Только два совета мог он дать этим заблудшим овцам — два совета, диктуемые чувством любви и справедливости. Во-первых, пусть каждый, желающий жить в мире, посвятит себя прилежному труду по вскапыванию, вспахиванию и засеванию общинных и пустующих земель, чтобы добывать свой хлеб усердной, праведной работой среди других скромных и разумных людей: это лучшее средство против безделья и рантерских искушений. А во-вторых, — тут он уже обращался к властям, — не надо подавлять рантеров силой. Лучше переделывать человека изнутри, а не с помощью внешней силы. Если хочешь карать — оборотись прежде на самого себя: безгрешен ли ты? И тогда уже брось в них камень. Пусть одни грешники не наказывают других за грех, по пусть власть разума и справедливости правит и теми и другими.
В начале марта прошел слух, что какие-то люди ходят по стране и от имени диггеров собирают деньги на нужды колонии. Они показывают всем сочувствующим диггерскому движению бумагу, на которой стоят подписи Уинстэнли и его друзей. Никто из диггеров такой бумаги не подписывал; никаких денег колонисты не получали. Не рантеры ли, озлобленные на диггеров, пустились в очередную авантюру?
К уже готовому памфлету Уинстэнли пришлось приписать еще несколько строк, чтобы предотвратить дальнейший обман. «Если кто-либо пожелает пожертвовать на поддержку диггеров, копающих на общинных землях, пересылайте свои дары непосредственно нам в руки с каким-либо верным другом».
Но в сообщении о сборе денег была и своя отрадная сторона: о диггерах знают, им сочувствуют, о них заботятся. Незнакомые люди, нуждаясь сами, отделяют от своих скудных доходов деньги им в помощь. В их дело верят не только они одни, а значит, можно надеяться на победу.
ПРИНЯТЬ РЕСПУБЛИКУ
има нового, 1650 года выдалась суровой. Но не морозы, не ветры удручали англичан. Республика опять оказалась под угрозой. Пока Кромвель, проливая потоки крови, зверствуя и теряя сотнями своих солдат, подавлял ирландское восстание, на севере зашевелились шотландцы. Они вели переговоры с сыном казненного короля Карлом и обещали ему корону Англии, Шотландии и Ирландии, если он подпишет «Ковенант» и признает пресвитерианство государственной религией во всех трех королевствах. В самой Англии пресвитериане также подняли головы. Кромвель далеко, а главнокомандующий Фэрфакс сам принадлежит к их партии. Начались памфлетные выступления против республики. И прежде всего массовые отказы подписывать «Обязательство».
«Обязательство», или клятва верности республике, было введено парламентом сразу же после казни короля, в феврале 1649 года. Все члены вновь назначенного Государственного совета должны были собственноручно подписать его и тем самым признать себя сторонниками цареубийства и правления без монархии и палаты лордов. Не все даже тогда, в первые дни республики, отважились поставить свое имя под таким документом.
Впоследствии он был переделан: всякое одобрение «цареубийства» убрали. Осенью 1649 года сокращенный вариант «Обязательства» звучал так: «Я заявляю и обещаю, что буду верным и преданным республике Англии в том виде, в каком она установлена ныне, без короля или палаты лордов». Это «Обязательство» стало формой необходимой присяги для всех нынешних и будущих членов парламента, должностных лиц, духовенства, преподавателей университетов, получателей государственной пенсии и т. п.
В начале же 1650 года было приказано подписать «Обязательство» всему взрослому мужскому населению страны. И вот тут-то разгорелись споры. Пресвитерианские вожди, среди них в первую очередь Уильям Принн, скрыто выступили в печати против принятия клятвы верности республике. Противниками «Обязательства» оказались и левеллеры, разочарованные в антинародной политике республики; кое-кто из них даже тайно искал соглашения с наследником короны, принцем Уэльским.
Вопрос о подписании «Обязательства» встал и перед Уинстэнли. Впервые он оказался перед столь ясным политическим выбором. Принять ли республику, уже показавшую себя не с лучшей стороны, посадившую на место изгнанных тиранов новых, которые по-прежнему угнетали бедняков и умножали несправедливости на земле? Принять ли республику, которая ничего не сделала для того, чтобы защитить, оправдать праведный труд диггеров, по наоборот, разрешала и поощряла их преследования? Совсем на днях, 23 февраля, Государственный совет опять сообщил Фэрфаксу о жалобах из Серри на порубки общинных лесов и дал указание принять меры. Ибо такие действия, говорилось в послании, «помимо потерь, ободряют самый низкий и неспокойный отряд людей к более смелым действиям».
Но если ее отвергнуть, что предпочесть взамен? Возвращение к трижды проклятому режиму Стюартов? Или к ханжескому пресвитерианскому правлению, которое в конце концов опять-таки приведет в страну Стюартов? Или, может быть, подождать, когда вернется из Ирландии Кромвель, и добровольно подставить шею под ярмо военной диктатуры? Ведь до царства равенства и справедливости, где не будет угнетения и тирании, еще очень далеко — Уинстэнли теперь хорошо это понимал.
Так принять ли республику, пойти ли на компромисс с ней, чтобы этим путем отстоять хотя бы то немногое, на что можно сейчас надеяться?
Он говорил с людьми, быть может, съездил в Лондон, в другие графства. И увидел, что простой народ, бедняки, в словах которых он привык чувствовать высшую правду, согласны поддержать республику. Не для того, чтобы слепо ей подчиниться, а чтобы вести ее путем правды, строить в ней и с ее помощью новое свободное царство.
И Уинстэнли в конце февраля или в начале марта 1650 года пишет новый памфлет. Он называется «Раскрытие духа Англии, или Ободрение принять обязательство. Где показана цель того дела, которая была впервые объявлена в начале войн против короля».
Двое друзей, А. и О., беседуют после долгой разлуки. — Где ты был так долго? — спрашивает один.
— Я ездил по стране, чтобы понять состояние духа и мнение народа.
— Ну и как ты его нашел?
— В одних дух угнетен тройным игом, а в других освобождается от оков. Но больше всего сейчас спорят об «Обязательстве».
— И как народ к нему относится?
— Большинство принимает его, и суть дела вот в чем. Если мы поддержим настоящее правительство, говорят они, без короля и палаты лордов, — мы будем находиться под властью сменяемых парламентов. И тем самым освободимся от продажности постоянных правителей. Ибо если одни и те же люди бессменно будут сидеть в кресле властителей, они покажут себя столь же скверными или еще хуже, чем король и лорды. И во-вторых, ведь настоящее республиканское правительство отменило королевскую тиранию и тем самым дало всем жителям страны право на землю, освободив их от нормандского ига. То есть земля теперь стала общей сокровищницей для всех англичан.
— А еще почему народу нравится «Обязательство»? — спрашивал опять первый.
— В нем сказано, — следовал ответ, — о сменяемости парламентов и о том, что отныне устанавливается свобода для всех выбирать в парламент своих представителей. Ибо раньше лорды рассылали повсюду своих людей, которые заставляли англичан голосовать за них или их ставленников.
Первый собеседник задавал новый, очень коварный вопрос:
— Но не может ли нынешний парламент показать себя столь же тиранической властью, как палата лордов или король, и какое средство есть у народа против этого?
— Нет, не может, — отвечал мудрый друг, — ибо представители в парламенте не будут находиться у власти вечно, но добровольно сложат с себя обязанности, чтобы дать место другим. А кто попытается утвердиться у власти, подобно королю или палате лордов, тот сам нарушит данное обязательство и объявит себя предателем английской свободы.
— И так думает весь народ?
— Да, все беспристрастные люди, которые любят английскую свободу; но есть и такие, кто резко протестует против «Обязательства» и отказывается принять его.
— Кто они?
— Это лорды маноров, живущие на десятину священнослужители, проповедующие в пользу короля и лордов, светские собственники церковных владений, юристы, жадные ростовщики и угнетатели-лендлорды.
— Чем же ущемляет их «Обязательство»?
— Навязанная народу власть — основа их благосостояния; они хотят сохранить за собой эту власть завоевателей, и потому они враги народной свободы. Если эту власть отнять у них, они станут равными другим англичанам, их братьям, и должны будут позволить им жить на земле в том же достатке, что и они, а этого их алчность и гордыня допустить не могут.
— Значит, если будет принято «Обязательство», — продолжал доискиваться любознательный А., — эти люди потеряют что-то в своем положении и правах?
— Нет, — отвечал О. — Они будут пользоваться своими прирожденными правами, как и все остальные. Они потеряют только власть завоевателя, которая порождает всяческую тиранию; только эта власть будет отобрана у них.
— А будет ли парламент сам выполнять это «Обязательство» и побуждать всех остальных исполнять его?
— Без сомнения. Ибо если сам парламент будет действовать вопреки своим клятвам, особенно в делах свободы, народ выступит против него. И каждый город или графство сможет отозвать своих представителей из этого вероломного парламента и избрать новых на их место.
И опять первый собеседник задавал искусительные и коварные вопросы. Опасные вопросы, если принять во внимание реальную власть, управляющую Англией:
— Разве мы не видим, что сильные мира сего, живущие по власти завоевания, делают волю свою законом, как если бы старое правление еще сохранялось?
— Верно, — соглашался второй, — их воля была законом, но теперь они не могут править по своей воле, ибо тот или те, кто попробует сделать это, вернут в Англию королевскую власть и снова установят тиранию; они сами нарушат «Обязательство» и покажут себя предателями республики. Народ же, столь чувствительный теперь к свободе, не помилует таких владык.
— Будут ли сторонники побежденной королевской партии иметь какую-либо пользу от «Обязательства»?