Вот почему Кромвеля отозвали из Ирландии. Его назначили заместителем главнокомандующего — им по-прежнему оставался Фэрфакс — и спешно принялись за организацию похода. Но тут парламент, и армию, и Государственный совет подстерегала неожиданность. Лорд-генерал Фэрфакс решительно отказался возглавить новый поход.
Он давно уже находился в тяжелом разладе с самим собой. Генерал Фэрфакс был прежде всего воином, воспитанным в борьбе с внешним врагом на полях сражений Европы. Проливать кровь соотечественников ему претило. Казнь божьего помазанника, с такой смелостью осуществленная Кромвелем, вызвала его возмущение: он и на суд не пошел, чтобы не запятнать свою совесть участием в этом деле. Симпатии его — и религиозные, и политические — всегда были на стороне пресвитериан, а значит, он склонялся к союзу с монархией ценой умеренных уступок с обеих сторон. Шотландцы провозгласили королем Стюарта, представителя династии, которая с незапамятных времен занимала их трон, — зачем же идти и подавлять их силой? Тем более что открытого вторжения в Англию они не предпринимали.
И Фэрфакс наотрез отказывается возглавить северный поход против единомышленников — шотландских пресвитериан. Ни уговоры самого Кромвеля, ни скрытые угрозы не могут поколебать его решения.
— Мы связаны с шотландцами договором — Национальной лигой и Ковенантом, — говорит он. — Вопреки ему и без всякой причины с их стороны вторгнуться к ним с войсками и навязать войну? Я не могу найти этому оправданий ни перед богом, ни перед людьми.
Фэрфакс уходит в отставку и уезжает домой, в Йоркшир. Главнокомандующим всеми вооруженными силами Английской республики назначается Кромвель. В конце июня он отправляется со своей армией на север.
А сельская Англия бедствовала по-прежнему. Лето сорок девятого года выдалось неурожайным, как, впрочем, и сорок восьмого. Голод и болезни свирепствовали в графствах. Дневник мемуариста Уайтлока пестрит сообщениями о несчастьях, преследовавших сельских жителей. В мае 1649 года он записывает: «Из Ньюкасла сообщают, что в Камберленде и Уэстморленде множество людей умирают прямо на дорогах от голода, целые семьи покидают свои жилища и идут с женами и детьми в другие графства, ища пропитания, но ничего не могут найти. Мировые судьи Камберленда подсчитали, что тридцать тысяч семей не имеют ни хлеба, ни зерна для посевов, ни денег, чтобы купить его; объявили сбор пожертвований…» Из Ланкашира, с родины Уинстэнли, приходили еще более устрашающие сведения: «Голод свирепствует в графстве, а вслед за ним разразилась чума, которая косит целые семьи; если уж начнется в одном доме, то вся деревня не избежит пагубной заразы…»
Крестьяне жаловались на бремя налогов, на поборы чиновников, на злоупотребления лордов. Граф Даун, например, владения которого были конфискованы республикой, а потом, после уплаты солидной компенсации, возвращены ему, беспощадно сгонял своих держателей с земли, лишал их крова. Общинные угодья, которыми они пользовались с незапамятных времен, он отдавал новым владельцам, а бейлиф, подкупленный графом, требовал у крестьян уплаты ренты, несмотря на конфискацию.
Крестьяне протестовали. Кое-где они отказывались платить ренту, кое-где разрушали изгороди. А некоторые, бросив насиженные места, оставив тяжелый крестьянский труд, присоединялись к разгульным ватагам рантеров, которые бродили по дорогам и добывали себе пропитание куда более легкими, хотя и не всегда честными путями.
Увеличение рантерских толп не на шутку испугало правительство. В июне 1650 года парламент назначил специальный комитет для изучения и пресечения «деятельности рантеров и других еретических групп». 21 июня комитет доложил парламенту «о различных гнусных деяниях секты, называемой рантерами». Они пьют и богохульничают, развращают женщин, отрицают религию и нравственность, крадут и замышляют все вещи сделать общими. Иисуса Христа они называют «главным левеллером», который уравняет горы с долинами, людей высокого ранга — с плебеями, богатых — с бедными. Парламент в ответ постановил публично сжечь некоторые из рантерских сочинений и приготовил соответствующий билль, утвержденный на заседании 9 августа.
Билль назывался «Акт против всякого рода безбожных, богохульных и возмутительных мнений, оскорбляющих богопочитание и разрушающих человеческое общество». В нем подвергались осуждению взгляды, согласно которым «неправедность или разврат, богохульство, пьянство и тому подобные пороки и непристойное поведение не являются деяниями нечестивыми… или что такого рода поведение разрешено богом». Лица, утверждающие, что пьянство, воровство, мошенничество, обман, убийство, кровосмешение, внебрачное сожительство, разврат, содомия, безнравственные и непристойные слова «не являются сами по себе деяниями постыдными, вредными, грешными, нечестивыми, мерзкими, гнусными» или «представляются по своему существу такими же святыми и правыми, как молитва, проповедь, принесение благодарения Богу», «что вера и благоденствие заключаются в совершении описанных выше поступков», подлежали при первом уличении шестимесячному тюремному заключению, при втором — изгнанию за пределы Англии; самовольное возвращение преступника каралось смертной казнью.
Текст этого акта со всей очевидностью показывал, что взгляды и действия рантеров и прочих «еретических групп» представлялись правительству весьма опасными; они побудили его к немедленным действиям. Сверху был санкционирован ряд разоблачительных памфлетов против рантерства, немедленно же последовали и политические акции.
Нет, надежды на возрождение диггерской колонии в Кобэме или где бы то ни было еще больше не существовало. Колонисты рассеялись кто куда. Одни вымолили прощение у лорда и остались на своих наделах — тянуть старую лямку. Другие уехали к родственникам на юг, запад, север, надеясь в глуши прокормиться. Кто подался в Лондон в поисках заработка, кто пополнил несметные толпы бродяг, бороздивших пыльные дороги Англии.
А Джерард Уинстэнли вел нескольких своих друзей в манор Пиртон, графство Хартфордшир, к его хозяйке аристократке леди Дуглас. Он прослышал об этой женщине удивительные вещи и, кто знает, может быть, надеялся на ее помощь. Может, она дозволит диггерам основать новую колонию на своей земле? Или одолжит им денег? Не исключено, что она примет их веру и сама возглавит и воодушевит новое начинание диггеров. Или просто даст им на время хлеб, приют и какую-нибудь работу, чтобы им, бездомным, прокормиться.
Леди Дуглас, по первому мужу Дэвис, урожденная Элеонора Туше, слыла и впрямь замечательной женщиной. Она родилась около 1590 года и была пятой дочерью лорда Одли, графа Кэслхавена. Отец, скряга и нелюдим, дал ей тем не менее хорошее воспитание и ввел в высшие круги общества. В 1609 году она вышла замуж за честолюбивого и энергичного сэра Джона Дэвиса, человека на двадцать лет старше ее; он служил тогда главным прокурором Ирландии. Сэр Джон был хорошо образованным человеком и имел живой ум. Он писал философские поэмы. От этого брака у Элеоноры родилось двое детей: мальчик, неполноценный умственно, умер, не достигнув совершеннолетия; дочь Люси впоследствии стала женой лорда Гастингса.
Враги говорили о леди Дэвис, что она зла, неистова, уродлива и ослеплена своим высоким происхождением. Но не «отказ от доброты и скромности» прославил эту даму. Она обнаружила в себе некоторые сверхъестественные способности, которые впоследствии принесли ей широкую известность. Как многие в ее время, она забавлялась анаграммами: переставляла буквы чьего-либо имени, складывала из них новые слова и таким способом пыталась угадать будущее интересующего ее человека. И однажды, поиграв со своим девичьим именем, она обнаружила, что имя это — Элеонора Одли — содержит в себе слова «откровение Даниила». И вообразила себя пророком.
В 1625 году, 28 июля, лежа в постели в своем имении Ингфилд в Хартфордшире, она внезапно была разбужена странным неземным голосом. Она открыла глаза, села и оглянулась. В спальне — никого. И тем не менее она явственно слышала голос, который сказал ей: «Девятнадцать с половиной лет до суда, знай это ты, смиренная дева». Она могла предположить только одно: это голос «выше, голос самого господа бога говорит с нею; она избрана как пророчица воли божьей и должна возвещать ее миру.
С тех пор она начала письменно и устно предсказывать разные события. Она заявила, что чума, в этот год терзавшая Англию, спадет, и хотя ей не поверили, чума вскоре действительно пошла на убыль. Архиепископ Кентерберийский, которому она преподнесла свою рукопись, пожал плечами и вернул ее обратно. А ее энергичный муж бросил предсказание в огонь. Она отплатила тем, что предрекла ему смерть в течение ближайших трех лет, и тут же надела траурную одежду. Через год с небольшим, 7 декабря 1626 года сэр Джон был найден в постели мертвым; он скончался от апоплексического удара.
Спустя три месяца после его смерти леди Элеонора вышла замуж вторично: ее мужем стал сэр Арчибальд Дуглас. Он тоже мало верил ее пророчествам и, подобно сэру Джону, однажды бросил их в огонь. Кара небесная не замедлила последовать: во время причастия в церкви сэр Арчибальд лишился чувств, а когда пришел в себя, окружающие обнаружили, что он потерял дар речи и лишился рассудка.
Эти два трагических случая еще больше уверили ее в своем даре. И двор, при котором она появлялась, стал смотреть на нее с почтением. Однажды в 1627 году сама королева Генриетта-Мария, молоденькая француженка. подошла к ней и спросила: когда она сможет ожидать ребенка? «Надобно выждать время», — ответила на латыни прорицательница. Королева захотела узнать, будет ли успешной кампания герцога Бекингема, который готовился идти на помощь французским гугенотам, осажденным в Ларошели. «Он не привезет домой много, — был ответ. — Но вскоре вернется домой невредимым». В самом деле, экспедиция Бекингема была вынуждена отступить под ударами французских правительственных войск и вернуться к родным берегам. Леди Элеонора уверила королеву, что в течение шестнадцати лет она будет жить счастливо.