Гамлет, Ромео и Джульетта, несомненно, подвергались переделкам, а может быть, и другие пьесы, например Конец – делу венец, Виндзорские насмешницы. Сонеты, конечно, принадлежат к тщательно отделанным произведениям: они требовали особой работы уже по своей форме и обязательному количеству рифм. О популярности их мы слышим еще от Мереза, в 1598 году; но поэт, очевидно, не думал оказать им честь поэм и напечатать. Они адресованы двум лицам: мужчине-другу и женщине-возлюбленной; первое издание посвящено неизвестному, скрытому под буквами W.H., и этот W.H. назван the onlie begetter of these insving sonnets… Громадная литература, посвященная Сонетам, не разгадала ни одной из этих трех загадок, и даже слово begetter толкуется различно: вдохновитель, доставитель (рукописи) и даже автор. Кто друг?.. Столько же ответов. И так как он, по Сонетам, высокого происхождения, то предложено несколько аристократов, с которыми дружил или мог дружить Шекспир. Кто подруга, именуемая «смуглой красавицей»?.. Все сведения о ней ограничиваются сообщениями Сонетов. Это самый существенный вопрос, и, по-видимому, можно решить его утвердительно.
Правда, тема Сонетов – любовь, дружба и борьба двух чувств после того, как друг и возлюбленная полюбили друг друга и жестоко огорчили автора, – тема эта обычна в модной литературе эпохи. Сам Шекспир воспользовался ею в Двух веронцах, и она еще раньше внесена в Анатомию остроумия Лили. Но в Сонетах Шекспира есть некоторые частные черты, слишком определенные. Брюнетка – вообще крайне легкомысленная – совершила уже двукратное преступление, она – замужняя дама, и внешность ее неоднократно воспроизводится поэтом в пьесах, – в лице Розалины, Беатриче, Клеопатры. Мало того, черный цвет, по-видимому, особенно захватил поэта: он говорит о его чарующем влиянии на влюбленных и в Бесплодных усилиях любви, и во Сне в летнюю ночь. Можно, следовательно, думать, что смуглая кокетка действительно изощряла свое безжалостное искусство на авторе Сонетов. Они часто дышат искренней жгучей страстью, звучат надорванными жалобами или бурным негодованием и нередко развенчивают одинаково решительно и внешность, и добродетели жестокой чаровницы… Надо пережить подобные настроения, чтобы заговорить таким прочувствованным и стремительным языком… К исторической школе Шекспира могла прибавиться еще другая, не менее ответственная: школа личной страсти и неразделенной любви.
Еще любопытнее некоторые сонеты, адресованные другу, именно те, где вопрос идет не о любви и даже не о дружбе, а об участи самого поэта и его задушевнейших идеях общего содержания. Он признается другу, как тяжело ему жить, не иметь других средств для существования, кроме служения толпе. На его имени лежит пятно, ремесло актера позорит его, – все равно как краска пачкает руки красильщика. Именно ремеслу поэт обязан многими своими падениями и грехами. Он умоляет друга помнить об этом и простить виноватого.
В порыве глубокой обиды на свою долю поэт утрачивает ясность духа и взывает к смерти. Тогда пишется сонет, предвосхищающий знаменитый гамлетовский монолог.
И это не единственный пример. Король Генрих IV, произнося речь о непрочности людской судьбы и непрестанных переменах и катастрофах даже в царстве природы, припоминает почти буквально один из сонетов. Можно бы указать немало и других отголосков в позднейших драмах: Тимоне Афинском, Цимбелине… Для нас важен вывод: поэт отнюдь не праздно упражнялся в модной версификации, а вкладывал в свои стихи тоску и боль своего сердца и особенно дорожил именно мотивами грусти, пессимизма, почти отчаяния. Он пользовался ими в других произведениях, будто еще раз подтверждая их силу и законность. Очевидно, Сонеты являются отголосками тяжелых жизненных испытаний поэта, а может быть, и какой-либо неведомой нам драмы. Только на один источник горя перед нами безусловно ясное указание – на профессию актера. Могло быть немало и других – при такой чуткости, проницательности и стремлении «жить и действовать», какими был одарен Шекспир. Во всяком случае сонеты, совпадающие по мотивам с Гамлетом и позднейшими драмами, явно открывают новый период в творчестве Шекспира. И независимо от общих идей старый романический мотив является здесь совершенно преобразованным. Если поэмы следовало поставить во главе любовных комедий, то Сонеты должны открыть ряд любовных драм. Поэмы – искусная, но холодная, заказная игра стихотворческого пера, сонеты – по крайней мере весьма многие – искренние движения глубокого чувства.
Перед нами три драмы, одна – собственно трагедия; но дело не в титуле, а в эпохе их возникновения. Точная хронология нам, конечно, недоступна. Ромео и Джульетта, несомненно, написана раньше других, за ней следует Венецианский купец, а потом, может быть, не Мера за меру, а хроники и Гамлет.
Второе издание «Гамлета», 1604 года.
Но мы, по внутренней связи, решаемся сделать перестановку и рассмотрим три романические пьесы вместе. Мы не потерпим ни психологического, ни даже хронологического ущерба, потому что все поименованные произведения принадлежат одной полосе шекспировского творчества и некоторые из них, например Гамлет и Генрих IV, связаны изумительно красноречивым параллелизмом главных характеров и невольно вызывают нас на сравнения. Такая же связь существует между Сонетами и историей веронских любовников.
Сюжет Шекспир мог заимствовать из десятка источников: в старинной Италии не было города, где бы не разыгрывались по нескольку раз драмы туземных Монтекки и Капулетти, и при Шекспире существовала на английском языке поэма на ту же тему. Но дело не в сюжете, а в неисчерпаемой, ослепительной поэзии, какою Шекспир увенчал всем известную историю. В этом отношении Ромео и Джульетта даже у Шекспира единственная пьеса.
Действие совершается необычайно быстро, в какие-нибудь четыре-пять дней, в половине июля, когда «благотворное дыхание лета» заставляет страсть «расцветать пленительным цветком» и «кровь кипит сильней». Каждый момент трагедии – будто отрывок лирической поэзии. Даже старики говорят вдохновенным языком: отец Джульетты в пышных сравнениях описывает свой будущий бал; монах Лоренцо – аскет и мудрец – говорит комплименты ножкам Джульетты и берет под свое покровительство юных грешников. Свидания одухотворены всей прелестью фантазии поэта, заслужившего от своих современников наименования «сладкозвучного лебедя Эйвона», «медоточивого Овидия». Первая речь Джульетты – смеющийся сонет, и ее ответ на поцелуй Ромео – верх девической находчивости и грации. Она как истая шекспировская героиня не бежит увлечения и не пытается скрыть его. Второе свидание не имеет себе равного во всей романической поэзии, разве только у Байрона встреча Дон Жуана с Гаидэ. Речи Джульетты переполнены образами, но они не словообильны, это будто мгновенные молнии жгучей, напряженной страсти. В них и следа нет былой риторики поэм. Джульетта, напротив, убеждена, что истинному чувству не дано высказаться в громких выражениях!.. Суть его не во внешней красоте, а в громадной нравственной силе, вдруг преобразовавшей четырнадцатилетнего ребенка в героиню. В этом преобразовании и заключается трагический интерес личности Джульетты. Она с головокружительной быстротой проходит все ступени героизма – от сознания личной свободы и священных прав своего чувства до решимости заплатить жизнью за свое кратковременное счастье. И поэт будто намеренно сопоставляет мощь женского сердца с колебаниями, малодушием и отчаянием мужчины.
Ромео – верный наследник героев комедий – любит не в первый раз; Розалина его отвергла, Джульетта встретила приветом, – такова логика его страсти. При всей искренности эта страсть не чужда эгоизма, далеко не столь благородна и самоотверженна, как борьба Джульетты с волей отца и с преданиями родной семьи. Ромео и дальше не прочь воспользоваться новым романом для эффектного самоуслаждения, для громких слов и отчаянных клятв…. Джульетта нежно, но твердо отклоняет эту мишуру и дает красноречивому рыцарю великий урок искренности и скромности истинного чувства. Когда над влюбленными разражается драма, Ромео готов на самоубийство, нет пределов его шумному горю… Джульетта поддается сначала невольному взрыву сожаления о погибшем брате, но несколько оскорбительных замечаний кормилицы о Ромео мгновенно приводят ее в себя, она по-прежнему верная подруга милого и посылает ему кольцо, с целью ободрить его и вернуть ему жизнь. Только под влиянием любви, мужества Джульетты и наконец ее мнимой смерти Ромео вырастает до подвига и непоколебимой душевной твердости и проходит другой путь, нежели его предшественники, которые сначала «боготворят звезду», а потом начинают «молиться блистательному солнцу»…
Та же самая драматическая идеализация женского чувства – предмет остальных драм. Все равно как Ромео и Джульетта – трагический контраст комедиям Два веронца, Сон в летнюю ночь, так Мера за меру написана на мотив Бесплодных усилий любви. Анджело, подобно королю Наваррскому, стремится подавить в себе все «чувства сердечные», слывет за образец добродетели и нравственного величия, власть и справедливость – его единственные возлюбленные. Но и его замыслы, как и у короля, – «гнусное дело», противоестественное и лицемерное, и разоблачить ложь опять предстоит женщине. В комедии цель достигалась изящным кокетством, задорной игрой остроумия, роковым действием «смуглой красоты»; в драме вопрос поставлен совершенно иначе. Анджело не легкомысленный фантазер вроде Фердинанда, но муж зрелого ума и большого опыта. У него ненависть к чувствам не тщеславный каприз, а политический расчет, и борьба с таким человеком несравненно труднее и опаснее. Ему и противостоит не светская принцесса, вечно веселая, лукавая насмешница, а девушка почти сурового характера, полная житейской мудрости и вдумчивого анализа. Жизнь и смерть любимого брата – вот ее мука, и след