я, а вы все странники».
Эти четыре силы вставали, подобно четырем чудищам, которых пророк Даниил видел выходящими из моря. Первое чудище похоже на льва, а крылья имеет орлиные: это королевская власть, поработившая народ со времен нормандского нашествия. Второе подобно медведю: это власть неправедных законов, отнимающих у бедных их достояние. Третье чудище, барс, означает воровское ремесло купли-продажи земли и ее плодов; у него четыре птичьих крыла — хитрость, лицемерие, себялюбие и жестокосердие. И вот зверь четвертый встает из моря: у него большие железные зубы, он пожирает и сокрушает, остатки же попирает ногами. Он отличен от всех остальных зверей, десять рогов у него. Это духовенство, Иуда, зверь самый страшный и ужасный. Он воистину отец всем остальным.
Четыре зверя эти попирают и убивают любовь. Но они падут, падут от своей собственной силы. Ибо семя змия рождает василиска, который пожрет все тело. Тот, кто поднимет меч, от меча и погибнет; поэтому когда вы увидите, что армия идет против армии, знайте, что это просто королевская власть, разрывающая сама себя на куски и пожирающая их в своей ненасытности. «Королевская власть опирается на свой закон и на куплю-продажу, а все вместе они опираются на духовенство, чтобы оно одурачило народ и заставило его покориться; их поддерживает военная сила королевской власти, которая добивается подчинения от тех, кого не удается одурачить. Но когда люди поймут, что их учитель и правитель находится внутри их, тогда какая будет нужда в учителях и правителях вовне? Они с легкостью сбросят их иго».
Уинстэнли не думал, когда писал эти слова, о том, какой опасности он себя подвергает. Он не вспомнил, что Лилберн за такие выступления был брошен в Тауэр, что другие до сих пор томились за это в тюрьмах, что левеллеры были рассеяны. Он совершенно забыл об указе Государственного совета от 14 мая 1649 года: «Кто назовет нынешнее правительство тираническим, узурпаторским или незаконным, виновен в государственной измене». А за это полагалась смертная казнь или пожизненное изгнание. Он писал; «Вы, угнетатели, властители мира, вы, кто думает, что Бог благословил вас, потому что вы сидите на троне, с которого изгнали прежних тиранов! Помните ли вы об этом? Вас свергнут, свергнут, свергнут! Близок час ваш, как и для тех, кто нарушил обещание вместе с вами и ушел раньше; вы, кто именует себя спасителями народа и ищет мира для всей нации, и все же услаждает себя на несчастьях других, не слушая стенаний бедняков, — знайте, вас свергнут тоже! Ибо такое правительство, которое оберегает одну часть творения и разрушает другую, — не от Христа, а от Антихриста; правительство, которое дает дворянам свободу распоряжаться всей землей, а бедняков, простых людей, не допускает и к малой ее доле, управляя по тираническому закону порабощения своих братьев, такое правительство — от лживого, себялюбивого Антихриста».
И он не усматривал никакого противоречия в том, что только что призывал англичан подписать «Обязательство» — клятву верности властям республики. Он был уверен, что ни генералам, ни парламенту, ни Государственному совету его трактат не угрожает. Он не звал людей на открытую борьбу с мечом в руке, как это делали левеллеры. Он говорил о другом — о Христовом уравнении всех людей, о мече любви и истины, который не разделяет, а объединяет. Он хотел наставить правителей Англии на праведный путь, а тех, кто поклоняется князю тьмы, кто забывает свои обещания, договоры, клятвы, — всех этих любителей почести, денег, славы, закрывающих свои уши от стонов несчастных, — их ниспровергнет тот, кому одному дана власть карать или миловать. «Если вы вправду хотите найти истинное величие, — убеждал он, — идите к бедным и презираемым на земле, ибо там обитает Христос, и там вы узрите свет и любовь, сияющие в подлинном блеске, вздымающиеся, чтобы сплотить творение в единстве духа и мира; благословение господа — среди бедных, а жадные, глумливые нарушители договора, воры и убийцы, что собираются вместе под именем судей, уйдут с пустыми руками».
Пятая глава трактата была посвящена человеку — его душе, его исканиям. Душа создана чистой и доброй; не имелось в ней порока до тех пор, пока она не восхотела наслаждаться внешним миром и не поддалась духу алчности. Этот дух правит ею до сего дня. «И когда эти наслаждения властвуют, то вся сила тьмы царствует в человеке — злоба, гордыня, жадность, низкая подозрительность, лицемерие, нечистое вожделение плоти, обжорство, пьянство; этот человек потерял невинность и стал дьяволом; он раб собственных вожделений, он в оковах; ничем не наслаждается он в чистой радости. Ибо дозвольте ему иметь то, чего он желает, он все равно будет не удовлетворен, и недовольство будет обитать в каждом закоулке души его; он живет без бота в этом мире и кормится отбросами, как свинья; то есть его удовольствия ограничиваются всего лишь внешними предметами — богатством, почетом, наслаждениями и женщинами; это те отбросы, которыми он питается, которые умрут и сгниют; отнимите их у него, и он потеряет свое царство; и в этом обманном состоянии род человеческий и есть сам дьявол и сам себе приговор, о чем свидетельствует опыт».
Третье же состояние человека — это пробуждение Христа в душе, который приведет мир к царству справедливости и благоденствия. Но каким будет это царство, Уинстэнли пока не пишет.
Он снова возвращается к проклятию, которое осквернило человека. Нынешнее состояние Англии не давало забыть о себе; оно мучило и требовало все новых объяснений. Дьявол правил миром. Себялюбие и жадность сели на королевский трон. Сначала властители начали вмешиваться в дела совести и веры; затем епископы забрали в свои руки всю духовную власть. Вслед за тем различные церкви — пресвитерианская и индепендентская — стали диктовать народу свою волю. Мир разделялся все больше и больше, и разные группы верующих враждовали между собой. И внутри себя человек раздвоен, душа его — поле нескончаемой жестокой брани.
Он писал еще и так: в начале времен люди жили в единстве и простоте душевной, подобно одной семье. Старший брат, чье тело было сильнее, помогал младшему, слабейшему. Вся земля была общей для всех без исключения. Грехопадение началось тогда, когда в сердце родилось вожделение к радостям, плоти — богатству прежде всего. И не только к богатству. «Когда, например, красивая дорогая вещь лежит передо мной, — рассуждал он, — и жадность к ней одолевает меня, — это падение. Или когда красота женская прельщает меня и вожделение влечет меня неодолимо, заставляя гнаться за всем ее разнообразием, это тоже падение». Именно оно, вожделение, заставило более сильного захватить лучшую землю, и окружить ее для себя оградой, и назвать ее своею собственностью, дабы младший, слабейший брат не посягнул на плоды ее. А последний шаг к рабству свершился тогда, когда человек стал продавать и покупать огороженную землю. Так Каин убил Авеля, так человек нарушил Моисеев закон и скатился к рабству и нищете, к убийству и грабежу. Поэтому спасение только в отказе от внешних радостей плоти. Откройте в себе дух истины, жизни и мира, звал он, и вы узнаете счастье.
Некоторые называли состояние вражды и ненависти в человеческом роде «естественным состоянием». Уинстэнли уже слышал об этом, хотя главное сочинение, в котором прямо высказывалась эта точка зрения, — знаменитый «Левиафан» Томаса Гоббса — был опубликован только годом позже, в 1651 году. Но идеи, что называется, носились в воздухе. Впервые Гоббс выразил их еще в 1640 году, а два года спустя в Париже на латинском языке вышло его сочинение «О гражданине».
Уинстэнли почел своим долгом выразить несогласие. Состояние «войны всех против всех» не является в мир вместе с человеком, написал он. Закон тьмы не правит в природе, ибо природа, или живая душа, страдает от его бремени, стонет под ним, и жаждет освобождения, и радуется, когда слышит о Спасителе. Посмотрите на дитя, только что рожденное на свет, или на малолетнего младенца — он невинен, безобиден, терпелив, незлобен, мягок. Так и Адам в раю — символ человечества на заре его дней — был чист. И только когда жадность одолела его, свершилось падение. Жадность — «вот причина того, что многие люди столь сердиты и ожесточенны и нападают на ближнего с бранью и укоризненными словами либо мстят ему, — все это потому, что они рабы своей плоти, они связаны внутри, они не знают свободы; в душе у них — ночь; сын любви, справедливости и мира в них еще не проснулся».
Но спасение близко, Уинстэнли твердо в это верил. И, торопясь высказать самое сокровенное, что еще не оформилось в стройную систему, но уже властно просилось наружу, он писал: «Но есть, есть великое утешение для угнетенных душ, что стенают под тяжестью царства тьмы сих разделяющих времен и что страшно придавлены людьми, которые правят во тьме; вам говорю я: радуйтесь! Ваш избавитель близко, он грядет на облаках и скоро появится, чтобы освободить вас, как он свершил уже с некоторыми из ваших братьев… Они свидетели того, что он восстал и идет уже по земле, побеждая смерть, ад и гнет и даря жизнь, мир и свободу человеку, как и всему творению». И прочь все сомнения: «Но как же, скажут люди, если эта всеобщая любовь наступит, это ведь разрушит всякую собственность, всякую торговлю и все приведет в смятение. Да, правильно, это для того и наступит, чтобы разрушить мудрость, и власть, и мир плоти, чтобы творение больше не ввергали в обман».
Трактат «Неопалимая купина» остался неоконченным. Главы о четырех чудовищах, об исполнении времен и разделении, через которое суждено пройти роду человеческому перед тем, как он достигнет истинного мира, об искушениях и царстве дьявола и о том, что есть истинное царство небесное, — так и не были написаны Уинстэнли. Он закончил трактат горькими словами Иезекииля: «И сказал он мне: сын человеческий! Ты видишь, что они делают? Ты узришь еще худшие мерзости». И опубликовал 19 марта 1650 года те семь глав, которые успел завершить. И так уж получилось много — 77 страниц.
Солнце припекало, весна вступала в свои права и звала к действию. Отвлеченные искания, образы далекого будущего, приходилось отложить для того, чтобы снова начать пахать, и вскапывать, и сеять. Теплые дни рождали новые надежды. Торопили и сами диггеры: они теперь были не одни в этом мире. Кроме известия из Уэллингборо, они получили еще одно свидетельство. В графстве Кент, в местечке Коксхолл, тоже появилась община копателей. Предчувствия прошлой весны сбывались; по всей Англии шло широкое подспудное движе-пне народных низов, «истинные левеллеры» заявляли