И сейчас, деловито отдавая приказы о подвозе орудий и снаряжения, стягивая понемногу кольцо осады вокруг солидно укрепленного Колчестера и вежливо выслушивая безапелляционные советы Айртона, Фэрфакс нет-нет да и подумывал о том, что война англичан против англичан бессмысленна и жестока, что агитаторы, возможно, были и правы, обвиняя его на прениях в Петни в сочувствии королю, что, может, и в самом деле в начале года следовало распустить армию…
В первых числах июня он узнал, что лондонский муниципалитет потребовал возобновления переговоров с Карлом и лорды одобрили это выступление. Из ряда графств приходили петиции о том же. Его длинное испанское лицо с глубоким шрамом на левой щеке — следом ранения — при получении подобных известий подергивалось, смуглая кожа бледнела, сердце сжималось. Парламентское большинство — пресвитериане, желавшие заключить мир с королем, правы, думал лорд-генерал, сам принадлежавший к умеренным пресвитерианам. Армейское своеволие не доведет страну до добра…
И летом 1648 года лили дожди, лили не переставая; темные низкие тучи закрывали небо, пастбища под копытами коров превращались в жидкое месиво. Сильные холодные ветры и бури, невиданные в это время года, сотрясали Англию.
Уже к июлю стало ясно, что и в это лето, как и в прошедшие два, урожая не будет, и значит, цены на хлеб еще возрастут, голод станет ощутимее, безысходная нищета оскалит зубы.
Тяжко было на душе, тяжко и беспокойно. И чтобы облегчить эту тяжесть, Уинстэнли писал. Новая работа, обращенная к братьям-беднякам, должна была вывести их на свет божий, показать обетованную землю — рай для святых, для лучших, для угнетенных… Открывая им свет, он сам получал облегчение. «Моим любимым друзьям, — писал он, — чьи души алчут чистого молока правды…» Взглядывал в окно, где из плотных свинцовых туч сеял нескончаемый дождь, и вновь склонялся к листу: «Земля покрыта тьмою, и Бог открывается лишь немногим, которые разбросаны и разъединены меж собой… Мне было открыто, что, строя на словах и писаниях других людей, я строил на песке…»
Он уже знал откровение — то внезапное понимание сущности разных сторон жизни, которое приходило к нему иногда ночами, а иногда и днем, когда он рассеянно следил за коровами, разбредавшимися по широкому горбу холма Святого Георгия. Пастушеская жизнь располагает к созерцанию. Она медлительна и органична: небо и земля распахнуты перед тобой, дуб, под которым ты сидишь, шелестит ветвями, трава оплетает ноги… В таком вот долгом молчании и одиночестве он понял однажды, что образ бога, сидящего в славе на небесах, — это ложный образ, сотворенный немощной и загрязненной человеческой плотью. Этот ложный образ заставляет людей преследовать и убивать тех, кто думает иначе, кто отличается от них. «Смотрите на Бога, — писал он, — как на правителя внутри себя; и не только внутри себя; вы увидите и узнаете его в том духе, который пребывает в каждом мужчине и женщине, в каждом создании согласно его роли внутри мира творений… Тот, кто ищет Бога вне себя и поклоняется ему на расстоянии — поклоняется сам не знает чему, его уводит и обманывает воображение его сердца… Тот же, кто ищет Бога внутри себя и подчиняется духу справедливости, сияющему внутри, — такой человек знает, кому он поклоняется, ибо он подчиняется и приобщается тому духу, что создал всякую плоть и всякое творение на этом свете».
Отдавал ли он себе отчет в том, какую ересь провозглашает? Всесильный и могучий ветхозаветный бог, поклоняться которому учили с детства, перед чьей могучей волей трепетали сердца Кромвеля, генерала Фэрфакса и самого несгибаемого Айртона, этот грозный, таинственный и вездесущий царь небес, еще до рождения определяющий судьбу и назначение человека, — всего лишь дух внутри каждого? Не верховная личная власть, а невидимая искра в душе, «дух справедливости»? За такое вольномыслие не так давно бросали в костер.
Но как это подымало дух! Он говорил сам себе и бедным братьям своим: вы не жалкие приниженные создания, дрожащий лист перед лицом невидимого грозного судии, вы сами носители великого духа. Послушайтесь духа любви и справедливости внутри вас, ощутите присутствие его в душе своей, и вы станете сильны и свободны. Вам не надо будет других учителей, кроме этого единственного великого учителя, который всегда с вами.
Уинстэнли не проклинал плоть; он не проклинал и смерть и не боялся ее; он просто хотел, чтобы плоть человеческая подчинялась высокому духу, который побеждает себялюбие и превращает злобу, жадность, гордость, гнев и лицемерие в терпение, смирение и благодарность.
Собственно, и дьявол, которого нужно одолеть, думал он, — тоже внутри. Это и есть алчная, злобная, себялюбивая плоть. «Тот дух, который делает одного человека тираном над другим и обращает его даже против себя самого, — это плоть, или дьявол, что одно и то же… Он рождает соблазны богатства и похоти…» Достаточно понять это, достаточно уразуметь, убеждал Уинстэнли, «что та сила, которая карает, устрашает, мучит вас, сотрясает царства, семьи, души — та сила, которую вы зовете дьяволом, пребывает внутри вас и есть только сила вашей жадной плоти, — тогда только закон любви воссияет в ваших сердцах, и вы освободитесь тотчас же…» И в этой борьбе, в кровавой битве, от которой стонет и без того истерзанная Англия, вы победите, хоть вам, может быть, и не будет хватать пищи и одежды и даже общения с добрыми людьми.
К нему в каморку заглядывали односельчане, рассказывали новости. Восьмого июля герцог Гамильтон с 20-тысячной шотландской армией перешел границу. Еще до этого роялисты захватили Понтефракт — важный укрепленный пункт в Йоркшире. Если победят шотландцы, говорили шепотом, тревожно переглядываясь, — король вернется на трон, и страна будет порабощена окончательно. А пресвитериане в парламенте, в сердце Англии, спят и видят, чтобы Карл вернулся. Они плетут интриги, пишут доносы, в чем-то обвиняют Кромвеля… Главного его врага, Джона Лилберна, вождя левеллеров-уравнителей, третьего августа выпустили на свободу. Они думали, что Лилберн, острый язык и бесстрашное перо которого были известны всей Англии, снова, как год назад, обвинит Кромвеля в измене. Но Лилберн поддержал генерала, идущего на смертный бой с врагами английской свободы…
Уинстэнли слушал, кивал, сокрушался вместе с ними, а ум его усваивал, обдумывал, переосмысливал новости. И когда бедняки уходили, он снова присаживался к столу и писал дальше. «В наши дни развращенность плоти выражается в неверии, лживости, жестокости и рабском страхе перед людьми. Некоторые святые преданы в руки злых людей, но это ненадолго. Ибо Бог не позволит глумливым сокрушить божьих людей, кого они клеймят как круглоголовых, анабаптистов и ипдепепдентов. Когда графства поднялись против парламентской армии, кое-кто не постыдился сказать, что они сокрушат мужчин, женщин и детей индепендептской партии. Но Бог не дозволит уничтожить чистых сердцем. Он освободит святых и умножит число их… Ведь злобные воюют не против них, по против самого Бога».
Еще и еще раз задумывался Уинстэнли о смысле жестоких войн, кровопролития, мятежа. Может быть, Англия брошена ныне в огонь, чтобы очиститься от тщеты мира сего и стать свободной? Может быть, именно сейчас настало то время, когда дух засияет в человеке, когда бедняки, дорогие его сердцу, получат благодать и совершится, наконец, подлинный и справедливый переворот: мудрые по плоти обернутся глупцами и ученые — невеждами, а неграмотные покажут свое знание духа истины?
Ведь дух познается не через церковь или писания других людей. Библия, которую ученые церковники называют вечным и неизменным законом, призванным управлять человеком, — всего лишь запись духовных откровений пророков и апостолов. Каждый из нас может пережить подобные откровения. Тот дух, который говорил в апостолах, может говорить и нам. А священнослужители, словно попугаи повторяющие слова Писания, не познавшие бога во внутреннем опыте, — лицемеры и невежды, несмотря на всю их ученость. Опи лишь лунный свет, который рассеется и исчезнет перед солнцем правды.
Он писал и будто учился у себя самого, начинал лучше понимать то, что облекалось в слова и ложилось ровными строчками па бумагу. «Я сейчас более ясно вижу эти тайны, чем до того, как изложил их», — признавался он. «Я пишу не для того, чтобы учить, я просто излагаю то, что я знаю; вы можете учить меня, ибо вы имеете и себе источник жизни, как и я; он называется господом, так как правит он не в одном ком-нибудь, а в каждом на целом свете, и потому пас много, и мы объединены вместе в одно существо, и все должны иметь одно сердце и один ум от того духа, который просвещает каждого человека». Бог — это дух справедливости, который объединяет бедняков. Вот что открылось Уинстэнли дождливым летом 1648 года.
Фэрфакс с Айртоном все еще стояли под Колчестером. Все попытки взять крепость оканчивались неудачей. Роялисты, казалось, решили стоять насмерть. А Кромвель шел со своими солдатами на север. Едва пал Пемброк — твердыня роялистов в Уэльсе, — как ему' пришлось шагать сквозь дождь по грязи навстречу шотландцам. За тридцать три дня он прошел с почти разутой пехотой больше трехсот миль, соединился с войсками Ламберта и на рассвете 17 августа напал на 24-тысячное войско шотландцев при Престоне. У самого Кромвеля было не более 9 тысяч. Но его «железнобокие» показали, па что они способны. Победа была полной, с шотландским вторжением покончено. Надежды роялистов рухнули, северном армии больше не существовало. Война шла к концу.
И Уинстэнли писал о победе. Скоро, скоро, говорил он, чистые души одолеют врага, и мы освободимся от дьявола угнетения. «Ныне настало время, когда знание возобладает и покроет землю, свет начинает подыматься над нею, дух проявляется во плоти, он распространяется в сынах и дщерях своих, так что как солнце сияет от востока до запада, так явится Сын справедливости; он придет не в темные углы, а открыто; бедняки получат благодать…»
Он верил в человека. Каждый из пас, думал оп, — это прекрасно созданный мир. Правда, как говорит евангелист, люди любят больше тьму, чем свет, потому что дела их злы. Но по духу каждый может попять другого, ибо внутренняя природа у всех одна. Нет избранных и проклятых от века; но кто-то поддается соблазнам плотских вожделений и гордыни и тем самым отходит от бога, а другие открывают свое сердце духовному свету и побеждают низкие инстинкты. Это делает людей разумными созданиями, отличными от бессловесных тварей. «Если люди подчинятся разуму, они будут всегда