Обличая власть имущих, рантеры говорили о тяжких бедствиях простого народа, который живет в страшной нужде; сотни бедняков умирают каждую неделю от голода, страдают в зачумленных тюрьмах и грязных подвалах. «Сколь долго еще я буду слышать, — взывали они, — вопли и стоны и видеть слезы бедных вдов, и слышать проклятия из каждого угла; весь народ вопиет: угнетение, угнетение, тирания, тирания, худшая из тираний, неслыханная, противоестественная тирания! О, моя спина, мои плечи! О, десятины, акцизы, налоги и прочее! О, господи! О, господи боже всемогущий!»
Они повторяли, что бог ныне избрал бедных и невежественных, чтобы явить миру свою правду. И, наконец, они отрицали частную собственность. Все наши беды и сама смерть, утверждали они, происходят от частного присвоения. Весь мир, вся земля и ее плоды — общее достояние, и каждый может пользоваться всем свободно. «Отдайте, отдайте, отдайте, — писал Коппе, — отдайте ваши дома, лошадей, добро, золото, земли, отдайте, не считайте ничего своим собственным, владейте всем сообща».
И кое-кому в Кобэме и поблизости — из тех, кого так гневно обличали рантеры, — показалось очень кстати смешать воедино, перепутать их неистовые и сумбурные выступления с движением диггеров, которые тоже ведь осуждали богачей и защищали бедняков, выступали за всеобщее равенство и общность имуществ.
О диггерах пустили слух, что они в своей колонии обобществили не только землю и орудия труда, но и женщин. Уже в «Новогоднем подарке парламенту и армии» Уинстэнли пришлось решительно отвергнуть эту клевету. «Враги наши сообщают, — написал он, — что мы, диггеры, владеем женщинами сообща и пребываем в этом скотстве. С моей стороны, я выступаю против этого. Я признаю правильным, что земля должна быть общей сокровищницей для всех; но что касается женщин, пусть каждый мужчина имеет свою собственную жену, а каждая женщина — своего собственного мужа. И я не знаю никого из диггеров, которые действуют так неразумно в отношении общности женщин». О рантерах он написал осторожно: «Если кто-либо и поступает так, я заявляю, что не имею ничего общего с такими людьми, а предоставлю их собственному их господину, который отплатит им мучениями духа и болезнями плоти».
Но сплетни продолжали будоражить округу. Райтеров стало больше. Они приходили и к диггерам, проповедовали, склоняя их к своей вере. Один из них — Лоуренс Кларксон — был весьма примечательной фигурой. Он был моложе Уинстэнли на шесть лет и родом происходил, как и тот, из Ланкашира. В юности он работал портным и являлся приверженцем официальной англиканской церкви. Потом, разочаровавшись в папистской роскоши и разнузданности клира, стал пуританином — перешел в пресвитерианство. Но вскоре отошел и от пресвитериан и стал антиномианским проповедником, Индепендентом. Потом — анабаптистом, потом — сикером. Несколько раз сидел в тюрьме за свои проповеди и за то, что самовольно крестил взрослых — погружал новообращенных сектантов в источники и речки. Писал трактаты о своих поисках истины, осуждал парламент за медлительность в деле реформ. В начале 1650 года он явился в Серри и там сразу сблизился с диггерами.
Циничный, сластолюбивый, говорливый сверх меры, он расспрашивал Уинстэнли о делах колонии. Они встречались и говорили подолгу, в чем-то соглашались. Кларксон убеждал, что бог сделал все вещи добрыми, только человек делит их на добрые и злые; нет таких пороков, полагал он, как воровство, обман или ложь — ведь человек был создан творцом без всякой собственности, без «моего» и «твоего». Все общее, значит, каждый может брать себе все, что захочет.
Да, отвечал Уинстэнли, вот для этого-то, для уничтожения подобных пороков мы и вскапываем общинные земли, чтобы все могли жить своим трудом и не возникало нужды в обмане.
Кларксон отрицал рай и ад и вообще загробный мир в какой бы то ни было форме — и Уинстэнли согласно кивал головой: что мы можем знать о существовании за чертой смерти? Он соглашался и тогда, когда Кларксон говорил о возможности всеобщего спасения и о том, что Библия отнюдь не является непогрешимым, абсолютным авторитетом. Об этом и Уинстэнли уже писал в своих первых трактатах.
Они сходились и в том, что падение монархии Карла Стюарта открыло новую страницу в истории человечества, что это только начальная стадия в преобразовании мира. И в том, что бог ныне пребывает в бедняках, а богатство, начавшееся с частного присвоения земли, породило все несчастья в мире, все пороки, всю кровь — от праведного Авеля до крови недавно расстрелянных левеллеров.
Но выводы из этих сходных мыслей у них получались разные.
— Богатство неправедно, — говорил Кларксон, — значит, можно грабить и красть.
— Нет, — отвечал Уинстэнли, — богатство неправедно, значит, не надо присваивать ничего чужого, а вместе трудиться на общей земле, чтобы питаться плодами труда рук своих в справедливости.
— Все равны, — говорил еще Кларксон, — значит, не будем трудиться, как не трудятся лорды, будем жить в праздности и веселье и уповать на счастливый Кокейн, где жареные утки сами летят в руки, а реки текут медом и молоком.
— Будем трудиться в равенстве и свободе, — повторял опять Уинстэнли, — и своим трудом создавать мир и счастье на земле.
Он приглашал рантеров, пришедших вместе с Кларксоном, присоединиться к их свободному и радостному ТРУДУ, дабы жить в справедливости. Но Кларксон и ему подобные не хотели трудиться. Беспечная и разгульная жизнь бродяг нравилась им куда больше, чем благородная, самоотверженная скромность диггерской жизни.
— Вы хотите жить в разуме, — ворчал в ответ Кларксон, разум и есть дьявол; он любит себя превыше всех других и захватывает власть над собратьями по творению…
Кларксон не встретил поддержки у диггеров. Они не променяли выстраданную многими месяцами труда, совместных мучений и борьбы жизнь на легкое, бездумное, лишенное светлой идеи рантерское существование. Они, эти несчастные бедняки, едва ли и евшие каждый день досыта, остались верны идеям своего вождя Уинстэнли.
Видя свое поражение и, может быть, завидуя авторитету Уинстэнли среди бедняков округи, Кларксон заявил, что тот собрал диггеров в коммуну потому, что в сердце его царят себялюбие и тщеславие. С помощью вскапывания общинных земель он хочет привлечь на свою сторону народ, дабы возвеличить свое имя среди бедных обитателей страны. «Все, что говорят и делают диггеры — ложь», — решил он про себя и заключил, что прекрасно может обмануть их и жить среди них процветая и не попадая под плеть закона.
Позже, уже после ухода из Кобэма, Кларксон был арестован и приговорен к месячному тюремному заключению и изгнанию за пределы республики за трактат «Единое око; все свет, тьмы нет, или свет и тьма — одно». Трактат бесстыдно проповедовал распущенность и моральную вседозволенность. Он был сожжен рукой палача. Сам же Кларксон из Англии никуда не уехал. Он продолжал скитаться, выдавая себя за профессора астрономии и физики, занимался магией, пытался лечить больных, пока наконец не примкнул к мистическому и далекому от насущных проблем дня движению Лодовика Магглтона. Умер Кларксон после реставрации, в 1667 году, вновь примкнув к победившей англиканской церкви.
Пока же рантеры продолжали будоражить обитателей Кобэма и навлекать гнев на себя, а заодно и на диггеров. Уинстэнли решил открыто размежеваться с ними. В феврале 1650 года он пишет памфлет «Оправдание тех, называемых диггерами, чья цель — всего лишь сделать землю общей сокровищницей, или Некоторые основания, выдвинутые ими против неумеренности в использовании дара творения или необузданной общности женщин, что носит название рантерства».
Царство рантеров, писал оп, царство внешнее, предметное, подверженное порче. Их радость состоит в пище, питье, удовольствиях и женщинах. Так что внутренний их человек не может успокоиться, пока с избытком не насладится всеми этими внешними, суетными вещами. И потому их царство — дьявольское царство тьмы, лишенное света и спокойной внутренней радости. Ведь внешняя жизнь, неумеренная еда и питье, неразборчивые связи со многими женщинами — это всего лишь жизнь наших пяти внешних чувств, животная жизнь плоти. Она помрачает разум, который есть истинное семя или древо жизни, настоящий источник внутренней радости. Когда правит разум, не позволяя внешним чувствам впадать в излишества, тогда все тело вкушает мир и блаженный покой.
Рантерство, продолжал он, это поистине царство жадности, царство плотских наслаждений, чем оно отличается от того, чем живут лорды и князья мира сего? Такая жизнь, доказывал он, разрушительна для тела, которое является храмом духа; она приносит болезни, делает тело хилым, слабосильным и вялым; а болезни влекут за собой печаль. Все это разрушает дух, рождает гнев, раздражение, недовольство. Мир и радость, верные свидетели присутствия бога в душе, уходят, люди ссорятся друг с другом и дерутся как собаки из-за денег или женщин, оскверняя себя кровопролитием и убийством.
Рантерство разрушает согласие в семье; оно вторгается между мужем и женой, которые живут в мире и истинной любви друг к другу; разрывает их союз, ввергает их в море безумия и разрушения, и они уже не могут любить друг друга. Мужчины топчут домашний очаг и оставляют своих детей сиротами, женщины забывают долг материнский и супружеский.
Крайности в общении с женщинами нарушают чистоту и здоровье будущих поколений. Семя жизни пропадает втуне, и дети рождаются слабосильными и нечистыми, что делает несчастными их матерей и воспитателей. Они либо умирают во младенчестве, либо впадают в слабоумие, а иногда это прирожденные злодеи, полные ненависти ко всем, неистовые и беспощадные. Что может произойти в будущем от такого потомства, как не войны, мятежи и разрушения?
Больше всего от рантерства страдают, конечно, женщины и рожденные ими дети, ибо мужчина уходит и оставляет их ради других женщин, подобно быку, который зачинает теленка, но не заботится ни о нем, ни о корове, а лишь о своем удовольствии.
Уинстэнли указывал и на огромный общественный вред рантерства. Оно рождает праздность, ибо эти дети неразумия не хотят, да и не могут работать. А для вина, мяса и продажных женщин нужны деньги. Задумались ли вы, откуда у них деньги? Одни воруют, другие проповедуют на базарных площадях и потом, как циркачи, обходят с шапкой доверчивых слушателей, третьи показывают фокусы или занимаются магией, четвертые составляют гороскопы. И все обирают и обманывают бедняков, которые выращивают хлеб в поте лица.