Мало того, что за такие обвинения полагались весьма суровые кары вплоть до смертной казни, — они очерняли Уинстэнли в глазах односельчан и всех, кто читал его трактаты. Жизнь среди бедняков, знание их нужд и невзгод дало ему спокойное достоинство и неколебимую уверенность в себе. Уинстэнли почувствовал необходимость оправдаться. И не только оправдаться, а и высказать ученым пасторам, выпускникам Оксфорда и Кембриджа, что думает он о них самих, об их церкви, об их догмах.
Возможно, безопаснее и легче было бы промолчать. Возможно, умнее было бы написать отвлеченное сочинение, бичующее университетское духовенство за буквоедство и искажение чистого духа правды, изложенного в Евангелии. Но он действовал прямо и бесстрашно.
«Истина, подымающая голову поверх скандалов», — назвал он свой трактат. Сплетни, злословие, клевета, лившиеся на него и его друга с церковных кафедр, наполнили его возмущением. И первое обращение, гневное и едкое, он направил прямо им — «ученым Оксфорда и Кембриджа, а также всем тем, кто называет себя проповедниками Евангелия в городе и в стране».
Господа, писал он им, вы сами присвоили себе власть учить народ тайнам духа. Вы думаете, что вы одни посланы свыше для этой цели. Вы видите, сколько разногласий и противоречий рождают сейчас вопросы духовной жизни. Люди интересуются, спрашивают, спорят друг с другом, взыскуют истины. Ваше дело — рассудить их сомнения, руководствуясь терпимым и кротким духом; ведь поспешность и гнев — плохие помощники в деле. А вы вместо того отвечаете им, что они отрицают бога, и Христа, и Писание, и Евангелие, и молитвы, и все ордонансы. Вы не вникаете в то, что говорят другие, но оговариваете и осуждаете их без разбора: это разве духовный подход к делу?
А сами-то вы — не есть ли те самые люди, которые отрицают бога, Писание и установление божьи и обращают истины духа в ложь? Ведь есть только два корня, из которых проистекают все различия. Эти два корня — дух, который создал все на земле, и человеческая плоть, которая сбила с пути творение; и кто идет путями плоти, отрицает дух. Вы настоятельно требуете от людей, чтобы они соблюдали Евангелие; но сами-то вы каждодневно раздираете его на куски всякими переводами, толкованиями, заключениями. Один настаивает на такой доктрине, другой — на эдакой; как народу не потонуть в этом потоке словоизвержений? А слова не объясняют ничего; только дух внутри может судить и давать понимание. Кто проповедует Евангелие, должен сам жить по Евангелию, то есть иметь внутри себя мир, жизнь и свободу духа.
Уинстэнли хотел ответить на их обвинения. Он еще раз собирался изложить миру свои взгляды. Но прежде чем пускаться в плавание по необъятному, волнующемуся морю духовных проблем, доктрин, задач, откровений, он хотел поговорить еще с читателем — воображаемым другом и, кто знает, может быть, и единомышленником. «К доброму читателю» обращено второе предисловие, предпосланное трактату. Говоря с читателем-другом, он успокаивался. И сообщал доверительно: «Я хочу добавить одно слово, чтобы объяснить, почему я употребляю слово Разум вместо слова Бог в моих работах, как вы увидите ниже. Если я спрошу вас, кто создал все вещи? Вы ответите: Бог. Если я спрошу: что такое Бог? Вы ответите: духовная сила, которая создала все, и всем управляет, и все сохраняет. Короче говоря, Бог есть главный творец или правитель, и этот творец и правитель есть Бог. И я потеряюсь в этом круге, который возвращается все к тому же и покрывается мраком.
Но если вы спросите меня: почему я говорю, что Разум сделал и управляет и сохраняет все вещи? Я отвечу: Разум — это та живая сила света, которая присутствует во всех вещах; это соль, которая придает всему вкус; это огонь, который воспламеняет шлак и возрождает то, что погибло, и сохраняет то, что чисто; он — господь нашей справедливости».
Он не просто повторял здесь то, что сказал уже в «Рае для святых»; он разрабатывал свое учение дальше. Слово Разум, писал он, не единственное название для этой духовной силы; каждый может дать ему имя согласно своему внутреннему пониманию и действовать, слушаясь его голоса в своей собственной душе. Кто назовет его духом справедливости или царем согласия, некоторые, может быть, нарекут любовью или другими подобными именами; я же называю его Разумом, ибо он представляется мне тем могучим светом, который делает правду правдой, справедливость справедливостью, любовь любовью. Без этого посредника и правителя все они превратятся в безумие.
Он построил трактат в форме диалога. Сам себе задавал вопросы от лица воображаемого противника или обвинителя и сам же отвечал. А обвинителем этим был, конечно же, приходский пастор, выпускник Оксфорда, гордый своим знанием и почитавший неграмотных прихожан тупыми овцами, способными лишь из его уст воспринять голос истины. И Уинстэнли отвечал ему — как равный равному. Я уже говорил, писал он, намекая на последний свой трактат, что тот, кто поклоняется богу с чужих слов, как велят ему другие, тот не познал бога через свет внутри себя; или кто думает, что бог находится в небесах над облаками, и молится этому богу, не понимая, что бог находится внутри его самого, — тот поклоняется созданию своего собственного воображения, которое есть дьявол.
«Что есть Бог?» — спрашивал его невидимый судия, и он отвечал: «Это непостижимый дух, Разум. Он правит всем творением в справедливости, мире и согласии».
Разум ведет человека в повседневной жизни путями сдержанности и добра. Он побуждает его со вниманием и уважением относиться к своему телу, соблюдая умеренность в пище для сохранения его здоровья, не допускать крайностей пьянства или обжорства и не отдаваться нечистым вожделениям плоти, которые ведут его к саморазрушению. «Ибо если дух, Разум, предоставит плоть самой себе и не будет управлять ею и умерять ее на путях добродетели, она в короткое время разрушит сама себя; пусть же плоть живет в разумном законе умеренности и праведности, и она сохранит себя от разбивающих сердце печалей».
Он сам жил когда-то бездумной плотской жизнью. Он слишком хорошо знал, какие беды, какие внутренние тяжкие страдания приносит такая жизнь. Он стремился тогда выручить побольше денег, чтобы накопить богатство или окружить себя комфортом. Он помнил, сколь притягательна нежная женская плоть, — и знал, что путь наслаждений этим внешним миром, путь искушений — это путь греха и отчаяния. И он уговаривал братьев-бедняков: не позволяйте водить себя за нос, как медведя на кольце; не поддавайтесь обольщению внешних предметов, проходящих перед вашими глазами, — предметов, к которым вожделеет плоть, чтобы наслаждаться ими.
Нет, надо постоянно подчинять плоть свою Разуму, богу внутри тебя; надо «поступать справедливо со своими собратьями по творению; согласно Разуму возделывать землю, согласно Разуму использовать домашний скот; делать свое дело в ремесле или другом промысле честно, как того требует Разум; поступать с женщинами и мужчинами, как ты хотел бы, чтобы поступали с тобой».
Но Разум имеет еще и другую важнейшую задачу. Он духовно объединяет всех людей. Заблуждаются те, кто думает, что бог охраняет одних и сокрушает других; он заботится равно обо всем творении и связывает всех воедино. Каждого он делает защитником и помощником другого, так что каждый в этом мире ответствен за благо и гармонию целого.
Разум правит и природой. Облака посылают на землю дождь, иначе она не станет родить траву и плоды. На земле произрастают травы, иначе погибнет от бескормицы скот. Скот питается травой и тучнеет, и в этом тоже проявляется Разум, ибо без скота человек не сможет существовать в довольстве. Солнце дает свет и жар, без них живое захиреет. Все в природе связано великим кругом жизни, все поддерживает и сохраняет друг друга. Во всех же проявлениях власти плотской — одно неразумие: мы видим его в жадности, гордости, злобе. А чистый и совершенный Разум побуждает петь и веселиться в добродетели: когда царь царствует, град радуется.
Ему казалось, что так просто понять это и воплотить в жизнь: каждый слушается Разума внутри себя, подчиняется данным природой законам — и гармония внутри человеческого общества, единство духовного и материального, человека и природы достижимы. Бог, Разум и естественный закон — одно. Рациональная мысль заставляла отходить от мистики и приближала к материалистическому пониманию мира. И здесь коренилось существенное отличие от левеллеров: те защищали как раз отделенность, независимость каждой личности от других, ее суверенные неотчуждаемые права во враждебном и иррациональном мире, управляемом непознаваемой волей всевышнего. Ему же, Уинстэнли, вся вселенная представлялась разумным и гармоническим целым, управляемым ясными, рациональными и постижимыми естественными законами, конечная цель которых — благоденствие и счастье человеческого рода. Каждый человек может познать эти законы, подчинить им свою непокорную алчную плоть и сознательным усилием пробиться к свету.
«Но какое же проявление Разума, — спрашивал придирчивый противник, который, казалось, находился уже не где-то вовне, на воображаемой церковной кафедре, а внутри его самого, — какое же проявление Разума можно усмотреть в искушениях, рождающихся во мне самом и в несчастьях, окружающих меня?» И Уинстэнли отвечал, стараясь быть как можно более честным. «Есть Разум в том, чтобы ты был одолен своими собственными вожделениями, которые ты сам избрал себе для наслаждений ими; чтобы ты испытал их и изведал все мучения, которые они порождают, весь стыд их, и тем самым вернулся бы опять к водительству Разума, подчинился бы духу, который дает мир и свободу».
«Но какой Разум в том, что другие люди меня угнетают?»
«Чтобы дать тебе увидеть твою собственную несправедливость к другим; для того и допускаются неправедные к тому, чтобы поступать с тобой несправедливо. Ты должен понять, что пути неправедности не приносят ничего, кроме боли.
«А кто призовет людей к ответу за их неправедность?»
«Тот самый могучий дух, Разум, царь справедливости и мира. «Почему ты горд? — спросит Разум. — Почему жаден? Почему злобен и жестокосерд против ближних твоих? Почему ты нечист?» А плоть ответит: «Я хотела доставить себе удовольствие». А Разум скажет ей: «Разве ты сама сотворила себя, чтобы жить для себя самой? Разве не господь создал тебя, чтобы жить под моим водительством?»