком:
– УУУУУУУУУУУУУУУУХ!
– А ведь и на Бродвей взять могут, – говорю ему я.
– Она стала куда лучше после того, как я сделал ее о любви.
Он смотрит на меня, улыбаясь половиной рта, и я понимаю, что это его предел. Тайни у нас голубой, а сентиментальный – я. Кивнув, я шепчу спасибо.
– К сожалению, в следующей части ты можешь показаться себе занудноватым. – Тайни тянет руку к волосам, тут буквально из ниоткуда появляется Ник, перегибается через усилок, хватает его за запястье и вопит:
– НЕ ТРОГАЙ! У ТЕБЯ ИДЕАЛЬНАЯ ПРИЧЕСКА.
Открывается занавес. Декорация – наш школьный коридор. Тайни вешает плакаты. А я нужу, голос неуверенный. Но я не против, по крайней мере, не сильно – все же любовь завязана на правде. В следующей сцене Тайни напивается на вечеринке, тут единственный раз зрители видят Джейни, которая поет дуэтом с Филом Рейсоном: они стоят по разные стороны вырубившегося Тайни, и под конец голос у Гэри вдруг крепнет от уверенности, мы с Джейни склоняемся друг к другу над телом Тайни, который бормочет что-то в полубреду, и целуемся. На это я смотрю лишь краем г