В самом деле, отношения между лендлордом и держателем земли, кредитором и должником, хозяином и работником требовали упорядочения. Страна была разорена войнами, тысячи людей лишились средств пропитания. Получившие полную свободу после отмены феодальных повинностей землевладельцы беззастенчиво грабили крестьян. Новые господа, разбогатевшие во время революции, огораживали поля, сгоняли бедных копигольдеров с насиженных мест, и те присоединялись к толпам бродяг, колесивших по дорогам Англии в поисках заработка. Налоги достигли огромных цифр — разбухшая в войнах армия требовала содержания. Измученные, изголодавшиеся жители графств писали Кромвелю: «Мы не имеем возможности предоставить нашим детям и семействам надлежащее пропитание, передавая их как рабов во власть клириков и владельцев десятины, которые жестоко мучат нас…»
Вопрос о реформе права оказывался тесно связанным с вопросами социального переустройства. Но попробуй тронь социальные порядки! Как только в парламенте заходила речь о реформе права, юристы тут же начинали кричать, что не позволят отменить собственность!
Второй задачей — не менее важной — было урегулирование политического устройства страны. Давно пора уже было распустить пресловутое «охвостье» Долгого парламента, на заседаниях которого насчитывалось не более 60 членов, и назначить выборы в новый представительный орган. Некогда совершившие революцию парламентские индепенденты с каждым днем все больше теряли свой авторитет. Эти 60 человек теперь заботились более всего не о благе государства, а об увеличении своих собственных прибылей. Они раздавали друг другу земли, конфискованные у роялистов, леса, угольные копи, монополии, доходные должности. Алчность и безудержная страсть к обогащению владели ими.
Главной же политической задачей этого выродившегося организма было сохранить власть, никому не передавать своих полномочий, не допустить новых выборов. Лишь подчиняясь авторитету Кромвеля, они согласились назначить дату самороспуска — 3 ноября 1654 года.
Третьей насущной задачей было устроение церковных дел. Здесь царил полный хаос: англиканская церковь была разрушена, храмы пустовали или использовались под казармы для солдат, под склады и тюрьмы. Пресвитерианская церковная система, установленная парламентским декретом в марте 1646 года как обязательная для всей Англии, привлекала лишь немногих богатых купцов, финансистов Сити, тайных сторонников короля. Народ же был весь во власти самых разных сект, контролировать которые не было никакой возможности. По дорогам из села в село, из города в город по-прежнему брели странствующие проповедники, собирая вокруг себя толпы народа. Они призывали к отмене официальной церкви, обрядов, таинств и главное — отказывались платить десятину. А тем самым нарушали благополучие не только служителей клира, но и многочисленных светских владельцев церковных земель — тех же членов «охвостья», юристов, офицеров, джентри.
Страна, казалось, шла к новым потрясениям. Слухи, предвестия, неясные угрозы будоражили умы. В марте 1652 года ожидалось затмение Солнца, и, внимая предсказаниям астрологов, кто трясся от страха, кто ожидал второго пришествия Мессии, кто заблаговременно припрятывал денежки и драгоценности, опасаясь беспорядков, а кто покидал столицу, дабы избегнуть ужасов космического бедствия. Государственный совет вынужден был издать прокламацию, в которой разъяснял естественные причины затмений и убеждал, что бояться таких явлений не следует.
Неминуемой представлялась и война с Голландией. Выпущенный «охвостьем» 9 октября 1651 года «Навигационный акт», который разрешал ввоз товаров в Англию только на английских кораблях или на кораблях тех стран, где они произведены, серьезно подорвал торговое могущество этой страны — главного соперника Англии на морских просторах. И хотя голландцы были для англичан «братьями по вере» — протестантами, заправилы Вестминстера по соображениям корысти вели дело к войне с этой державой и, наоборот, заигрывали с католической Испанией. Уинстэнли был прав — поистине алчность являлась основой всякого греха, порока, предательства.
Наконец, армия, любимое детище Кромвеля, главная ого опора и оплот сил Республики, нуждалась в содержании. Солдатам и офицерам задолжали выплату жалованья за много месяцев, постои в частных домах повсюду вызывали ропот и возмущение. Члены «охвостья» ненавидели армию, боялись и норовили расформировать. И неустанно следовало заботиться о поддержании в ней дисциплины, дабы не допустить снова движения агитаторов, беспорядков, бунта.
Все эти дела требовали срочного и кардинального решения. И Кромвель, едва отдохнув от военных походов и осмотревшись, начинает исподволь готовить реформы. Десятого декабря он собирает на совещание в доме спикера Ленталла членов палаты, видных юристов, офицеров. Он призывает их заняться приведением государственных дел в должный порядок. На повестку дня ставится вопрос о новой конституции.
И сразу становится ясной линия размежевания: юристы считают, что Англия должна сохранить в своем государственном устройстве некоторые черты монархического правления. Они осторожно предлагают Кромвелю отдать английский трон младшему сыну казненного короля герцогу Глостеру. А они, юристы, и офицеры, и сам Кромвель станут регентами при несовершеннолетнем монархе. Но армия стоит за Республику. Солдаты не зря проливали кровь, говорит соратник Кромвеля генерал Десборо. Почему Англия не может иметь республиканского правления?
Вопрос о форме правления, о конституционном устройстве Англии становится к началу 1652 года самым главным вопросом.
ПОСВЯЩЕНИЕ
а, вопрос, о конституции стал теперь главным вопросом. И среди многих и многих ответов на этот вопрос был и проект, предложенный Джерардом Уинстэнли.
В декабре 1650 года он распростился с манором Пиртон и его владелицей леди Дуглас. Скупые, как всегда, слова о себе позволяют думать, что жилось ему в последующие годы несладко. «И вот мое здоровье и имущество потеряны, я старею. Я должен либо просить милостыню, либо работать за поденную плату на другого…» Тяжкий неблагодарный труд на случайных хозяев, одиночество, недоедание, болезни. В сорок два года он чувствует себя стариком. Единственное, что еще давало силы жить и бороться в этом мире, была его книга.
Он задумал ее еще давно, живя среди диггеров на холме Святого Георгия. Колония, которая строила новую жизнь, требовала своего устава. Он решил дать ей закон — определить права и обязанности каждого члена, порядок работы, способ распределения полученных или купленных на общие деньги продуктов… Из этой частной задачи вырастала другая: вся Англия нуждалась в новом законе — законе свободы. И он начал писать конституцию, предназначая ее для рассмотрения всем англичанам.
В той древней книге, из которой он и его современники черпали мудрость и идеал, тоже говорилось о законе. «Кто вникнет в закон совершенный, закон свободы, и пребудет в нем, тот, будучи не слушателем забывчивым, но исполнителем дела, блажен будет в своем действии». И еще: «Так говорите и так поступайте, как имеющие' быть судимы по закону свободы». И думая о названии книги, он выбрал слова «закон свободы». Ими он мог подчеркнуть истинность и близость того, что собирался изложить, к чистому источнику первоначального христианства.
Горестные события, жестокие избиения и разгоны, каждодневная изнурительная борьба за сохранение колонии, а также другие письма, жалобы, протесты и трактаты, которые он вынужден был писать, отодвинули эту главную работу его жизни. В какой-то момент он подумал даже: «Кто поймет, кто поддержит этот проект?» И отказался от мысли когда-либо его обнародовать.
Теперь же, когда не только колонии, но и надежд на ее скорое возрождение более не существовало, когда он остался один в нищете и отчаянии, — что еще оставалось делать? Только рассказать миру о своих начинаниях, предложить ясную и простую схему нового общественного устройства. Все вокруг издавали проекты реформ. Вот и Хью Питерс, знаменитый армейский проповедник, выпустил трактат «Доброе дело для добрых властей», где призывал обратиться к слову божию и в нем искать образ правления, исцеляющего все зло. И как огонь, тот белый незабвенный огонь откровения, вспыхнули в душе Уинстэнли слова: «Ты не должен зарывать свой талант в землю». Тогда он вновь обратился к старым разбросанным записям, пересмотрел их, дополнил, организовал. «Я был подвигнут к тому, чтобы возродить их и собрать воедино все мои разрозненные листки, которые я только мог разыскать, и изложить их таким способом, который я здесь предлагаю, и тем успокоить мой дух».
Он снова взялся за перо, использовал старые пожелтевшие заметки, дописал новые главы. От этого работа получилась несколько сумбурной, неровной; композиция ее четкостью не отличалась. Она включала и перечисление тягот и нужд народа, и критику утвердившихся после казни короля порядков, и рассуждения о начале и природе власти и закона, и подробную программу экономической, политической, административной организации общества; а также свод законов, соображения о воспитании молодежи, философские размышления.
Важной особенностью трактата было то, что Уинстэнли мыслил себе новый совершенный общественный строй не как нечто отдаленное в будущем или вовсе не осуществимое на земле. В отличие от Томаса Мора или Френсиса Бэкона он представлял свою утопию не фантастическим островом, затерянным в просторах океана, а сегодняшней Англией, которую возможно перестроить так, чтобы все в ней жили справедливо и счастливо. Он предлагал конкретный план перестройки английских государственных и общественных порядков, охватывающий все стороны жизни. В этом смысле его трактат ближе к левеллерскому «Народному соглашению», к вышедшей четырьмя годами позже «Океании» Гаррингтона или к проекту Милтона «Скорый и легкий путь к установлению республики» (1660).
Уинстэнли поспешил опубликовать его в начале 1652 года, когда Англия особенно остро нуждалась в новой конституции. Его и не заботили поэтому ни стройность изложения, ни логика структуры, ни красоты стиля. Важно было высказать то, что созрело в уме и сердце, как можно скорее.