Генриетта-Мария пришла в такое волнение от ответов пророчицы, что король Карл почел своей обязанностью выразить леди Дуглас неудовольствие. В ответ она неясно пригрозила ему, что может, со своей стороны, «принять против него меры». Слава ее росла, в придворных кругах к ее словам прислушивались с трепетом. Она предсказала Карлу благополучное рождение наследника, а в 1628 году заявила, что герцог Бекингем, всесильный королевский фаворит, ненавидимый всей Англией, не переживет августа. И точно: 28 августа офицер-пуританин Джон Фелтон вонзил в грудь временщика кинжал, герцог был убит наповал.
И сама леди Дуглас теперь более чем когда-либо уверилась в полученном ею необычайном даре. В 1633 году она решила напечатать свои пророчества. И поехала для этого в Амстердам, чтобы не навлекать на себя еще большее неудовольствие английского короля. Она опубликовала там стихи, где предрекала гибель самому Карлу I. Тема была взята из знаменитого рассказа Даниила о Валтасаровом пире:
…Из Вавилона песнь моя,
К тебе, Сион любви.
В ней правды больше, знаю я,
Чем думаете вы.
Царь Валтасар созвал на пир
Наложниц, лордов, слуг,
Ему подвластен целый мир,
Он Фебу с Вакхом друг…
Около пятидесяти стихотворных строчек содержали открытую угрозу. Берегись, всесильный Валтасар, говорили они. Твоя участь предрешена. Рука невидимого божества начертала на стене пиршественной залы твою судьбу. Страшись и трепещи!
Карл не мог дольше терпеть столь вызывающего поведения своей подданной. Уподобление Лондона Вавилону, а его самого — Валтасару будоражило народ, накаляло и без того напряженную атмосферу тридцатых годов. По возвращении из Голландии леди Дуглас была арестована и вскоре предстала перед церковным судом Высокой комиссии. Архиепископы, епископы и судейские чиновники вынесли суровый приговор: она должна уплатить чудовищный штраф в три тысячи фунтов и находиться в тюрьме без пера, чернил и бумаги до тех пор, пока не даст обязательства не писать больше.
Но отважная женщина не покорилась. Наоборот, жестокость приговора придала ей сил. Из тюрьмы она шлет петицию королю с жалобой на притеснения архиепископа Лода, которого называет апокалипсическим зверем, имеющим вид агнца, но сердце волчье. Она предсказывает ему скорую смерть. В ответ Лод в присутствии суда Высокой комиссии собственноручно сжигает ее пророчества, к вящей радости короля. Ее заставили публично покаяться в соборе святого Павла и перевели в другую тюрьму, где лишили не только чернил и перьев, но и настольной Библии, и женской прислуги. Там она оставалась два года.
Освобождение последовало только в июне 1635 года. Голод и перенесенные страдания не сломили леди Элеонору. В конце следующего, 1636 года, незадолго до рождества она явилась в собор в Личфилде, где тогда жила. В одной руке у нее был чайник, в другой — метелка. Она прошла прямо к епископскому креслу и уселась в него.
Вся церковь воззрилась на такое необыкновенное явление. Тогда леди Дуглас встала и громко объявила, что она является первосвященником и митрополитом, явно пародируя архиепископа Лода. Прежде чем кто-либо успел опомниться, она опустила метелку в чайник и сильными взмахами принялась кропить народ смесью дегтя, смолы и нечистот, называя это «святой водою».
Церковные иерархи пришли в ужас; ее схватили и отправили в Бедлам — печальной известности сумасшедший дом в Лондоне. Она была заперта среди лунатиков и безумцев, ютившихся в тесном, построенном еще в тринадцатом веке здании. Толпы зевак приходили поглазеть на нее.
Но даже из Бедлама «безумная леди» умудрялась посылать пророчества. Весной 1639 года она объявила, что перед пасхой Лондон сгорит в большом пожаре. Пожары и в самом деле вспыхнули в указанное время; их удалось затушить, но народ пребывал в волнении. Ее перевели в Тауэр. Оттуда она освободилась только в сентябре 1640 года, когда революция уже вот-вот должна была начаться.
Леди Дуглас отдали на попечение дочери и ее мужа, лорда Гастингса. И с 1641 года, пользуясь ослаблением, а потом и отменой цензуры, она начинает выпускать трактат за трактатом. Все они сумбурны, неудобопонятны, неряшливы по стилю. Проза перемежается со стихами. Часты обращения к магии чисел. Она брала какое-нибудь неясное пророчество из Библии и толковала его применительно к современным событиям. Велико было ее торжество, когда Лода, ее врага, самого обвинили в государственной измене и в марте 1643 года посадили в Тауэр. Процесс над ним начался годом позже, а 10 января 1645 года он был обезглавлен. И тут она снова вспомнила неземной голос, который услышала в июле 1625 года в Инфилде: «Девятнадцать с половиной лет до суда, знай это ты, смиренная дева!» Между июлем 1625 и январем 1645 года прошло ровно девятнадцать с половиной лет.
Это совпадение придало ей новые силы. Немедленно после казни Лода она пишет памфлет: «Я первый и последний, начало и конец. Слово бога через леди Э.». Памфлет, однако, был запрещен к публикации. В июле 1646 года она была арестована за печатание неразрешенных материалов и посажена в тюрьму, в тесную темную камеру, кишащую паразитами. Но ненадолго.
Революция шла вперед, и вот самый могущественный из ее врагов, Карл I Стюарт, оказался в затруднительном положении. В сентябре 1648 года она переиздала стихи о Валтасаровом пире, вышедшие пятнадцать лет назад в Амстердаме, и однажды темным ноябрьским вечером явилась в ставку к Кромвелю под Понтефракт, чтобы собственноручно передать ему свое пророчество. На титульном листе она надписала: «Миссия армии. Се он грядет с десятью тысячами святых своих чинить суд над всеми».
Кромвель принял миледи вежливо, но с некоторой долей скептицизма. Он надел очки и прочел надпись.
— Но не все из нас — святые, — сказал он и усмехнулся.
Леди Элеонора вернулась в Лондон и поселилась в Уайтхолле, поближе к армейскому командованию. В январе, когда Карл находился уже под судом, она отправила ему письмо, где припомнила все — свои тюремные заключения, приговоры, штрафы, публичные покаяния, дом для умалишенных… «И теперь я требую, — писала она, — чтобы вы публично признали вашу измену и преступление и попросили у меня прощения, если вы хотите найти милосердие в мире этом или будущем».
Карл не ответил. Но 30 января 1649 года она получила самое яркое и потрясающее подтверждение своих предсказаний: на площади перед Уайтхоллом голову ее гонителя отсек топор палача.
К Кромвелю леди Дуглас испытывала огромное почтение. В октябре того же года она послала ему «Благословение», где указывала, что заглавные буквы его имени полны глубокого значения: литера «О» подобна солнцу, дающему жизнь, а латинское «С» символизирует месяц, ночное светило. Он будет победоносен, пока солнце и луна светят на небе.
К этой женщине — необыкновенной и странной, претерпевшей много гонений и познавшей откровения, вел своих друзей Уинстэнли жарким летом 1650 года. Быть может, судьба сталкивала его с ней и раньше? На что он надеялся? Склонить ее сердце к бедным копателям, чтобы она дала им работу на матери-земле и позволила кормиться трудами рук своих?
По просьбе леди Дуглас он стал работать управляющим в ее имении Пиртон. Он ни о чем не просил ее. Но она сама обещала ему и его друзьям за работу 20 фунтов стерлингов. На эти деньги они смогли бы прокормиться до будущей весны или — кто знает? — основать еще одну колонию.
Стоял конец августа — время жатвы. Хлеб надо было сжать, обмолотить и свезти в амбары. Работы было много: на одних участках пшеница уродилась густая, стебли гнулись от тяжести колосьев; на плохих же почвах всходы были редкими, низкорослыми; там тоже предстояло немало работы. После бедствий последнего года трудиться было приятно: никакой угрозы ждать не приходилось. Правда, трудились они не на своей и не на общей земле, а на чужой… Впрочем, леди Дуглас не была обычным собственником; Уинстэнли, не раз говорив-тему с ней, порой казалось даже, что между ними устанавливается особое взаимное понимание, душевная связь, согревавшая сердце. Возможно, они давали друг другу читать свои трактаты. Он знакомился с ее неясными и удивительными пророчествами, сострадал ее судьбе. И старался раскрыть ей свой замысел — счастливый и свободный труд бедняков на общих землях… Он стремился обратить ее в свою веру.
Но ее эксцентричность порой ставила его в тупик. Они вместе осматривали амбар, куда следовало ссыпать обмолоченное зерно, и вдруг посреди вполне деловых, будничных разговоров леди заявила, что она — пророк Мельхиседек, тот самый, который благословил самого Авраама. Образ этот был в ходу среди английских пуритан. В послании к евреям апостол Павел упоминает, что Мельхиседек, царь Иерусалима, был прообразом Христа. В свое время он привлекал внимание неоплатоников, Филона Александрийского, отцов церкви, а позднее — Лютера и Кальвина. То, что леди Дуглас назвала себя этим именем, показалось Уинстэнли смешным высокомерием, причудой.
В октябре она объявила, что уезжает в Данингтон, другой свой манор. Уинстэнли с друзьями остался в Пиртоне домолачивать зерно. Еще надо было подготовить к зиме сад, привезти на грядки навоз, вскопать посадки, съездить в лес нарубить дров, сделать кое-какие работы по дому. В самом конце октября леди Дуглас явилась снова и потребовала выделить работников для починки кареты и приведения в порядок лошадей, ибо скоро собиралась отбыть в Лондон. Пришлось снять с молотилки всех четырех работников для помощи каретному мастеру. Время шло.
Она снова уехала — на этот раз в Лондон, и оттуда потребовала от Уинстэнли доложить о работе. Он послал ей свою тетрадку с расчетами, но этого оказалось недостаточно, пришлось поехать в столицу самому, чтобы объяснить ей то, что было упущено в записях. Она разговаривала с ним хмуро, голос был сердитым. Ей все казалось, что он что-то от нее скрывает, утаивает бумаги, неаккуратно ведет счета… Он вернулся в Пиртон, собрал все и на следующий же день выслал ей: пусть убедится, что в его действиях нет обмана.